Павел Басинский - Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина
Вторым человеком, не смотревшим на Недошивина, но что-то быстро писавшим в блокнот, был Арнольд Кнорре, молодой перспективный адвокат, раскрутивший шумное «кремлевское дело» о тайных счетах КПСС в зарубежных банках. Непонятно было, откуда он узнал о пресс-конференции. Первым условием Недошивина, которое он поставил Мише Гапону, было оповестить только журналистов и только за два часа до начала собрания, а до этого часа икс молчать о готовящейся конференции как рыба.
Услышав про условие, Гапон почувствовал опасность и хотел отказаться. Но полторы тысячи долларов, выложенные полковником на администраторский стол, сломили природный инстинкт самосохранения, и Миша согласился, сам себе удивляясь. И ведь понимал, дурак, что одно дело стравливать писателей и совсем другое — касаться реальной политики.
Это не скандал. Это политическая бомба!
Глядя на притихших журналистов, Недошивин приметил Гапона.
— Не волнуйтесь, Михаил Яковлевич! — крикнул он через журналистские головы. — Господа, я забыл вам сказать, что администратор клуба Михаил Гапон оказался причастен к пресс-конференции под моим давлением. Письменный приказ о несколько странной организации этой встречи, подписанный мной, находится в его портфеле. Полюбопытствуйте!
Но Гапон журналистов не интересовал. Их прорвало.
— На каком основании мы должны вам верить? — крикнул корреспондент «Московского комсомольца». — В свете неудавшегося государственного переворота ваше заявление пахнет попыткой реванша. С кем вы, полковник Недошивин?
— Вы хотите сказать, что я сделал заявление, чтобы опорочить генерала Палисадова, а вместе с ним президента?
— Именно. В вашей истории нет реализма. Это, извините, не заявление, а сентиментальный роман.
— Роман так роман, — весело отвечал Недошивин. — Где еще рассказывать романы, как не в Доме литераторов. Предлагаю вам заголовок для статьи: «Романист в штатском».
Недошивин шутил, но глаза его были серьезны. Цепким взглядом он искал в группе корреспондентов того, кто задаст ему главный вопрос.
— Если все, что вы рассказали, правда, можно ли предположить, что генерал Палисадов до сих пор находится под воздействием того психотропного препарата, которым вы накачали его двадцать лет назад? — спросил обозреватель «Московских новостей».
— Хороший вопрос, — сказал Недошивин. — Не исключаю. После того как в Комитете отказались от использования препарата, его свойства и длительность воздействия никем не анализировались.
— Под чьим влиянием находится генерал?
— Теоретически — под чьим угодно. Первого встречного авантюриста. Но реально, я думаю, он всецело во власти Родиона Вирского.
Микрофон схватила молодая сотрудница «Независимой газеты» Анастасия Подъяблонская. После нашумевшей статьи «Из жизни насекомого: писатель Сорняков как зоологическое явление» Подъяблонскую стали посылать на самые скандальные, то есть самые ответственные задания.
— Что вы чувствовали после убийства Елизаветы Половинкиной? — сурово поджав губы, спросила она.
Недошивин просиял.
Он ждал этого вопроса и посмотрел на Подъяблонскую с нескрываемой благодарностью.
— Прекрасный вопрос! — воскликнул он. — Вот что значит женская интуиция! В самом деле, господа, в моем рассказе психологии куда больше, чем политики. В конце концов, Дмитрий Леонидович Палисадов в этой истории всего лишь жертва, а президент тут и вовсе ни при чем. Итак, сударыня, что должен чувствовать убийца матери своего сына? Сначала — растерянность. Но сегодня я ни о чем не жалею. Джон, а вернее Иван Недошивин, с этого дня публично объявляется моим законным сыном. Кстати, все документы на отцовство есть, хранятся в надежном месте и будут предъявлены при первой необходимости. Заявляю также, что гражданин СССР Иван Платонович Недошивин, 1972 года рождения, крещен в православной вере, о чем существует церковная справка. Буду признателен, господа, если вы отметите это в своих статьях. Если угодно, даже прошу вас об этом!
— Позвольте! — крикнул кто-то из задних рядов. — Но где находится этот гражданин несуществующего СССР?
Недошивин выдержал паузу, пристально глядя на корреспондента французской газеты «Монд» и заставив всех журналистов обратить на него внимание.
— Он в Париже, — наконец объявил полковник. — Символично, господа, не правда ли! Моего сына приютила страна, которая является родиной демократии. Он находится там со своей девушкой, о которой я вам не рассказал, потому что две романтические истории за один вечер — это слишком. Я просил бы вас отметить в своих статьях мою глубокую признательность старой доброй Франции!
Корреспондент «Монд», опомнившись и расталкивая русских журналистов, бросился к Недошивину.
— Вы можете назвать их адрес?
Недошивин сделал вид, что задумался.
— Почему нет? — растягивая гласные, ответил он. — В России я не рискнул бы легализовать своего сына. Но во Франции…
— Адрес! — завопил корреспондент.
— Rue de Rome, Ho$tel «Admiral», — по-французски произнес Недошивин. — Мой сын и его девушка скрываются там. За ними идет слежка, и я не исключаю, что рано или поздно Ивана и Асю могут ликвидировать.
Корреспондент «Монд» бросился к Гапону, еще не пришедшему в себя после заявления Недошивина о его невиновности.
— Мсье Гапон, — кричал ему в ухо французский журналист, от сильного волнения коверкая русскую речь, — разбудитесь! Я могу пользоваться вашим телефоном? Мне необходим парижский звонок! Я вам хорошо платить!
И вновь перед носом Миши Гапона замаячили зеленые доллары, но уже не с Франклином, а с каким-то другим президентом. Администратор в ужасе отшатнулся от них.
— Звоните! — закричал он. — Звоните хоть во Францию, хоть на тот свет! Но только бесплатно!
После бегства француза пресс-конференция пошла в рабочем режиме. Вслед за французом, услышав от Недошивина имя пастора Брауна и название колледжа, где учился Джон, убежал звонить корреспондент «Нью-Йорк таймс». Русские журналисты охладели к истории Половинкина. Они поняли, что сливки с этого «романа» снимут французы и американцы. Уже вечером в «Монд» появится фотография Джона и девушки, а в «Нью-Йорк таймс» статья о приемном отце русского парня священнике Брауне, и фантастическая история Недошивина обретет плоть и кровь. Только русским журналистам этой живой крови не достанется. Задавшая «правильный» вопрос Подъяблонская и вовсе ушла, напоследок кинув Недошивину презрительно: «Чудовище!»
Полковника пытали насчет Палисадова. У прессы имелся на генерала зуб, потому что тому не хватило ума с ней вовремя договориться, а назначенный его консультантом по вопросам СМИ Лев Барский вел себя с редакторами газет и журналов просто по-хамски.
Недошивин не торопясь, как бы нехотя, как бы под нажимом журналистов сдавал Палисадова по частям, пока не сдал его всего, с головой. К концу пресс-конференции генерал Дима стал политическим трупом.
Когда вопросы кончились, полковник, коротко поблагодарив за внимание и попрощавшись, направился к выходу. В дверном проеме мелькнул Бреусов (или Бритиков?), но Недошивина это не смутило. Генерала Рябова он не сдал. Подвел, конечно, крепко, но не сдал. И главное — Иван в безопасности. Иван Недошивин. На остальное полковнику было наплевать…
— Полковник! — крикнул ему кто-то из журналистов. — Куда же ты теперь?
— На тот свет, — пожав плечами, сказал Недошивин.
Глава двадцать восьмая
Утро Монмартра
Джон и Ася сидели на скамье у ступеней Сакре-Кёр. Звучала тихая музыка, на карусели резвились ребятишки, французики вперемешку с арапчатами. Ася непрерывно болтала. Джон не слушал ее болтовню, он знал ее наизусть. Как обычно после посещения утренней службы в Сакре-Кёр, девочка возмущалась, что там не было Петра Ивановича Чикомасова. Когда это случилось в первый раз, Джон обрадовался, подумав, что память возвращается к ней. Он повел ее в церковь на следующее утро — повторилось то же самое. Наконец он понял, что Ася вообразила себя Анастасией Ивановной, малютовской попадьей. Она была недовольна отсутствием мужа, ревновала его к московским женщинам и несла немыслимый вздор, который настоящей попадье не пришел бы в голову.
Внизу в сиреневой дымке лежал песочный Париж. За две недели Джон так и не смог полюбить этот город, хотя он понравился ему гораздо больше, чем Москва и Ленинград. Город был безумно красивый, но какой-то легкомысленный, а Джон устал от легкомыслия. Хотелось ясного и точного смысла. Хотелось определенности.
Джон посмотрел на Асю. Та уже прекратила болтать и обмерла.
Так с ней всегда происходило. Сначала выговаривается после вынужденного молчания в тайской тюрьме. Потом психический организм утрачивает силы, и она впадает в забытье. Когда парижский психиатр узнал об изнасилованиях, он прекратил расспрашивать Асю, оставил ее на попечение медсестры и повел Джона в соседний кабинет.
