Анатолий Иванов - Печаль полей (Повести)
Борис помолчал, потоптался. Под его ногами похрустывали прошлогодние дудки.
— Мой-то батя тоже там ведь, — сказал он печально.
Эти слова почему-то успокоили немного Алешку. Но он все сидел не поднимая головы, часто всхлипывая.
Борька тоже присел, снял фуражку. Из-за надорванной подкладки вынул клочок газеты, стал крутить самокрутку. В тот год, прячась от школьных учителей и родителей, они начали тайно покуривать.
— А ты хочешь? — спросил Борька. — Успокаивает.
— Давай…
Руки Алешки дрожали, но он все же свернул папиросу. Борис сунул ему зажигалку.
Это была тяжелая, медная зажигалка, выточенная из плоского куска металла. Борька выменял ее на рынке у какого-то старика за ведро картошки. Зажигалка давно и сильно нравилась Алешке, и Борис это знал. Нравилась потому, что это была все-таки машина, с ее помощью можно без труда и в любое время добыть огонь. Спички же в те годы были большой редкостью.
На их улице ни у кого из мальчишек не было зажигалки, и Борькино сокровище вызывало всеобщую зависть.
Алешка открутил колпачок, большим пальцем крутнул стальное колесико. Тотчас над фитильком вырос красноватый язычок пламени.
Прикурив, он дунул на пламя. Потом снова крутнул колесико. Потушил и еще раз крутнул. Зажигалка действовала безотказно.
В другое время Борька крикнул бы: «Дурак! Бензин-то знаешь почем?!» — и отобрал бы зажигалку. Сейчас он равнодушно смотрел на Алешкино занятие.
Помедлив, Алешка протянул Борьке зажигалку.
— Возьми себе, — сказал вдруг Борька.
Алешка непонимающе поглядел на друга: такую вещь — и ему!
— Бери, бери, — быстро сказал Борька. — Я давно решил тебе подарить ее в день рождения.
Алешка опустил зажигалку в карман, не испытывая почему-то никакой радости оттого, что стал обладателем этой драгоценной вещи. И вдруг подумал: его день рождения ни при чем, не будь похоронной, Борька никогда не подарил бы зажигалку, и ему, конечно, жалко ее.
От этих мыслей Алешке стало горько, слезы опять покатились из глаз. Он вынул из кармана подарок.
— Не надо мне…
— Да ты что? Я же от чистого сердца.
Это «от чистого сердца» вдруг взбесило Алешку. Он вскочил и закричал:
— Врешь! Врешь ты все! Жалостливый какой нашелся! Вот твой подарок… — И, размахнувшись, швырнул зажигалку в самые заросли.
Борька, когда Алешка закричал, поднялся, потом медленно сел.
— Ну и дурак, — сказал он.
Алешка тоже сел. Они сидели спиной друг к другу, июльское солнце жгло им плечи. Прилетела ворона, тяжело опустилась неподалеку на березовую ветку. Ветка качалась, а ворона глядела на них. Потом она испуганно вспорхнула, ветка снова закачалась. Из-за дерева вышла Шура Ильина, точно она, притаившись, все время стояла там, слушая их разговор. В руке у нее была старенькая корзинка.
— Вы что кидаетесь, — сказала она, строго вздернув выгоревшие брови. Глаза у Шурки немного косили, она стояла, смотрела в упор на Борьку с Алешкой и одновременно, казалось, высматривала кого-то еще по бокам. — Признавайтесь, кто кидал? Ты, Борька?
— Отстань ты! — сердито проговорил Борис.
— Еще и курят мне! — презрительно добавила Шурка. — Вот скажу вашим матерям, они вам ноздри-то повыдерут.
И разжала кулак. На ее жесткой ладошке поблескивала зажигалка.
— Дай сюда, — крикнул Борька, встал, взял у нее зажигалку, положил себе в карман и опять сел.
Шура тоже опустилась на траву, поджав под себя исцарапанные ноги, рядышком поставила корзинку. На дне корзинки лежали два небольших белых гриба.
— Ни черта грибов-то нету, — с сожалением сказала она. — Измаялась только. Все подлески истоптаны, откуда им быть-то… А ведь ты, Борька, мне чуть голову не проломил.
Шурка жила через три дома от Алешки. Алексей не любил ее за то, что она была красивая, а он, как считал сам, совсем некрасивый. И еще за то, что она все время по поводу и без повода смеялась, будто постоянно видела своими косоватыми глазами по бокам что-то смешное, чего не дано было видеть другим. Еще удивительно, почему она сейчас не хохочет, а сидит и печально смотрит на свою пустую корзинку.
Только он подумал так, Шура заулыбалась вдруг, потом запрокинула голову с гладко зачесанными волосами и захохотала.
— Ты чего? — поднял на нее Борька свои круглые, злые глаза. От злости его жесткие, черные волосы, подстриженные ежиком, заершились, казалось, пуще прежнего.
— Обманул меня сегодня мужичок-грибовичок.
— Какой тебе грибовичок еще?
— Есть такой.. Маленький-маленький. Его даже увидеть нельзя. Но такой хитрый-прехитрый. Утром я вышла из дома, а он стоит за деревом, поманивает: пойдем-ка, укажу тебе самое грибное место…
— Врешь ты все, — сказал Борька. — Видеть его нельзя, а ты, значит, увидела.
— Ничего не увидела я… Ну, догадалась, что он там стоит… Взяла корзинку и пошла. Иду, а он впереди бежит, играет со мной. Отбежит, спрячется за кустик или за травинку, ждет. Я подойду — он покажет язычок и дальше бежит. А язычок ма-аленький, с росиночку. И так же поблескивает.
— Гляди ты, и язычок разглядела.
— Эх ты — обиженно сказала Шура и замолчала. Алешка был рад, что она замолчала. Он бы еще более был благодарен обоим, если бы они догадались встать и уйти, оставить здесь его одного. Он бы еще поплакал, уже не сдерживаясь, потому что понял вдруг: слезы облегчают.
Но они не уходили. Помолчав, Борис равнодушно спросил:
— Как же он тебя обманул-то, этот мужичок?
— А так и обманул, — встрепенулась Шура и опять заулыбалась. — Водил, водил по лесу — и раз! — исчез. Я стою прислушиваюсь — не играет.
— Что не играет?
— Ох, непонятливый! — сморщила девушка облупленный на солнце нос и бросила прутик, которым расправляла, расчесывала примятую траву. — Когда он тут, этот мужичок-то, если прислушаться — тоненькая музыка играет. Будто крохотный-крохотный ручеек звенит. А тут слушаю, слушаю — не звенит.
— Не звенит, значит? — переспросил Борька,
— Ага, не звенит, — вздохнула она. — Так и не показал грибного места.
— Мужики — они такие… Они обманывают, — проговорил Борька.
— Что? — повернулась к нему Шура. И медленно начала краснеть.
Шуре тоже было пятнадцать лет, но она казалась взрослее. Длинная и тонкая, туго обтянутая стареньким застиранным платьишком, из которого давно выросла, эта девчонка всегда чем-то напоминала Алешке ящерицу. Может, тем, что была подвижной, стремительной, появлялась всегда неожиданно: то вывернется вдруг из-за угла, выскочит из подсолнухов на огороде, когда он, Алешка, шел куда-нибудь мимо их домика, или неожиданно выйдет, как сегодня, из леса, И Алексей от этой неожиданности всегда вздрагивал.
