Сергей Минаев - Р.А.Б.
Трое охранников волокли огромную металлическую корзину с мусором, двигаясь прямо на меня. Где-то здесь находился люк мусоропровода. Минут через пять они откроют его, ссыпят содержимое корзины, поймут, что сток забился, и вызовут ремонтников. Те будут тыкать в мусор острыми металлическими щупами и светить фонарями, пока наконец не обнаружат меня. Что будет дальше, когда я окажусь снаружи? Вызовут руководство? Поднимут наверх? Или, посовещавшись, оставят здесь, среди сотен таджиков, узбеков и киргизов? Чтобы информация не распространилась и ситуация не вышла из-под контроля. Чтобы имидж корпорации в глазах потребителей оставался таким же безупречным, ведь «социальная ответственность для нас – не пустое словосочетание».
Додумать эту мысль до конца я не успел. Раздался лязг отъезжающей панели, пол моего карцера начал проседать, и вот уже я, вытянув руки вдоль тела, вместе с кучей мусора полетел дальше вниз. И хотя полет продолжался едва ли минуту, падавшие сверху деформированные куски пластмассы ощутимо били по плечам и голове.
Я упал на гору свалявшегося хлама, инстинктивно откатился в сторону, съехал на спине вниз и приземлился на кучу меньшего размера. Открыл глаза. Отдышался. Медленно поднялся на колени и начал оглядываться по сторонам, как очнувшийся от наркоза. Моя правая рука все это время продолжала судорожно сжимать умолкший сотовый телефон, как пуповину, связывавшую меня с реальностью.
Темнело. Впереди была видна Москва-река, а на противоположном берегу – дома, дороги и фонарные столбы. Там ездили машины и ходили люди. А здесь надо мной зияло жерло мусоропровода, и я стоял на куче, состоящей из выпотрошенных внутренностей плюшевых мишек, собачек, жирафов, говорящих кукол, пластмассовых роботов и тысяч оторванных рук, ног, голов и туловищ. Офисный клерк, выброшенный на помойку вместе со всеми этими останками «мира детства, радости и веселья»…
«…здесь, в “Крахт Энтерпрайзис Солнцево” в очередной раз воплотился в жизнь наш корпоративный девиз: “Производить лучшее. Для человека. Для природы”…»
– Ты просто не представляешь, их там были сотни, – я судорожно опрокинул в себя стакан виски, – сотни людей! В точности таких, о которых рассказывают в своих листовках антиглобалисты. Это была классическая «потогонка»!!!
– Да не трясись ты! – Загорецкий снова наполнил мой стакан. – А ты думал, всех этих плюшевых мышей и медведей кто собирает? Станки? Рабочие в белых перчатках с двумя высшими образованиями?
– Я… нет конечно, я…
Мы сидели на кухне у Загорецкого, в старом доме «сталинской» постройки, приканчивали вторую бутылку «Dewars» и обсуждали мои помоечные приключения на фабрике, от которых я все никак не мог прийти в себя.
– Саша, любая корпорация – это машина пострашнее концентрационного лагеря. По двум причинам. Во-первых, рекламная оболочка делает ее привлекательной в глазах общества, во-вторых – люди находятся в этом лагере по своей воле, еще и зарплату получают.
– Я ухожу… теперь точно.
– А я выхожу, – вдруг глухо произнес Загорецкий.
– То есть?
– На улицу. Читал обращение Тома?
– Читал, ну и что?
– Не хочешь попробовать? – Загорецкий встал, подошел к окну и закрыл форточку, будто боясь, что нас услышат на улице.
– Я? А что я? Я, может, и хотел бы, но кто нас поддержит?
– Все клерки этого города, такие же, как ты и я. На сайте «Фронта» сейчас сто тысяч посетителей в день. – Он пристально посмотрел на меня. – Как только хотя бы десять тысяч выйдут на улицу, эта новость зарядит сотни тысяч. И это только Москва!
– Ага, а регионы, можно подумать, сидят и ждут сигнала, – скривился я, – выйти на помощь «гламурным» коллегам. Или как они называют москвичей?
– Слушай, не уподобляйся ты бабкам на лавочке! Откуда этот чертов снобизм? В регионах, если хочешь знать, ситуация херовее, чем у нас. Там люди реально готовы бороться со своими работодателями. Только спичку поднеси!
– Я бы поднес.
– Так поднеси, что тебе стоит?
– Не знаю, – я почесал лоб, – думаешь, кому-то, кроме нас, это нужно?
– А что мы теряем? Говоря о нашей компашке, все очевидно. Мы, как члены старой команды, пойдем вон максимум через месяц. Какая разница?
– Я пойду, если ты пойдешь, – сказал я, как мне показалось, с какой-то мальчишеской интонацией. – Если только это может спасти положение.
– Знаешь, спасти этот мир в принципе могут только две вещи: любовь и массовые расстрелы. Причем необязательно в этой последовательности.
Я посмотрел в лицо Загорецкого, полное какой-то отчаянной решимости, потом перевел взгляд поверх его головы, уставился на перекрестие оконной рамы, и воспоминания захватили меня. Я – делающий первые шаги в офисе «Республики Детства», я – пьющий антидепрессанты в ванной по поводу первого невыполненного плана, я – пересчитывающий первые уворованные деньги, я – курящий сигарету на ступенях офиса, через десять минут после ухода Нестерова, я – гуляющий с Аней по парку, я – спящий в чужом сортире в новогоднюю ночь. Потом все эти «я» сливаются в одну точку и превращаются обратно в перекрестие рамы, похожей теперь на оптический прицел.
Мир спасут две вещи: любовь и массовые расстрелы. Необязательно в этой последовательности…
– На сегодняшний день ситуация обстоит таким образом. – Загорецкий чересчур резко свернул пробку следующей бутылки, и та, сорвавшись, упала на пол, покатилась через всю кухню и скрылась из виду, нырнув под кухонный массив. – В каждой компании – члене картеля образовано что-то вроде профсоюза, из тех, кто висит на сайте «Фронта». Каждый профсоюз возглавляется одним из близких к Тому людей. В «Крахте» это…
– Ты…
Пауза.
– Я. Ты не рад?
Пауза.
– Я, в общем, так и думал.
– И?
– Что «и»? – Я сделал глубокую затяжку. – Может, что и получится…
– Давай! – Загорецкий чокнулся со мной. – За успех…
– …безнадежного предприятия, – добавил я. – Рассказывай.
Раздался еле слышный щелчок, и пробка выкатилась обратно из-под кухонного ящика. Это противоречило законам физики, но так оно и было…
4
Я не спеша шел от парковки к офису. В голове еще толком не успели осесть детали вчерашнего разговора с Аней. Я рассказал ей о намечающейся забастовке, потом выслушал ее истерику, замешанную на страхе за любимого человека, неверии в массовые сборища и возможности как-то противостоять картелю. Привел серьезные, как мне казалось, аргументы в пользу того, почему должен принять в этом участие. Выслушал еще одну истерику. И понимая, что сторонам, независимо от их немерений, договориться не удастся, отговорился тем, что, скорее всего, завтра, то есть сегодня, ничего не произойдет. И все это так и останется шумихой в интернете. Но доверия в ее серо-зеленых глазах я не увидел. Как любая женщина, она боялась подобных предприятий. То, что она так себя повела, не столько расстроило, сколько озаботило меня. Возможно, думалось мне, я принял неверное решение. Возможно, так оно и есть…
