Сара Райнер - Один момент, одно утро
– Вот мы и обе остались без мужчин, – говорит Анна и добавляет, извиняясь: – Я не хочу сказать, что у меня то же, что у тебя.
«Сегодня она выглядит иначе», – думает Карен и вдруг понимает, почему: Анна без косметики – явный признак того, что события заставили ее, как раньше и саму Карен, забыть о ежедневной рутине. Но Карен нравится видеть Анну в таком виде: она кажется моложе, беззащитнее, как-то реальнее, что ли. Карен наклоняется и берет ее за руку:
– Мужайся.
Воскресенье
11 ч. 43 мин.
Небо – не бывает голубей, без единого облачка. Середина лета, жарко. Окно в машине полностью опущено, Лу положила руку на оконную раму и подперла ею голову, наслаждаясь ветерком. Она в видавшем виды «эм-джи» Софии, крыша откинута назад, они едут к морю, София за рулем. Лу смотрит на профиль Софии, та сосредоточенно уставилась вперед, и сердце у Лу взлетает ввысь, выше, выше, до самого безоблачного неба.
Это один из тех ах-каких-редких случаев, когда Лу не может, никак не может представить, как можно быть счастливее. Она любит свою работу, несмотря на всех заноз-учеников, с которыми приходится иметь дело. Любит этот город, несмотря на путаницу его обветшавших домов и людей и галечный, а не песчаный пляж. Она любит свою квартиру, хотя та маленькая и неказистая. Любит своих друзей – и старых, и новых. Она даже – странным образом – любит свою маму. Ей известно, что мама борется с собой – она слышит усилие в ее голосе, когда разговаривает с ней. И хотя она также различает и неодобрение, тем не менее Лу уже сказала, кто она есть, и в этом деле появилась ясность. В конце концов, это больше беда мамы, а не ее. И мама может справиться с этим, постепенно, в собственном темпе. И, наконец, Лу теперь сосредоточена на другом – она переменилась, освободилась. Может быть, ей понадобилось стать свидетельницей смерти, чтобы понять, как ей хотелось кого-то встретить, открыться, освободиться от оков прошлого. Но какова бы ни была причина произошедших в ней перемен, Лу влюблена, и с прошлой ночи это стало очевидным фактом. Она сказала это первая, тихо, когда они с Софией лежали в постели: «Я тебя люблю». И София ответила, громче, с несомненной страстью: «Я тоже тебя люблю», – и они засмеялись и стали целоваться, и вскоре после этого сначала кончила София, а потом Лу.
Они подъехали к светофору.
– Здесь направо, – командует Лу.
София включает сигнал поворота, поворачивает, и они едут от прогулочной дорожки через жилые кварталы Хоува, и у Лу возникает мысль, как сделать этот момент еще совершеннее.
– Давай остановимся и купим мороженого, – говорит она.
* * *Карен, на четвереньках пропалывая огород, прислушивается. Молли и Люк играют рядом и болтают друг с другом. Земля сырая от ночного дождя, и они делают куличи. Чуть подальше кто-то забивает в землю столбы – наверное, ставит забор или ремонтирует сарай. А еще дальше – слышатся крики со спортивной площадки за дорогой: «Давай! Давай! Давай!» Сегодня выходной, поэтому, должно быть, там играют в бейсбол или софтбол и болеют за своих игроков.
Спину Карен припекает палящее солнце.
– Дети, – говорит она, вставая, – вам нужно намазаться лосьоном.
– Нет, нет, не надо лосьона! – Молли топает ножками по кочковатой траве. Она не любит эту процедуру.
– Надо лосьон.
Карен подходит к большой ивовой корзине, которую принесла с собой, и роется в поисках пластикового флакона.
– Идите сюда. – И прежде чем Молли успевает продолжить протесты, она выливает на ладонь голубовато-белую жидкость и мажет Молли ручки и ножки, проводя пальцами по пухлому тельцу дочери, сверху вниз и снизу вверх, а потом – шлеп! шлеп! – мажет каждую щечку – Молли уже отшатывается и топает ножками со все большим возмущением, и Карен чувствует, что она готова заплакать. Со словами «все, готово» она отпускает дочку играть дальше.
Уф, скандала удалось избежать. В последнее время Молли стала поспокойнее – месяц назад у нее часто случались истерики, но как только Карен подумала, что пора что-то предпринимать, а то она уже больше не выдержит, припадки Молли стали реже. Теперь они случались раз в день, а с этим она вполне может справиться.
– Люк, твоя очередь.
Он послушно встает, выпятив грудь. Цветом волос и кожи он похож не нее, но сложением точно в отца, думает Карен, и таланты у него тоже от отца.
Ей бы хотелось, чтобы Саймон увидел их. Он не видит, как они меняются, не видит нюансов их взросления. Молли пока еще не так подвержена переменам, а вот тело Люка превращается из мальчишеского в мужское…
Карен чувствует себя одинокой и иногда смотрит на них и думает: хотя у нее есть друзья и близкие родственники, которые рады послушать про ее детей, только их отец оценил бы эти тонкие изменения так, как она.
Тут она чувствует порыв ветра, слышит шум листвы в деревьях, жужжание пчелы рядом, и впервые с того страшного февральского дня ощущает, что может пережить эту катастрофу и переживет ее. Она знает, что рана не зажила и по-настоящему не заживет никогда. Она воспринимает тот день как далекий и ошеломительный, и никогда не оправится от смерти мужа, но она научилась жить по-другому в этом мире, где нет Саймона. Ее чувства как будто переместились на другую территорию, она постепенно раскапывает свою печаль, чтобы заново выстроить свой образ на новом фундаменте. Как инстинктивно, так и по расчету, она находит то, что дает утешение, и тянется к этому, как цветок к солнцу. Она может жить дальше.
– Готово, – говорит она, закрыв флакон и легонько шлепая Люка.
* * *Анна набирает номер на кодовом замке, и он открывается. Она вынимает замок и распахивает большие металлические ворота. У нее тяжелая ноша: на плече вощеная хлопчатобумажная сумка с бутербродами, водой и печеньем, в одной руке большие садовые вилы, в другой коврик. Она запирает за собой ворота и идет по дорожке.
Свернув за угол, Анна видит перед собой Карен, Молли и Люка.
Молли бежит поздороваться.
– Это крестная Анна!
Карен внаклонку выпалывает сорняки.
– Привет! – Она поднимает сияющее лицо.
– Привет. – Анна кладет свой груз на траву и восхищается довольно внушительной кучей увядших сорняков. – Ты сегодня уже неплохо поработала.
– Посмотри на мой участок! – визжит Люк, бросая свои куличики и грязными руками дергая Анну за футболку. Ей ничего не остается, как идти за ним к самой маленькой грядке. И конечно – вот, подсолнухи вытянулись вверх с тех пор, как она была здесь последний раз, они уже высотой в два фута, прекрасный ряд больших здоровых листьев, немного поникших на солнце. На подсолнухах уже завязываются цветы.
