Юрий Азаров - Подозреваемый
— А первая кто?
— Ириша, разумеется. Отдал ее замуж за Касторского. Старик долго не протянет. Пусть побалуется моим сокровищем.
— А Касторский тоже в должности?
— Нет, он за кадром. Теневик. Но в его руках теперь все — и нефть, и уголь, и колбаска, и рыбка.
— А, вот кто к нам пришел! — это был голос Сашеньки. Я сразу узнал ее. Мама родная! Обернулся и обомлел. Изящна, как змея, в черном с золотом, и что-то голубоватое, тоже с золотом вокруг шеи, и красота ослепительная.
— Сашенька, вы ли это! — ахнул я в искреннем восторге.
— Она, она, сучка моя, — это Шамрай в джинсовом костюме, с короткой стрижкой, в модной рубахе. — Поцелуйтесь на радостях. Вспомните старые шуры-муры…
— Толя, как ты можешь, — обернулась к мужу Сашенька. — Мы с Виктором Ивановичем замышляли живописный сериал, еще когда тебе и не светило быть вице…
— Ладно, ладно, — промычал Шамрай и в мою сторону: — Признаюсь, ошибся в тебе. Да что старое вспоминать, — и с ходу, — продашь пару картин, не обижу, отвалю, сколько запросишь.
— Двадцать, — выпалил я, сразу представив, что все мои проблемы будут решены одним махом.
— Чего двадцать?
— Тысяч баксов, — отчеканил я и добавил: — А там смотри, я не настаиваю.
— По рукам. Зурабыч — ты свидетель. Многовато запросил, да хрен с ним. Мои бумажки, его холстики, какая разница, шило на мыло меняем. Налей нам, Сашка, обмоем сделку…
— Мальчики, только после съемок, — завопил Инокентьев.
— Да ладно тебе, от одной рюмашки ничего не изменится.
Мы выпили, и минутой спустя начались съемки: я был в какой-то невероятной, я бы сказал, полуагонии: голова кружилась, грудь распирало, благо говорить мне приходилось мало, ибо каждый из моих живописных героев хотел сам что-то сказать. Здесь были люди самого разного плана: рядом с Шамраем и Сашенькой Шурик Скудев, он ведал продажей самосвалов, и его сестричка Зинка одноглазая, рядом с Назаровым и Шиловым Костя Рубцов с Солиным, занимавшим теперь пост прокурора округа. А рядом с ними стояла Жанна с французом Ксавье, она недавно вышла за него замуж и собиралась выехать на постоянное местожительство в Париж. Поодаль от нас с Антоновым и Иришей шептался Касторский: он ничуть не изменился, так же просто, как и прежде, одет, только на мизинце появился огромный перстень, отбрасывающий в разные стороны длинные сверкающие лучи. К ним подошел министр внутренних дел Мерцалов, он только что назначен министром и сразу с первых шагов стал поддерживать все добрые начинания Назарова и Шилова.
Я лихорадочно всматривался в зал. Наконец-то нашел милое моему сердцу лицо Светланы. Она, должно быть, не сводила с меня глаз, и стоило мне лишь прикоснуться к ней взглядом, как она закивала мне своей прелестной головкой и помахала, так знакомо уютно прижимая свою руку к груди.
На меня вдруг зарычал, сильно ущипнув за руку, Инокентьев.
— Не отвлекайтесь. Пяльте свои буркала лучше на Мерцалова, он сейчас речь будет держать…
Мерцалов говорил сидя, вальяжно развалившись в кресле:
— Нет слов, нет слов, — несколько раз повторил он, разводя руками, — только в наше замечательное время, время торжества социальной справедливости, могут свершаться такого рода культурные чудеса. Я сегодня встречаюсь с теми, кто не только пострадал за правду, но и своими силами, своей, можно сказать, кровью доказал свою верность нашей демократии, нашей, я бы сказал, удивительной стране, где что ни человек — то самородок. Еще не так давно, когда присутствующие здесь герои нашего собрания томились в заточении, темные силы злобно вершили свои черные дела, посягая на нашу свободу, на наши истинно российские добродетели. Но справедливость, видит Бог, взяла верх, и мы с вами являемся свидетелями утверждения в нашей жизни великих общечеловеческих ценностей — Любви, свободы, Правды, Истины, Правосудия и Социальной защищенности личности. Мы никому не дадим искорежить наше Право, ибо, как утверждают герои нашего собрания, наша цель — ПРАВОВОЙ ЧЕЛОВЕК, человек, для которого правотворчество — личная кровная проблема. Мы призваны создать такой правовой кодекс, где безнасильственные меры возьмут верх, где духовное творчество народа поможет нам навсегда ликвидировать преступность. Я восхищен силой и мужеством Анатолия Яковлевича Шамрая, одного из лидеров Народного собрания, который своей грудью сумел защитить нашу законность, который и сегодня творит чудеса на поле брани с организованной преступностью. Вы взгляните на этот замечательный портрет Шамрая, написанный выдающимся художником современности Виктором Ивановичем Тепловым. Вы обратите внимание на всеми нами обожаемую красавицу Александру Копосову, на прекрасную Ирину Пак, на портреты нашего телевизионного босса Игоря Зурабовича Инокентьева, на его единомышленников Шилова и Назарова, на всех, кто запечатлен в многогранном творчестве Виктора Ивановича… Впрочем, что же я так много говорю, давайте предоставим слово участникам этой уникальной телепередачи.
По мере того как выступали участники этого шоу и показывали мои портреты, я буквально млел от счастья: вот она, белая полоса! Пошла, милая! — и ничто теперь не помешает мне осуществить мой грандиозный замысел — живописать АПОКАЛИПСИС НАШЕГО ВРЕМЕНИ. У меня уже созрел план: мы покупаем маленький домик на берегу реки и вместе со Светланой начинаем работать над задуманными сериалами.
А потом случилось совершенно неожиданное, что и вовсе меня ошеломило. Инокентьев объявил аукцион моих картин. Я глазам и ушам своим не верил. За мои этюды, портреты, жанровые сцены давали тысячи долларов. Гремел гонг, каждый раз отсчитывая десятки тысяч баксов…
А потом шоу закончилось. На столах появились шампанское, фрукты, бутерброды, в огромных граненых бутылках виски, коньяки, водки разнообразного разлива и вкуса. Каждый норовил со мной выпить, и я почувствовал, что надо немедленно остановиться… Но, видно, мое решение было запоздалым, я уже не вязал лыка, но все же, собравшись с силами, поплелся сначала в туалет, а затем в зал — отыскивать Светлану…
Я пытался извиняться, проклинал на чем свет стоит этот вечер, который не сулил мне ничего хорошего. Мои предчувствия оправдались.
У выхода меня подхватили под руки два совсем юных молодца. Я решил, что мне такой почет, что это, должно быть, соответствует моему нынешнему статусу, поэтому я лепетал слова благодарности. Ничего не подозревавшая Светлана тоже села рядом со мной на заднее сиденье. Я назвал свой адрес, и мы помчались. У моего дома машина остановилась, и мне предложили выйти…
— Спасибо вам, ребятки, — забормотал я. — Пошли, Светочка, наконец-то мы дома.
— Света поедет с нами, — сурово произнес тот, кто сидел рядом с водителем. — И давай без кренделей, сучонок. Светлану мы отпустим тогда, когда ты принесешь двести тысяч долларов. Не принесешь, Светлане крышка.
— Сначала ей, а потом и тебе, — добавил сидевший рядом с нами молодец. — Так что думай… Ждем тебя завтра с валютой. На этом месте в восемь вечера.
— Но у меня нет таких денег, — сказал я. Мигом куда-то подевались моя эйфория и мое опьянение.
— Мы были на аукционе. Завтра ты получишь наличку и притащишь все вот на это место к восьми часам вечера, и мы сразу отпускаем Светлану…
— Шамрай вам этого не простит, — сказал я, решив вдруг посостязаться с ними. Но тут же получил сильный удар в лицо. Меня ударили тыльной стороной ладони, задев при этом и Светлану. Светлана закрыла руками лицо.
— За что же это, Господи? — взмолилась она.
— Молчи, сука, — прошипел тот, кто был рядом с водителем.
— Валяй, шмакодявка, — крикнул мне один из них и вытолкнул меня из машины. — И запомни, проболтаешься, твоей мадонне каюк! Убьем без предупреждений.
МАЗ голубого цвета
Целую ночь я не сомкнул глаз. Звонить было некому да и некуда. Мелькнула зловещая мысль: а что, если это акция самого Шамрая? Или Касторского? Или — Сашеньки? Как узнать? Созрело единственное верное решение: дождаться утра, а затем действовать по обстановке.
Инокентьев пришел в двенадцатом часу. Поздравил меня с баснословным успехом:
— В один день стать знаменитым и богатым — такое редко бывает, мой друг. Но я тебя забыл предупредить — десять процентов моих. Комиссионные, так сказать. Надеюсь, не возражаешь? — и он расхохотался во всю мочь, а я молчал, глядя на его отвратительную рожу. Я думал о своем, причастен он к бандитам или нет. Но разве узнаешь.
— Когда я получу наличность? — строго спросил я.
— Понимаю. Понимаю, — затараторил Инокентьев. — Ни алтарей, ни истуканов. Это все тот же Бунин. Счастливый ты человек. Все при тебе. Говорят, ты бабенку отхватил? Супер? Я люблю удачливых. Люблю, когда человек побеждает, — и он снова залился отвратительным смехом.
