Корбан Эддисон - Пусть к солнцу
Томас сидел на последней скамейке, в самом заднем ряду. Он видел страх в глазах Ахальи, но держалась она твердо как скала. Ее голос был громким и уверенным, как звон колокола в безветренный день. Она изложила всю свою историю — о цунами, о похищении, о том, как они оказались в Ченнаи и как их перевезли в Бомбей, сначала на английском, потом, так же четко и ясно, на хинди. Она рассказала о первом изнасиловании, о Шанкаре, и о втором — о юноше, у которого был день рождения. До этого Сухир и Прасад стояли рядом, плечом к плечу, но, когда Ахалья рассказала о первом визите в ее комнату Прасада и о последующих встречах с ним, каждая из которых оканчивалась насильственным половым актом, Сухир чуть повернул голову и сквозь зубы пробормотал сыну несколько слов. Прасад побледнел.
Затем последовал перекрестный допрос. Адвокат обвиняемых подверг сомнению надежность Ахальи как свидетеля. Он попытался представить ее распущенной школьницей, которая и раньше имела много половых связей с мужчинами, хотя никаких доказательств у него, разумеется, быть не могло. Ахалья отвергла это обвинение. Тогда адвокат повысил голос и стал упирать на тот факт, что ребенок, которого она должна была вот-вот родить, являлся плодом секса по взаимному согласию, который произошел еще до борделя. Ахалья спокойно отвергла и это. Она терпеливо объяснила, что была девственницей до того, как Сухир купил ее, и единственные два мужчины, от которых она могла забеременеть, были Шанкар, который заплатил королевскую сумму за секс без презерватива, и Прасад, который был так возбужден и так торопился, что вопрос о контрацепции не занимал его в принципе. Адвокат взывал к суду, жестикулировал и даже закричал на нее в какой-то момент, но Ахалья держалась превосходно. Она была невозмутима и уверена в своей правоте, и это подействовало даже на судью. Утомленный и безразличный в начале слушания, к концу он уже посматривал на Сухира и Прасада с нескрываемым неодобрением.
«Удачно, что все случилось именно сегодня», — подумал Томас, обходя очередного рикшу. Они миновали здание аэропорта и свернули на Сахар-роуд к Андхери. Когда они наконец добрались до ашрама, сестра Руфь уже ожидала их.
— Заезжайте! — Она широко распахнула ворота, чтобы они могли оставить машину внутри. Томас и Прийя вышли. — Идемте, — поторопила сестра Руфь. — Уже совсем скоро.
Восходящее солнце раскрасило изумрудную траву золотыми пятнами. Начинался еще один ослепительный, жаркий бомбейский день. Сезон дождей в этом году был короче, чем обычно; он продолжался с конца мая до конца августа, а в сентябре жара и влажность вернулись с удвоенной силой. Было всего семь тридцать утра, но Томас, шагая по тропинке за сестрой Руфью, почувствовал, как его лоб уже покрывается капельками пота.
— Как она? — спросила Прийя.
— Ей пришлось нелегко, но уже почти все, — ответила сестра Руфь.
Они так торопились, что пронеслись мимо пруда Ахальи, не обратив на него внимания. Томас краем глаза заметил, что что-то изменилось, и резко остановился.
— Погодите! — воскликнул он.
Сестра Руфь тоже остановилась, и Прийя почти налетела на нее. Монахиня проследила за взглядом Томаса и улыбнулась. На гладкой, поблескивающей поверхности воды покачивался звездообразный цветок лотоса. Его лепестки были того же голубого оттенка, что и небо, и казалось, отражали косые лучи восходящего солнца.
— Его еще не было на прошлой неделе, когда я приезжал, — заметил Томас.
— Он распустился вчера, — сказала сестра Руфь.
— Она видела его? До суда?
— Да, — подтвердила монахиня. — Мы вместе его видели.
Томас покачал головой. Вот почему Ахалья была такой твердой и уверенной. Она сочла, что распустившийся лотос — это знак божественной благодати, и решила, что ее победа предрешена. И, поверив в это, действительно победила.
Они прибыли в больницу как раз в тот момент, когда из родильного отделения донесся крик новорожденного ребенка. Прийя стиснула руку Томаса. Сестра Руфь провела их в маленький кабинет рядом.
— Подождите здесь, — сказала она. — Я вернусь, когда ребенка приготовят и его можно будет вам показать.
Через минуту в дверях показалась знакомая фигура. Зита вскочила в комнату и бросилась Томасу на шею.
— Томас!
За последние шесть месяцев она сильно выросла. Когда Томас увидел ее впервые, она была симпатичной девочкой-подростком, худенькой, с длинными руками и ногами. Теперь же перед ним стояла уже настоящая девушка. Ее фигура округлилась во всех нужных местах, голос стал более звучным, а огромные глаза заблестели совсем по-новому. «Монахиням нужно будет приглядывать за ней, — подумал Томас. — У такой красавицы наверняка будут сотни поклонников». Впрочем, захочет ли Зита вообще выйти замуж — после всего, что ей пришлось пережить?
Он выпустил ее из объятий и отступил на шаг назад.
— Как Ахалья? — спросил он.
Прийя снова нашла его руку.
Зита просияла:
— Она все выдержала. Она сильная, и ребеночек тоже здоровый. Пойдем, вы сами увидите.
Пришла сестра Руфь и проводила их в родильную палату. В просторном помещении стояли несколько кроватей, огромная раковина и тележка с медицинскими инструментами. Ахалья сидела на кровати, опираясь о подушки. Ребенка она прижимала к груди. Две медсестры суетились рядом. Зита подошла к сестре и коснулась ее руки.
Ахалья подняла голову и посмотрела на Томаса и Прийю.
— Спасибо, что пришли, — сказала она.
— Мы бы ни за что не пропустили такое событие, — ответил Томас. — Ты уже решила, как ее назовешь?
Ахалья улыбнулась, и ее усталое лицо как будто осветилось.
— Камалини. Мой маленький лотос.
Он тоже улыбнулся.
— Мы видели твой цветок, когда шли сюда.
— Это новое рождение, — неожиданно серьезно сказала Ахалья. — Начало новой жизни.
Ее тон немного озадачил Томаса. Все эти месяцы Ахалья, казалось, мало думала о своем будущем ребенке. Она относилась к беременности, как к ноше, которую приходится нести, и Томас прекрасно ее понимал. Дитя в ее чреве было живым напоминанием о том, через что ей пришлось пройти. Ахалья начала чуть-чуть меняться по мере того, как крошечный зародыш принимал форму маленькой девочки, но Томас все же не думал, что она сможет когда-нибудь полюбить этого ребенка по-настоящему. Теперь он, кажется, понимал, что произошло. Жизнь поставила Ахалью перед выбором — горечь и обида или любовь, и она выбрала любовь. И маленькая Камалини из семени зла и плода насилия превратилась в нового члена семьи Гхаи.
— Хотите ее подержать? — предложила Ахалья Прийе.
— А можно? — Голос Прийи чуть дрогнул, но только Томас заметил это. Последний раз Прийя держала на руках ребенка в ту ночь, когда умерла Мохини.
Одна из медсестер перепеленала девочку и передала ее Прийе. Она нежно прижала малышку к груди, и слезы побежали у нее по щекам. Покачивая на руках дочь Ахальи, Прийя принялась напевать колыбельную, которой научила ее мать. Эту колыбельную она пела и Мохини в день ее рождения.
Кто ты, моя малышка?
Серебряный месяц?
Нежный бутон лотоса?
Сладкий нектар на цветке?
Лунный свет?
Она вздохнула и отдала девочку матери.
— Она настоящая красавица. И очень похожа на тебя.
Ахалья улыбнулась.
— А вы уже придумали, как назовете свою?
— Мы как раз обсуждали это в машине, — вмешался Томас.
Прийя положила руку ему на плечо и посмотрела на сестер.
— Кажется, мы придумали. С вашего разрешения, мы бы хотели назвать ее Зита.
Томас задержал дыхание. Конечно. Почему-то он не думал об этом раньше, но более подходящего имени быть не могло.
— Это хорошее имя, — сказала Ахалья. Глаза ее блестели. — Как ты думаешь? — обратилась она к сестре.
Зита засмеялась. Ее смех напоминал звон колокольчиков. Через секунду Томас тоже засмеялся, за ним Прийя и Ахалья, затем к ним присоединились медсестры — хотя никто не понимал, почему именно они смеются.
— Я всегда хотела иметь младшую сестренку, — сказала Зита и взяла Прийю за руку. — Теперь у меня будут целых две.
Примечания
1
Сальвар камиз, или шальвар камиз — распространенная национальная одежда в Индии, костюм, состоящий из свободных брюк и туники или рубашки до колен или длиннее. (Здесь и далее примеч. пер.).
2
Чуридар, или чуридар камиз — женский костюм, состоящий из туники и узких, собирающихся у щиколоток брюк.
3
Баба, то есть отец, — уважительное обращение к старшим.
4
Лунги — кусок разноцветной (часто полосатой или клетчатой) ткани, обматываемый вокруг бедер и носимый мужчинами в Индии и многих других странах Азии.
