Александр Житинский - Фигня (сборник)
Настя прыснула, прижала пальцы к губам и сказала:
– А и в самом деле!.. Наденьте толстую рубашку, сарафан – да и ступайте смело в Тугилово!.. Ручаюсь вам, что Берестов уж вас не прозевает…
– А по-здешнему я говорить умею прекрасно. – Лиза снова упала на подушку, повернулась на бок и счастливо прошептала: – Ах, Настя, милая Настя! Какая славная выдумка!..
И тотчас же заснула.
Настя перекрестила ее, загасила свечи и вышла вон.
И тотчас светелка Лизы наполнилась лунным сиянием.
Глаза девы распахнулись, она повернулась к окну. Сквозь ветки липы прямо на нее смотрела круглая луна.
Лиза встала, подошла к окну.
Двор усадьбы, сад, село на холме и далекий лес – все было залито голубым лунным светом.
Лиза вздохнула и вернулась к постели. Но не легла, а только присела – не спалось…
… – Авдотьюшка, дружочек, дай хоть один блиночек! – верещал Петрушка.
– Сядь у окошка
Да подожди немножко, – отвечала кукла Авдотья, скрываясь за пестрым пологом, свисавшим с обруча над головою бродячего кукольника.
– Пока муж придет в дом,
Угости скорей блином! – увещевал надетый на руку Петрушка.
– Ну уж ладно,
Говоришь ты больно складно, – прорычал грозным басом кукольный муж, появляясь над пологом и принимаясь дубасить Петрушку колотушкой.
Скрипучий, пронзительный голос Петрушки, изображаемый с помощью пищика, доносился до крайних рядов небольшого уездного базара, куда лихо подкатила легкая летняя коляска. В ней сидели Лиза и Настя, правила коляской Дунька. Осадив лошадей, она вопросительно оглянулась назад. Настя и барышня, раскрыв рты, с одинаковым любопытством глазели по сторонам. А вокруг кипела базарная жизнь: стоял неумолчный говор, мычали коровы, привязанные к телегам, били крыльями куры и гуси, блеяли в загоне овцы…
Мужики, бабы, девки, парни из окрестных сел, с корзинами и без, сновали между рядами и телегами, с которых продавали овощи, фрукты, мясо, птицу, лапти, горшки и еще всякую утварь, живность и снедь. Вот проехал мимо барин верхом на мерине, которого вел под уздцы стремянный, следом тащился слуга. Барин указывал ему, что купить. Проезжали и другие коляски, переваливаясь на рытвинах, в них сидели барыни и барышни, тоже с интересом глазели по сторонам, выбирали товары.
Небо было ясное, высокое, голубое…
О чем распорядилась Лиза, с помощью Насти сойдя с коляски, не было слышно за шумом базара, а только Настя, получив денег, стремглав побежала к единственной лавке. Дунька осталась сидеть на облучке, а Лиза побрела вдоль торговых рядов.
Одни торговцы зазывали, выкликали товар, другие стояли молча, будто им и дела нет, да утирали раскрасневшиеся от жары лица.
– А вот сбитень горячий!
Подходи, кто с похмелья плачет!
С нашего сбитня голова не болит,
Ума-разума не вредит.
Извольте кушать,
А не глядеть да слушать!..
Рядом другой продавец старался:
– Лучшей репы в свете нет!
Какой вкус, какой цвет!
Все едят да хвалят,
Нашего брата по головке гладят!..
За прилавком с деревянными и глиняными игрушками кудрявый весельчак выкрикивал:
– Игрушечка диво,
Забавна, красива!
Угодно купить?
Могу уступить!..
Но Лиза уже не могла оторвать глаз от «панорамы», то есть яркого ящика с двумя увеличительными стеклами и коньком наверху, внутри которого вращались «картины». Рядом стоял дед-раешник, одетый в серый домотканый кафтан, расшитый желтой и красной тесьмой, в лаптях и шапке-коломенке, на которой болтались цветные ленточки. Он крутил рукоять и пояснял:
– Вот вам город Париж,
Что въедешь, то и угоришь…
А вот и город Марсель,
Что не видите отсель…
Лиза не утерпела и припала к увеличительному стеклу. Ах, какая красота ей открылась!..
– А вот город Питер, – слышала Лиза речь деда, —
Что барам бока повытер!
Там живут смышленые немцы
И всякие разные иноземцы.
Русский хлеб едят
И косо на нас глядят.
Набивают свои карманы
И нас же бранят за обманы…
– Барышня! – дернула Лизу за рукав Настя, и барышня с неохотой оторвалась от прелестной картины.
– Вот! – в одной руке Настя держала четыре аршина толстого полотна, в другой – пятиаршинный кусок синей китайки.
– Изрядно, голубушка! – порадовалась Лиза. – Теперь – пуговки медные!.. Пошли к офене!
Лиза не забыла дать деду денежку, ухватила Настю за рукав и потянула за собой.
Коробейник щедро насыпал Насте полную горстку пуговок.
– На пятиалтынный не много ли? – улыбнулась ему Настя.
– Для такой раскрасавицы лишнего не жалко, – сверкнул глазом офеня и прибавил потаенно: – А для барышни отдушки есть… Иноземные!..
– Благодарствуйте! – Настя поклонилась офене и поспешила за барышней, которая уже устремилась на звук волынки. Это на полянке за базаром, в окружении толпы зевак, показывал свое искусство медвежатник.
– А ну-ка, мишенька, – говорил он, – покажи, как бабушка Ерофеевна блины на масленой печь собиралась, блинов не напекла, только сослепу руки сожгла да от дров угорела? Ах, блины, блинцы!..
Медведь лизал лапу и ревел. Зрители добродушно смеялись, а Лиза и Настя пуще всех.
– А как, Михаил Потапыч, красные девицы белятся-румянятся, в зеркальце смотрятся, прихорашиваются?..
Медведь уселся, одной лапой стал тереть морду, а другой вертел перед собой…
В девичьей все были заняты делом: кто ткал, кто прял, кто шил, кто вязал. А кто и вышивал. В большой комнате было светло и уютно: в солнечных лучах плавали пылинки, горела лампадка пред иконой Богоматери, мирно постукивал ткацкий станок да журчали веретена. Девушки работали и пели – ладно, негромко и печально.
Вышла Дуня на дорогу,
Помолившись Богу.
Дуня плачет, завывает,
Друга провожает.
Друг поехал на чужбину,
Дальнюю сторонку,
Ох уж эта мне чужбина —
Горькая кручина!..
На чужбине молодицы,
Красные девицы,
Остаюся я младая
Горькою вдовицей.
Вспомяни меня младую,
Аль я приревную,
Вспомяни меня заочно,
Хоть и не нарочно.
Настя и Дунька трудились над нарядом для барышни. Одна обметывала ворот у рубахи, другая пришивала пуговки к сарафану.
Дверь тихонько приоткрылась, заглянула барышня, спросила кивком – ну как, готово ли?..
Настя и Дунька согласно кивнули в ответ.
Тогда Лизавета широко распахнула дверь и вошла решительно, по-хозяйски. Прошлась между девками, поглядывая строго – кто чего наработал, и вышла, на ходу еще раз покосившись на Настю и дав ей знак: жду, мол.
По уходу хозяйки Настя и Дунька скорехонько прикончили дело, перекусили нитки – и Настя на вытянутых руках вынесла сшитый синий сарафан и белую полотняную рубаху.
Не прекращая пения, девушки переглянулись улыбчиво – все-то они знали…
– …А ведь признайся, Настя, никогда еще не казалась я тебе так мила? – спросила Лиза, примеривая обнову перед зеркалом в своей светелке. – И почему я не родилась крестьянкою?!..
Она с удовольствием оглядела себя с головы до ног, потом низко поклонилась зеркалу, опустив руку до пола.
– Благодарствуйте, барин! – Выпрямилась и покачала головою: – Не пойму я, что вы говорите… – И сделала глупое лицо. – Я дочь Василья-кузнеца, из Прилучина, иду по грибы!.. Ну, как, Настя, похоже? – Лиза по-крестьянски закрылась рукавом.
Настя критически смотрела на барышню, скрестив руки на груди и подперев подбородок кулачком.
– Уж больно личико у вас… – Настя не могла подобрать слово, наконец, нашла. – Беленькое…
– А ты хочешь, чтоб оно черненьким было? Я, чай, не эфиоп!
Лиза рассмеялась и крутнулась перед зеркалом.
– Девка – и в туфлях! – фыркнула Настя. – Так не бывает.
Лиза задумалась на минуту – и сбросила туфельки.
– А босиком – бывает?
– Босиком бывает…
Прямо в белых нитяных чулочках Лиза сбежала вниз по лестнице, спорхнула с крыльца, пробежала несколько шагов по траве – и вдруг запрыгала, держась одной рукою за пятку.
– Ой, колется…
– Непривычны вы босиком, – подходя, сказала Настя. – Ножки нежные…
– Вели принести лапти, – приказала Лиза.
– Так по вашей ножке и не найти, больно мала, – засомневалась Настя.
– Тогда вели сплести! К утру чтобы были!.. – Лиза топнула необутой ножкой по земле, вновь вскрикнула от боли и схватилась за ногу.
Настя отломила веточку с куста, присела подле барышни и смерила веточкой ступню. Лишнее отломила.
…Весело помахивая веточкой-меркой, Настя бежала по тропинке вдоль берега. Река сверкала сквозь осоку, искрилась на перекатах. Змейкой струилась навстречу тропинка. Солнце мельтешило в листве. Настя жмурилась на бегу и чему-то улыбалась. На скрипучем мостке задержалась, глянула вниз. В прозрачной воде лениво шевелили хвостами голавли.
