Илья Зверев - В двух километрах от Счастья
Виктор. Сти-ляга!
Юлька. Совсем даже нет… Они, если хочешь знать, наши, отечественные. А на Западе, в Париже, знаешь, какие часики есть? Танька рассказывала. В сережках! Представляешь, в каждой сережке по часам.
Сурен. А как смотреть?
Юлька (достает зеркальце). Ну, в зеркало. Или кого попросить: «Посмотри, сколько время?» Это даже хорошо, у кого ушки красивые. Правда, Костя?
Сурен. Так вот, насчет Сухорукова. Я считаю, вы тогда правильно задрались… Но теперь вы перебираете… Двадцать два очка!.. Ну зачем эти штуки — заявление? И тэ пэ… Нэкрасиво… И по-человечески неправильно… Сухоруков ничего мужик… Не дуб… Даже наоборот. (Саше.) Ей-богу, я бы подумал, что вы дурак, если бы не знал, что вы умный.
Саша. Вот-вот, умный… Если б не такой дурак… Будто я не понимаю, что он ничего мужик?! Но противно же.
Сурен. Противно? А ты поставь себя на его место. Ты сам за себя ответчик… Ну, там и за мир во всем мире, за светлое будущее всех детей и тэ пэ… А у него на руках конкретная стройка… Вон какая! И есть определенные правила игры! Не им придуманные… И выгоды ему от них никакой.
Саша. А кому от них выгода? Тьфу! (Ему в бутерброде попался табак.) Чего ты табаком на еду трусишь!
Костя. Извини.
Саша. А что, мужики, может, правда забрать заявление? А?
Костя. Ясно забрать! Давай я к Фархутдинычу сбегаю!
Сурен. Давай! Правильно! Некрасиво — заявления подавать!
Виктор. Нет, стой! Опять на тормозах спустим? Надо же когда-нибудь поломать к черту этот взаимный обман под красивым соусом. Общественная работа, романтика… Оно ж не само по себе… Оно ж существует вместо… Вместо чего-то настоящего — настоящей общественности, настоящей работы. Мы ж привыкли.
Сурен (серьезно). Черт знает… Может, ты и прав. Действительно привыкли и даже не удивляемся. А чистый же пережиток! Хотя, с другой стороны, чем виноват Сухоруков?
Саша (подходит к окну, присматривается там к чему-то). Не ви-но-ват… Ник-то не вино-ват… Оно само собой размножается… Опылением. Почкованием… Липа же! Дерево…
Виктор. Ну что ты несешь?..
В дверь на мгновение заглядывает Ира.
Саша (Ире). Я сейчас… (Ребятам.) Ничего не несу… Меня ждут…
Костя. Ну, так как же? С заявлением!..
Саша (рассеянно). Не знаю… Забирайте — оставляйте… Мне уже эти дискуссии — вот так… До фонаря! (Уходит.)
Виктор. Ждут его!!!
Костя. Что-то часто стал к нам меднадзор заходить…
Виктор (торжественно-траурно). Да, Костя! Еще один железный боец сломлен личным счастьем.
Юлька. А никакого личного счастья у них нет! Просто он с ней ходит… с Ирой этой…
Виктор. Ходит?! Он и с тобой ходит…
Костя. Ну ладно притворяться… У девчонок такой прейскурант: «он с ней ходит», или, скажем, «он с ней дружит», или «он с ней встречается». Чтоб, значит, различать.
Сурен. А что выше? Вот, например, вы с Костей что? Встречаетесь?
Юлька (важно). Нет, мы с ним дружим, но еще не встречаемся.
Сурен. Ага, понятно. Ну встретьтесь уже, наконец. Как путешественники А и Б из арифметики. Но Саша наш! А?
За окном кто-то отчаянно лупит в рельс.
Костя. Готов перерыв! А я с этими разговорами заправиться не успел. (Поспешно допивает свое молоко, отправляет в рот остаток бутерброда.) Третий месяц горячка! Или же четвертый?
Сурен. Четвертый… А вообще, Витя, ты прав кое в чем… Надо задавать наивные вопросы. Повсюду: «Пачиму так?», «Для чего эдак?». Это большое дело!
Костя. Спасибо! Я пробовал. Задавал! Назадавался! Ты что-нибудь такое спрашиваешь, а тебе говорят: «Вы, молодой человек, задаете плохие вопросы…»
Сурен. А-а-ай! Плохих вопросов не бывает. Бывают плохие ответы. И сейчас самое-самое время задавать вопросы. Ну ведь правильно? По-партийному, по-комсомольскому, по-какому угодно…
Виктор. И к черту эту романтику для маленьких: ох, ребята, главное — трудности, поэзия дальних дорог, снег и буран. Чтоб пальцы примерзали к железу. А главное же не это! Ну, мы с тобой, Костя, на Якутстрое вполне же хлебали и снег, и буран, и пальцы вполне примерзали — из-за этого гада, техснаба, который рукавиц не привез! Но не в этом же дело!
Сурен. Конечно, не в этом. Главное же, чтоб на всю катушку, с полным сознанием, что вот ты отдаешь все — самое лучшее и для самого лучшего.
Виктор. Только, ради бога, не так возвышенно… А ту романтику из песенок — ее, понимаешь, легко устроить. Ты заколоти сортир…
Юлька. Не выражайтесь…
Виктор. Ладно… Пробей в крыше дырку, забей вентель на батарее, чтоб дома дуло и текло. И еще ходи по выходным лопатой копать. Вот тебе и романтика.
Сурен. Здорово формулируешь, сосед… Конечно, другое нужно! Романтика для взрослых! С открытыми глазами. Когда видишь все как есть! Все знаешь, как оно по правде, — трудно, и сложно, и больно. Но идешь.
Костя. Запросто! И чтобы все время искать смысл жизни!
Юлька. Ой, ребята, как вы красиво говорите, как поэты какие-то. Вот так живешь тут, живешь среди процентов этих вот, плакатов и матюков, и вдруг такая красота найдет — смысл жизни!..
Сурен (смотрит на часы). А между тем… уже семь минут рабочего времени… Фьють…
Костя. Можем мы после такой горячки, в конце-то концов, посидеть как люди… Подумаешь, семь минут, а я вот помидор не доел!.. Имею я право помидор доесть?! Если я четыре месяца… без разгибу с турбиной этой…
Виктор. Имеешь, дядя… Ешь на здоровье… За воскресник, за турбину, за все такое…
Костя (перестает жевать). А почему вдруг турбина «все такое»?
Виктор. Потом! Давай, Сурен, займемся все-таки… Мы не помешаем, Юля? (Достает из папки, раскладывает на столе бумаги.)
Юлька. Нет, что вы… Лето какое жаркое. Я к бабушке в Талызино ездила, так в лесу прямо сразу сушеные грибы растут. Говорят, из Африки страшная жарища идет, из республики Ганы…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Красный уголок. По углам бюсты Пушкина и Буденного. Рояль. Стоят в два ряда хористы — парни в черных костюмах, девушки в длинных белых платьях из чего-то пышного и недорогого. Среди них Юлька. Пашкин дирижирует.
Хор (плавно и величаво):
Мы слово даем увеличить прирост
Отныне на долгие го-о-оды
Свиней и коров, баранов и коз,
Рязанские жи-вот-ново-о-ды…
Вбегает Костя.
Костя. Ребята! Прервитесь, а? Маленький аврал…
Пашкин. Что случилось?
Костя. Тут напротив «ХИЛ» перевернулся. С прицепом.
Юлька. Ой!..
Костя. Нет, шофер в порядке. Но там сахар. Мешков сто.
Первый парень. А мы сладкое не любим. Вот если б с чем горьким машина.
Костя. Слушайте, сейчас же гроза будет! Все вымокнет! Там Сашка с ребятами уже таскают.
Пашкин. Они не могут, Костя. Они же не просто так. Они официально поют. Во вторник смотр!
Костя. На полчаса все дело.
Пашкин. Не могут они… Областной же смотр… Официальный.
Костя. Но дождь же! Гроза… Что вы за люди!
Пашкин. Ничего, торгашам даже выгоднее, когда сахар мокрый. Больше весу… Так, ребята, давайте следующую. Пожалуйста, Берта Соломоновна.
Пианистка берет бравурный аккорд. В комнату, поддерживаемый девушкой с золотым зубом, странно изогнувшись, входит Саша.
Пашкин. Что случилось?..
Саша. Рука. Как-то неудачно…
Пианистка. Костя, сбегайте напротив, к Сухоруковым. У них же Ирочка врач…
Саша (кричит). Не надо! Не смей, Костя!
Девушка с золотым зубом. Я сбегаю!
Саша. Не надо! (Девушка с золотым зубом убегает, Костя подвигает Саше стул, усаживает.)
Пашкин. Ну, ребята, давайте! Время идет…
Пианистка берет аккорд.
Хор.
Мы живем под солнцем золотым,
Дружно живем.
Мы горды Отечеством своим,
Любим свой дом.
Мы горды Отечеством своим,
Вся земля…
Саша. Слушайте, там же сахар мокнет!
Пашкин. Не могут они, Саша.
Саша (зло). Знаете что? Или не пойте таких песен, или идите работать!
Первый парень. Вообще правильно.
Второй парень. Пошли, ребята.
Ряды хористов расстраиваются. Девочки разуваются, подтыкают подолы. Парни сбрасывают пиджаки. Один вообще раздевается до трусов. Убегают.
