Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че
– Не знаю, как ей это удалось, но факт остается фактом. Два года Мартин вел себя вполне прилично. Жил с женщиной, потом она его бросила. Не ввязывайтесь, поверьте моему опыту: такие, как он, не меняются. Остаются преступниками, потому что ничего другого делать не умеют. Привычка к легким деньгам неискоренима. Вы только время зря потратите. Забудьте Мартина и возвращайтесь домой, если не хотите, чтобы он обобрал вас, как отчима и мать.
Йозеф сидел за деревянным столом в кабинке с белыми перегородками высотой в половину человеческого роста. Таких кабинок в комнате для свиданий было четырнадцать – по семь с каждой стороны. В нагретом солнцем помещении было очень жарко, свежий воздух попадал внутрь через открытые узкие фрамуги. Охранник в темно-синей форме курсировал по проходу, заложив руки за спину, или стоял у двери, наблюдая за заключенными и посетителями. Заняты были одиннадцать кабинок, заключенные самого разного возраста – одни были в рубашках, другие в майках – общались с посетителями, в основном с женщинами (некоторые привели с собой детей). Многие держались за руки через стол. Лица в свете неоновых ламп выглядели мертвенно-бледными. Шум голосов смешивался с хныканьем и плачем измученных духотой малышей.
На стене рядом с дверью поочередно загорались две лампочки, синяя и красная, давая сигнал на вход и выход. Надзиратель открыл дверь, и Йозеф увидел мужчину лет сорока с усталым лицом, редкими волосами и бородой. Одет он был в мятую полосатую рубашку и джинсы. Язык его тела говорил о многолетней привычке быть всегда настороже.
Йозеф думал, что, увидев Мартина, ощутит внутреннюю дрожь, что-то вроде звонка колокольчика: вот он, твой сын, похищенный собственной матерью в шестилетнем возрасте. Йозеф верил в голос крови, он подтолкнет их друг к другу, они крепко обнимутся. Мартин воскликнет: «Папа, папа!» – а он ответит: «Сынок, дорогой мой мальчик!» Теперь, глядя на незнакомого взрослого мужчину, Йозеф не чувствовал ничего подобного. Возможно, тут какая-то ошибка, они даже не похожи.
Момент был тягостный.
Мужчина остановил взгляд на Йозефе, расслабился и пошел к нему. Йозеф встал. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом Мартин кивнул:
– Мсье…
– Мартин?
– Мы знакомы?
– Мартин, это я, Йозеф. Твой отец.
– Мой отец! Что за бред? Мой отец умер.
– Я Йозеф Каплан, а ты Мартин, мой сын.
Мартин побагровел, лицо исказила гримаса боли, он сжал кулаки, чтобы не закричать:
– Она соврала! Нет, невозможно, она бы не посмела!
Мартин раскачивался с ноги на ногу, тяжело дышал и вдруг со всего размаха ударил кулаком по столу, напугав окружающих. К ним немедленно подошел надзиратель:
– В чем дело?
– Все в порядке, шеф.
– Поспокойней, – велел охранник и вернулся на свой наблюдательный пост.
– Чем докажете, что не врете? – враждебным тоном спросил Мартин.
– Зачем бы я стал это делать?
– Понятия не имею. Может, вы чокнутый. Как она.
– Не хочешь присесть?
Мартин тяжело опустился на стул, закрыл глаза и понурил голову. На лбу у него выступил пот.
– Она все время повторяла, что вы умерли.
– Ты ничего не помнишь?
Мартин покачал головой.
– Совсем ничего? – повторил Йозеф. – Ни меня, ни Хелену?
– Кто такая Хелена?
– Твоя сестра. Она на два года старше тебя.
– Понятно… Нет, я ничего не помню. Она сказала, что вы попали в аварию и погибли. Я перестал об этом думать, в памяти иногда всплывали какие-то образы, но я не понимал, что они могут значить.
– Где вы жили?
– В Сент-Этьене. С бабушкой. А потом появился Жорж.
– Ее муж?
– Мой новый папаша. Мы переехали в Париж. Как и когда – я помню смутно. Почему вы приехали именно сейчас?
– Можешь говорить мне «ты».
– Так почему, после стольких лет?
– Раньше это было невозможно. Из-за Стены.
– Какой стены?
– Берлинской.
– Берлин в Германии, а вы жили в Чехословакии.
– Свободы не было нигде. Сотни миллионов человек были заключенными гигантской тюрьмы.
– Все это сказки, чушь несусветная! Вы ничего не делали, чтобы меня найти.
– Я был бессилен. Тебе и в страшном сне не приснится, как жили люди. Вся Восточная Европа была лагерной зоной – с вышками, полицейскими собаками и тысячами километров колючей проволоки. Они даже фальшивую границу соорудили. Беглецы проходили ее, думали, что попали в Германию, и расслаблялись. Это была ловушка, людей брали тепленькими. Я не мог уйти – Хелена была слишком маленькая, нас бы сразу поймали. Бросить ее одну я тоже не мог. Патовая ситуация.
– Но почему вы так долго ждали? Я бы никому не позволил отнять у меня ребенка. Сражался бы за него и за себя.
– Сначала я пытался. Ходил в министерство, обращался в посольство – ничего не вышло.
– Кто докажет, что все так и было?
– Я. Ты должен мне доверять.
– Доверие, доверие…
Мартин неприятно хохотнул и смерил Йозефа вызывающим взглядом:
– Ладно, предположим, что вы действительно мой отец. И что с того? Вы вернете мне детство? Я выйду отсюда? Заживу как человек? Нет. Меня надолго упрятали в эту крысиную дыру. Я был уверен, что во всем виновата она. Она испортила мне жизнь, она никогда меня не любила – только себя, свои рольки и жалкую карьеру. Она думала только о себе и хотела отделаться от меня. Чтобы жить с этим ничтожеством Жоржем. Слизняк! Он только на то и годился, что проверять билеты на входе. Теперь я понимаю, что ошибался, мой отец виноват не меньше матери. Вы друг друга стоите. Браво! Надеюсь, совесть будет мучить вас до конца дней. Мамаше это не грозит, она впала в беспамятство. Хотя… Она всегда обвиняла во всем только меня. Будьте вы прокляты! Я попал сюда из-за вас. И в моем одиночестве тоже виноваты только вы. Потому что я одинок как перст…
– Понимаю… Ты имеешь право злиться. Но я не отступлюсь, Мартин, я тебе помогу. Нас разлучили против нашей воли, но мы справимся. Я теперь с тобой. Будет нелегко, но, если постараемся, вернем себе хотя бы часть того, что у нас украли.
– И как, скажите на милость? Взмахнем волшебной палочкой? Ложечка сочувствия – и всех этих гребаных лет как не бывало? Убирайтесь! И засуньте ваши сожаления сами знаете куда! Я вас не люблю и никогда не полюблю. Моим отцом был Жорж. Другого я не знал. Я не нуждаюсь ни в вашем раскаянии, ни в вашей доброте. Мне помогут только деньги. Чтобы не жрать тюремную баланду и нанять хорошего адвоката. Придурок, который меня защищал, ни на что не годен.
* * *Вернувшись в Прагу, Йозеф пригласил Хелену в ресторан. Им нужно было поговорить без свидетелей. Она сразу согласилась.
Йозеф описал дочери свою встречу с Мартином и сказал, что принял решение помочь ему. Чего бы это ни стоило. Да, он понимает, что может потерпеть неудачу, но это не имеет значения. Йозефа волновало одно: что скажет Хелена. Он боялся не успеть. Что будет, если он умрет прежде, чем вытащит Мартина?
– Никто, кроме нас, не протянет ему руку, так ведь?
Хелена пообещала подумать. Йозеф описал ей состояние Кристины и спросил, не хочет ли она повидаться с ней, пока еще есть время. Хелена не дала ему договорить:
– Я поеду во Францию, но ради собственного удовольствия. Я решила, что моя мать мертва, когда мне было восемь лет.
– Ты должна простить ее.
– Зачем? Что это даст сегодня?
– Ты обретешь мир в душе. Я ее простил.
– Предпочитаю компанию моего гнева. Мне все равно, мертва она или безумна. Она не пожалела ни меня, ни тебя, ни Мартина. Сломала нас, всех троих. Мы выжили – кто-то лучше, кто-то хуже. Для меня все обошлось благодаря тебе, но Мартина она уничтожила. Я никогда ее не прощу. Скажешь: «Ты на нее похожа…»? Наверное. Но позволь мне остаться такой, какая я есть.
* * *В апреле 1996 года, после бесконечно долгих и скучных обсуждений, депутаты парламента приняли закон, дающий каждому гражданину страны право на ознакомление с делом, заведенным на него госбезопасностью (если таковое имеется). Больше сорока лет политическая полиция следила за населением (а за ней надзирал КГБ!). Назывались ошеломляющие, но не поддающиеся проверке цифры. Ходили разговоры, что на секретную службу завербованы шестнадцать тысяч штатных сотрудников, то есть каждый десятый чех, что на нее работали сто тридцать тысяч завербованных информаторов и агентов, то есть каждый сотый гражданин страны. Начиная с 1948 года было заведено больше ста тысяч дел. В последние месяцы своего существования тайная полиция уничтожила десятки тысяч досье – самых «свежих» и наиболее компрометантных для функционеров, все еще находящихся на своих постах.
Хелена хорошо помнила, как Сурек в том последнем, трагическом разговоре сказал: «Мы давно за вами наблюдаем…» Она хотела выяснить все до мельчайших деталей, получить недостающие ответы и соединить разорванные нити своей жизни, послала запрос, заплатила пятьдесят крон госпошлины и стала ждать.
