Стивен Фрай - Как творить историю
– Ну? Так где же она? – спросил он.
– Карта? Боже милостивый, Иоганн, дайте им время. Вы же попросили меня затребовать ее всего минуту назад.
– Как? Правда? Да, простите. – Кремер улыбнулся ему через стол, словно кающийся школьник. – Все же хорошо бы, они поторопились.
– Обнаружили что-нибудь?
Кремер, закрыв глаза, устало пощипал переносицу.
– Нет. Ничего.
– Уровни цинка и натрия проверили?
– Да, но они ничего не дают. Несколько выше среднего, однако ниже, чем здесь, у нас. Нам нужно искать нечто более серьезное, гораздо более серьезное.
– А что со следами метилоранжа?
– Это наверняка загрязнение. Внесенное, полагаю, врачом, с которого все и началось. Как его звали?
– Шенк. Хорст Шенк.
– Да, верно. Все это полное безумие, Дитрих. Если бы я не видел, как она действует на наших мышей, то решил бы, что нас разыгрывают.
Кремер вздохнул и снова приник к микроскопу.
– Доктор Бауэр? – Руфь протягивала ему телефонную трубку с таким выражением, точно та была заражена сибирской язвой. – Ваша жена просит вас подойти, пожелать мальчику спокойной ночи.
Взяв трубку, Бауэр несколько мгновений любовно и радостно вслушивался в быстрое дыхание сына.
– Акси? – наконец спросил он.
– Папа?
– Ты был сегодня хорошим мальчиком?
– Папа!
– Утром увидимся.
– Молоко.
– Ты сказал «молоко»? Хочешь молока?
– Молоко.
– Молока тебе даст мутти. Ты же понимаешь, по телефону я тебе дать молока не могу. Попроси молока у мутти.
Снова быстрое дыхание, затем долгое безмолвие.
– Акси? Ты здесь?
– Лиса.
– Лиса?
– Лиса, лиса, лиса, лиса.
Бауэр услышал стук брошенной трубки. После еще одной паузы в ухе его зазвучал голос Марты:
– Привет, милый. Мы видели сегодня лису. В парке. Теперь это его любимый зверек.
– А. Тогда понятно.
– По-моему, у него опять разболелось ухо. Он говорит «гадкое ухо» и похлопывает ладошкой по виску.
– Ничего серьезного, уверен. Завтра утром посмотрю.
– Ты до которого часа задержишься? Твоя евреечка-студентка мне ничего не сказала.
– Прости, милая. То, над чем я работаю. Это очень важно. И срочно.
– Я понимаю. Правда. Но ты постарайся вечером поесть, хорошо?
– Конечно. Ты же знаешь, нас здесь очень хорошо обеспечивают.
– Знаю. Любимцы Фюрера.
– До свидания, милая.
Бауэр положил трубку. Руфь неловко стояла посреди лаборатории, старательно вглядываясь в какой-то листок бумаги и всем своим видом показывая, что к разговору она не прислушивалась.
– Думаю, вы можете спокойно отправляться домой, фрейлейн Голдман. До конца дня мы с профессором Кремером вполне обойдемся без вас.
– Но я с большим удовольствием останусь, сударь.
– Нет-нет. Прошу вас. Абсолютно никакой необходимости.
Выходя, Руфь едва не столкнулась с запыхавшимся посыльным из Отдела документации. Взгляд на часы – и Бауэр понял, что этим вечером пиво ему снова придется покупать на собственные деньги.
– Ничего, – с отвращением промолвил Кремер. – Попросту ничего. В топографическом отношении это самая скучная, в геологическом – самая безликая, а в минералогическом – самая заурядная местность на всем белом свете.
– И даже не очень красивая, – согласился Бауэр. – Во всяком случае, для Австрии.
– Так что же происходит? Что, черт нас возьми совсем, происходит? – Кремер пристукнул чубуком своей трубки по карте. – Ведь это просто-напросто лишено смысла. Начисто.
– Быть может… – неуверенно произнес Бауэр. – Быть может, мы проглядели что-то очевидное. Вы всегда учили меня, что каждый сантиметр, на который мы удаляемся от ошибочного исходного принципа, уводит нас от истины на целый километр. Быть может, мы движемся в совершенно неверном направлении.
Кремер оторвал взгляд от карты:
– Объясните.
– Мы отчаянно ищем причину явления, которого не понимаем. Возможно, нам следовало бы заняться самим явлением.
Кремер неотрывно смотрел на него.
– Возможно, – медленно и неохотно растянув это слово, произнес он. – Но, Дитрих, у нас всего-навсего тридцать сантилитров. Ставки так высоки, Берлин давит на нас с такой силой. Мы не можем позволить себе роскошь зайти в тупик.
– Да ведь я об этом и говорю, Иоганн. Мы зашли в тупик. Давайте вернемся назад. В отправную точку.
Бауэр протянул руку к полке над рабочим столом и снял с нее папку, помеченную словом «Браунау».
История Америки
«Геттисбергская речь»
– Итак, Майк, скажите, что вам известно о Браунау.
Голос, произнесший эту просьбу, звучал мягко, заинтересованно и настоятельно, как если б его обладатель уговаривал меня продемонстрировать фокус, который поразит его близкого друга.
А я все гадал, что случилось со Стивом. Распорядительность и расторопность двух незваных гостей – они назвались Хаббардом и Брауном – не оставили мне времени на вопросы и жалобы. Не буду ли я так добр пройти с ними в машину? Она ждет у самого дома. Есть несколько вопросов, которые я могу помочь им разрешить. Это принесло бы большую пользу. Брать с собой ничего не надо, ну и волноваться, разумеется, тоже.
Меня усадили между Хаббардом и Брауном на заднее сиденье первого из двух длинных черных седанов, стоявших у двери Генри-Холла, и только когда машина тронулась, я сообразил, что Стива нигде не видно. Я повернулся, чтобы высмотреть в заднее окно – не едет ли он во втором автомобиле, однако Браун мягко, но твердо, совсем как школьный учитель эдвардианских времен, развернул мою голову лицом вперед.
Минут через двадцать машина свернула с шоссе на подъездную дорожку, ведущую к большому дому. Пока мы вылезали из нее, я успел разглядеть деревянную обшивку сложенного из клинкерного кирпича фронтона – он смахивал на задний план картины «Американская готика». Воздух был тих, пропитан ароматом сосен.
В доме меня провели в столовую и усадили за большой, поблескивающий, кленового дерева, стол, в самой середине длинной его стороны. Хаббард уселся напротив, а Браун встал у торца стола и начал возиться с кофейником, у которого, похоже, заклинило крышку.
– Вот же треклятая штука, – сказал он, в отчаянии пристукнув по кофейнику кулаком.
– Чарльз Уиннингер! – воскликнул я и тотчас пожалел, что не попридержал язык.
Хаббард заинтересованно склонился ко мне:
– Простите?
– Да так, пустяки, – сказал я. – Просто подумал вслух.
– Нет-нет. Прошу вас… – и Хаббард приглашающе развел ладони.
– Я вспомнил «Дестри снова в седле». Чарльз Уиннингер играет там человека по имени Уош, и тот все время повторяет «треклятое» то, «треклятое» это. Никогда прежде не слышал, чтобы кто-нибудь употреблял это словечко. Вот и все.
