Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье
Когда Сетарех дозвонилась до спикера Талибана в провинции Кунар по одноразовому телефону, купленному специально ради такого случая, он подтвердил, что, как только Талибан вновь получит больше власти в Афганистане (а спикер с полным основанием рассчитывает на это), когда большинство американцев и союзнических сил из него уберутся, бача пош будут немедленно объявлены вне закона как те, кто пытается изменить свой пол, греховно «предавая творение Всевышнего». Спикер также проинформировал Сетарех, что женщины будут удалены из всех университетов, судов, парламента и провинциальных советов, поскольку «Аллаху не нужны женщины ни в одном из этих мест».
В большинство весенних пятниц сады Бабура в Кабуле с их видом на пыльное облако, нависающее над центром города, – любимое место пикников для семей, которые отваживаются на пару часов вывести своих детей на улицу. Мальчики-подростки балансируют на каменных террасах и взбираются на низкорослые деревья, растущие под высоким полуденным солнцем. Женщины блюдут покровы и держатся поближе к мужьям. Девочек-подростков увидишь редко. На бурых лужайках происходит не так уж много настоящих пикников, но одинокий мороженщик неплохо зарабатывает, торгуя рожками из потертого ящика, который висит на ремне у него на шее. Во второй половине дня парк становится почти красивым, когда низкое солнце начинает клониться к горизонту. Мужчина, сидящий на траве, играет на флейте, и пыльные вихри уже улеглись.
Однако Азита и выглядит, и чувствует себя здесь немного не в своей тарелке в своих позолоченных очках и волнах черной ткани, в туфлях с острыми носками, едва видимыми из-под подола. Она никогда не посещала подобные общественные места в бытность свою парламентарием; теперь же, когда она – обычный человек и «одна из многих», ей тревожно.
Она боится, что кто-нибудь ее узнает и подумает, что ей здесь не место – что ей следует выгуливать детей в собственном семейном саду, как могла бы сделать более богатая, более порядочная женщина. Для нее не слишком прилично оказаться в такой толпе, на виду у столь многих других мужчин, пусть и в обществе собственного мужа. Более всего Азита надеется, что не наткнется на какую-нибудь подругу или на коллегу из парламента. Лучше всего было бы, если бы ее вообще никто не узнал. Ей могут начать задавать вопросы о семье, захотят представиться ее мужу и его первой жене. Ей будет стыдно оттого, что у нее – у бывшего парламентария! – полигиничная семья, в которой она занимает скромное место второй жены.
Азита сидит в каменной нише, а четыре ее девочки бросаются наперегонки к ближайшему дереву. Мехран, в штанах и рубашке, триумфально вопит, повисая на ветке вверх тормашками. Близнецы Бехешта и Бенафша ухмыляются и поворачиваются друг к другу, бросив младшей сестре что-то вроде «наслаждайся, пока можешь». Никого не волнует то, что незаправленная рубашка Мехран сползает ей на голову, обнажая живот, пока она машет руками зевакам.
Теперь уже семилетнюю, ее по-прежнему первой обслуживают в семье, и она по-прежнему требует, чтобы ее всегда выслушивали. Окружающие поощряют ее быть умной, сильной и громогласной. Двойняшки даже не пытаются влезть на дерево: вот еще, очень надо пачкаться! Средняя сестра, Мехрангис, говорит, что ей бы очень хотелось попробовать, и ее тут же высмеивают старшие сестры. Она слишком неловка, да и пухловата, говорят они ей. Того и гляди, упадет и поранится.
В метаниях между денежными проблемами и политической борьбой гендерная проблема Мехран в данный момент заботит Азиту меньше всего. Но каково значение Мехран как мальчика сейчас, когда Азита больше не является парламентарием и дети все равно редко выходят на улицу?
– А зачем бы мне вообще было превращать свою дочь в сына, если бы это общество было нормальным? – резко отвечает она на мой вопрос. – Ничего не изменилось, и ничего не изменится. Здесь все идет только наперекосяк.
Я по-прежнему не понимаю. А что, разве была какая-то конкретная цель для превращения Мехран в мальчика? Азита ненадолго прикрывает глаза – редкий случай, – словно моля, чтобы вопросы прекратились. Жизнь этой семьи во многом изменилась по сравнению с прошлым годом, но сейчас неподходящий момент, чтобы говорить об этом.
Пятая девочка, темные волосы которой связаны в «конский хвост», осторожно наблюдает за Мехран, держась в паре шагов за спинами близняшек. Она их сводная сестра, которая переехала в новую квартиру в Кабуле вместе со своей матерью несколько месяцев назад. Ей тринадцать, и она – старший ребенок в семье, но рядом с двойняшками, которые всегда выступают как команда и за словом в карман не лезут, она часто теряется.
Ее учили разговаривать негромко и не очень-то расхаживать по улицам – девочки так себя не ведут. Ее мать осторожно присаживается на камень рядом с Азитой. На голове у нее белый хлопчатобумажный платок, сидит она совершенно неподвижно, уставившись на собственные ладони. Ее бесформенный жакет и длинная, до пят, синяя юбка – типичный наряд деревенских женщин, составляющий резкий контраст с полностью черным нарядом Азиты и ее позолоченными темными очками.
– Хотите, мы вам попозируем все вместе для общей фотографии? – спрашивает меня Азита.
Она придвигается ближе и обнимает за плечи вторую женщину, которая тут же отворачивается в сторону. Там, откуда она родом, женщинам не положено позировать для фото. Возникает неловкость, но Азита настаивает: теперь они живут в столице – здесь все иначе, и им необходимо приспосабливаться. Азита сияет своей профессиональной улыбкой, а женщина рядом с ней неохотно поднимает голову ровно настолько, чтобы были видны глаза под головным платком.
Их общий муж пребывает в хорошем настроении. Он посылает Мехран за мороженым, дав ей денег, – его даже почти не пришлось уговаривать. Он говорит, что у него все прекрасно. Теперь он – нормальный муж, совершающий выход «в люди» со своими двумя женами и всеми детьми. На самом деле то, что Азита больше не заседает в парламенте, для него и разочарование, и облегчение одновременно. Но скорее облегчение: это была долгая и мучительная кампания, и он всегда испытывал двойственные чувства, размышляя о перспективе еще пять лет прожить как муж действующего политика. Кроме того, его немало смущает то обстоятельство, что они вначале объявили о победе, а потом пришлось идти на попятный. Он определенно не против новой, более просторной квартиры и понимает, что Азита хочет вернуться в парламент; но, на его взгляд, лучше уж жить так, как сейчас. Теперь на нем лежит меньше обязанностей, чем тогда, когда она была «во власти». В те времена ему приходилось работать вместе с ней, приветствовать гостей или сопровождать избирателей, которым нужно было куда-то ехать. Он ужасно уставал, и порой ему приходилось ложиться днем отдыхать. А самое главное, в те пять лет, что Азита заседала в парламенте, он не мог отделаться от чувства вины из-за того, что живет в Кабуле, в то время как его первая жена по-прежнему прозябает в деревне.
