Виктор Лихачев - Единственный крест
На следующий день учительница, уже спокойная и даже счастливая, стоя перед классом зачитала оценки. Пятерки получили все, кто списал у Асинкрита. Звучит его фамилия: «Сидорин. Пожалела тебя, поставила четыре с минусом, но за такую грязь надо было ставить три». Асинкрит посмотрел по сторонам. Никто не возмутился, не удивился. Он нашел в себе силы привстать и слегка поклонился.
— Покорно благодарю. Век вашу милость помнить буду.
По классу пронесся смешок.
— А ты не дерзи, — в голосе учительницы послышался металл. — Я ведь не посмотрю, что ты выше меня ростом, сейчас вмиг из класса вылетишь, как пробка из-под шампанского.
И вновь смешок.
— Зачем же себя утруждать. А если надорветесь? Я и сам уйду.
В классе наступила мертвая тишина. С этой учительницей так еще никто не разговаривал. А Асинкрит, стараясь казаться спокойным, хотя его буквально колотило, неспеша собрал свои вещи и направился к выходу.
— Остановись, Сидорин, — окрик в спину, — а не то пожалеешь.
Он даже не оглянулся.
Разумеется, после был и «разбор полетов», и вызов родителей в школу. Но для себя Асинкрит решил проблему раз и навсегда: математичка для него перестала существовать. Как, впрочем, и математика.
* * *Через год или два похожая история произошла с учительницей русского языка и литературы. Писали сочинение на тему: «Мой любимый герой». Сначала можно было написать на черновике, но Асинкрит решил сэкономить время, зато рассказать о двух своих любимых героях. Одного, как и полагается, из школьной программы. Им, точнее ей, оказалась Сонечка Мармеладова из «Преступления и наказания» и вратарь любимой его футбольной команды «Торпедо» Виктор Банников. Это вовсе не был демарш с его стороны, просто не хотелось писать прописные истины, от которых его всегда охватывала скука. «Типичный образ», «луч света»… И он написал о готовности Сони к самопожертвованию ради близких, о ее смирении — отчего-то эти черты у женщин вызывали его восхищение. А Банников, привлек его мужеством. На склоне карьеры этот вратарь получил страшную травму, от него отказался его родной клуб, но Виктор нашел в себе силы не только вернуться в большой футбол, но и заиграть так, что его призвали под знамена сборной.
На следующий день перед уроком к нему подошла учительница и протянула тетрадь.
— Возьми. И перепиши. Я никому не скажу.
— Что не скажете?
— Какую глупость ты написал.
— Я не буду переписывать.
— Вот как? Тогда ты получишь два. За содержание.
— А за грамотность? Вроде ошибок не должно быть.
— За грамотность пять.
— Это меня устраивает. Ставьте.
Итак, его искренность оказалась всего-навсего глупостью. И «добрая» учительница была совершенно искренна в своем желании помочь ему.
Тут уж за него серьезно взялся отец.
— Думаешь, мне все в этой жизни нравится? Думаешь, мне нечего сказать на планерке главному? — гремел отец. Мать только вздыхала.
— Значит, нечего, если молчишь.
— Сопляк! Поживи с мое, набей столько шишек, как я…
— В том-то и дело, что я не хочу набивать шишек. Голове это вредно.
Но на самом деле, Асинкрит серьезно задумался. Да, у него была своя, особая жизнь, скрытая от посторонних глаз. Когда он закрывался в комнате, и родители думали, что их сын готовит уроки, Асинкрит рисовал карту чудесного острова, на котором будут жить представители самых разных народов. На этом острове чистые реки, высокие горы, тенистые леса, благоустроенные города. В городах по паркам ходят олени и лоси, в прудах плавают лебеди. Все эти братья наши меньшие не боятся человека, а человек никогда не обидит их. Там не случится то, что произошло недавно в соседнем Шахтерске: в городок пришел раненый лось. Пришел за помощью к людям. А люди, схватив ведра и тазы мчались на пиршество: лося убили и счастливый народ спешил освежевать тушу…
Асинкрит придумал название острову — Светлый, а на нем была речка Радостная, Гора счастливая, озеро Надежды… Отец прав, долгими осенними вечерами, гуляя словно по вымершему Упертовску, думал Асинкрит, мой остров — это утопия. А жить мне надо здесь, сейчас. В этом городе, в это время…
И вдруг он все понял. Время, чужое время — это не ошибка его, а беда. Ему бы жить… А когда бы ты хотел жить? — спросил он себя. Да хоть когда, только не сейчас. Но на самом деле мысль эта глубоко запала в сердце и голову Асинкрита. И отныне, читая ту или иную книгу, он «примерял по росту» век, во время которого происходило действие. И везде себя чувствовал прекрасно. И в Древней Греции среди нимф и наяд, и в средневековой Англии, в ее прекрасных буковых и дубовых лесах, и в Палестине первого века нашей эры. Нет, Асинкрит не был религиозен в обычном смысле этого слова, но когда, сделав наспех уроки, он зажигал в своей комнате свечу, ставил пластинку Баха или Циполи, Телемана или Вивальди, Упертовск за окном — грязный, пьяный и мокрый, словно растворялся в ночи, и Асинкрит оказывался в любом месте земного шара, в любое время. И все чаще эта музыка, особенно органная, приводила его туда, в Палестину, где ходил Иисус, проповедуя любовь. Или все-таки он принес меч — об этом так в Евангелии было написано. Непонятно. Асинкрит вздыхал, понимая, что данная книга для него — тайна за семью печатями. Тем более написанная на старославянском языке — томик Евангелия от Матфея 1891 года выпуска передавался в семье Сидориных по наследству. Пожалуй, Шерлок Холмс — это и ближе и понятнее. Но когда звучит орган, воображение ведет его все-таки в Палестину, а не в туманный Лондон прошлого века.
В Лондоне тоже всю ночь, всю неделю и весь месяц льют дожди. И где-то во мраке ночи, когда совершаются злые дела, хорошие люди нуждаются в помощи. Но у них есть надежда — квартира мистера Шерлока Холмса и доктора Ватсона на Бейкер-стрит, где в камине горит очаг, где спокойно и уютно, и где Шерлок Холмс всегда придет на помощь.
С каких-то пор младший Сидорин старался во всем походить на великого сыщика. Даже поступил в музыкальную школу учиться игре на скрипке. Но будучи человеком объективным, Асинкрит чувствовал, что пока Шерлок Холмс из него не получается. И дело не только в дедуктивном методе, хотя, опять-таки объективности ради стоит признать: у Холмса были другие возможности. Видел, к примеру, у человека глину на ботинках, и по ней определял из какого тот района города. А в Упертовске у всех на обуви грязь — одинаково-черная в любом районе города. Но сейчас для Асинкрита важнее другое: что бы сделал Холмс на его, Асинкритовом месте? Ведь он, Асик, старается в той своей жизни, чтобы на виду у всех, быть как все. Старается изо всех сил, но, похоже, ничего у него не получается. А может, стоит сыграть с ними по их правилам, но со своими картами?
