Наталья Нестерова - О любви (сборник)
Зина лежала в той же позе. Козлов склонился над ней, раздвинул веки и посмотрел, как реагируют на свет зрачки, потом посчитал пульс.
— Это не обморок, — сказал он. — Ты температуру мерил? Нет? Достань градусник из моей сумки.
Козлов расстегнул блузку на Зининой груди и неожиданно выругался:
— Ёшкин корень! Она что, до сих пор их кормит?
— Понятия не имею, — пожал плечами Петров.
Козлов ловко снял с бесчувственной женщины джинсы, блузку и лифчик. Петрова поразило ее почти детское, как у подростка, тело. Неужели это тело могло произвести на свет таких здоровых пацанов? Могло. И даже их выкормить — на сосках виднелись белые капельки молока. Это не вызвало у Петрова отвращения. Наверное, потому, что грудь была потрясающе красива.
— Ну-ка, давай посадим ее, — сказал Козлов, убирая раковинку фонендоскопа от Зины.
Петров держал ее за плечи, врач прикладывал фонендоскоп к спине.
— Все, клади обратно, — сказал Козлов. — Скверно. По-моему, воспаление легких. Надо бы в больницу.
Петров плохо знал Зину, но почему-то был уверен, что уехать от детей она не согласится. Он поделился своими сомнениями с Козловым.
— У нее есть родственники? Кто-нибудь, кто ухаживал бы за ними?
— Понятия не имею. Кажется, есть сестра и бабушка. Муж лег на дно. В том смысле, что он моряк и сейчас в плавании.
— Судя по записям в карточках, близнецы дают жару уже дня три. Она просто обессилела плюс болезнь, температура тридцать девять и восемь. Скверно. Элементарная логика подсказывает, что ей просто некого было позвать на помощь.
«Надеюсь, логика тебе не подсказывает, — подумал Петров, — что единственное спасение — я, сосед». Но вслух он ничего не сказал.
— Но сейчас главное не это, — продолжал рассуждать Козлов. — Главное — сцедить молоко. Она, видно, пропустила кормление. Температура, возможно, вирус — мастит обеспечен. Придется потом резать грудь, операция, боль страшная и все такое прочее. Неси два стакана и помой руки. Будем сцеживать.
Петров не очень хорошо понял ход мысли доктора, но ему стало жаль Зину, чью замечательную грудь мог изуродовать скальпель хирурга. Он отправился на кухню и принес два стакана для коктейлей.
Козлов усадил Зину на край тахты, укрыл ей ноги одеялом, сам устроился так, что одно Зинино плечо опиралось на его грудь. Петрова он заставил сесть рядом с Зиной и поддерживать другое ее плечо.
— Смотри, — командовал педиатр, — вот так нажимаешь на сосок и сцеживаешь молоко. В две руки мы быстрее управимся.
— Быстрее? — ошеломленно переспросил Петров.
Он попробовал повторить действия врача, пальцы его дрожали.
— Соски у нее необычного цвета — розовые, — отметил Козлов. — Красиво, как у рембрандтовской Данаи.
— Самое время о живописи поговорить. Черт, все равно не выходит.
Наконец Петров приспособился, и его стакан тоже стал наполняться.
— Нет, у меня, конечно, богатая фантазия, — бормотал Петров, — но чтобы с этим органом такое проделывать…
— Ты думаешь, я специалист? Это второй раз в жизни. В первый раз я вот так женился.
— Что ты «вот так»? — не понял Петров.
— Подрабатывал на «скорой». Приезжаем по вызову. Мать с ребенком. Только мы вошли, она бултых в обморок. Ребенку три месяца. Мы ее привели в чувство, никакого диагноза, кроме переутомления, я поставить не мог. Идем к соседям — присмотрите, мол. Но там пьянь сплошная. Звоним на станцию — помощь оказали, говорят, уезжайте. Плюнул я на все и остался. Кажется, на всю жизнь. Так что ты берегись. А со «скорой» меня поперли.
«Бред! — подумал Петров. — Рождественская сказочка».
— Ну, я-то с морячком тягаться не смею, — сказал он. — Слушай, помнишь у Мопассана рассказ: едут в купе мужик и кормящая мать, поезд запаздывает, молоко у нее убегает, и он выручает страдалицу, заменив младенца?
— Самое время о литературе поговорить, да поздно вспомнил. Мы уже закончили. Но у тебя еще будет возможность — утром, часов в семь, надо снова сцедить. И так четыре раза в день. Молоко поставишь в холодильник. Утром его надо прокипятить и дать детям.
Петров не нашелся что сказать.
Они уложили Зину на кровать, и Козлов принялся ковыряться в своем саквояже, доставать шприцы, бутылочки.
— Она очень истощена, — вздохнул врач. — Сейчас мало кто кормит, а до девяти месяцев — вообще редкость. Питается, видно, неважно, опять-таки болезнь. Ей бы витамины поколоть, глюкозу и прочее.
— Где я буду искать ее родственников? Послушай, у тебя есть кто-нибудь, сиделка или как там? Мне завтра, то есть сегодня, на работу нужно кровь из носу.
Козлов не отвечал. Он наполнил шприц, повернул Зину на бок, спустил ей трусики и всадил укол в ягодицу. Петров не мог не отметить, что ягодицы у соседки такие же крепенькие, как у младенцев, только покрупнее.
— У меня есть, — сказал Козлов задумчиво. — Наша старшая медсестра, Тамара Ивановна, недавно ушла на пенсию. Надежна, как Эверест, и подрабатывает по уходу за младенцами. Но это стоит денег.
— Деньги — не проблема.
— Для тебя, может быть, и не проблема, а для этой девчушки, — Козлов кивнул на Зину, — очень даже проблема.
— Сколько она берет, Тамара Ивановна?
— Обычно за одного ребенка пять долларов в день. А тут близнецы и мать, — с сомнением проговорил врач.
— Ты можешь ее уговорить?
— А ты потом потребуешь деньги с соседей?
— Слушай, — обиделся Петров, — нас с тобой вроде объединяет такое дело — по стакану сцедили, а ты ко мне как к сволочи.
— Извини, — улыбнулся Козлов. — Значит, так. Врача мамаше завтра можешь вызвать? Нет? Тогда я сам. Рецепты на антибиотики и прочее я оставлю. Тамара Ивановна схему знает.
— Так она приедет?
— Если жива, то мне не откажет. Еще… Впрочем, я лучше ей самой все и расскажу. На всякий случай мой телефон тоже оставлю.
Пока доктор писал, Петров слонялся по комнате, не зная, чем заняться.
— Выпить не хочешь? — спросил он.
— В четыре утра?
— Действительно, слишком поздно. Или слишком рано? Сколько я тебе должен?
— Купи на все памперсы малышам.
— Не дури. Ты же тащился сюда, проторчал два часа.
— Значит, удвой гонорар и купи на все.
Петров проводил врача и искренне его поблагодарил:
— Ты отличный мужик, Козлов.
— Ты, Петров, тоже вроде ничего.
* * *Перед Петровым встала проблема: где ночевать. Поразмыслив, он решил, что Зина вряд ли заплачет и описается, а близнецы вполне могут. Он пошел в квартиру соседей и улегся на Зинину кровать. Но три часа до звонка будильника только беспокойно ворочался. Ему все казалось, что малыши сейчас проснутся и заплачут или, наоборот, перестанут дышать. Петров вставал, подходил к кроватке, прислушивался, проверял сухость штанов и снова ложился.
