Рональд Х. Бэлсон - Исчезнувшие близнецы
– Хм-м… Немцам было на это плевать. В то время ничего не строилось. Гетто существовало, но только де-факто. Евреи-переселенцы из Хшанува начали селиться в северо-восточной части города. Здания были старыми – как жилые, так и нежилые, – многие из них пустовали, а комнаты сдавались за копейки. Или вообще бесплатно. И люди повсеместно начали вселяться без разрешения. Так часть Хшанува постепенно превратилась в гетто. Позже этот район и стал официальным еврейским гетто. Но по необъяснимой причине наш дом не отбирали еще несколько месяцев.
Практически ежедневно я видела, как какая-нибудь семья толкает повозку по улицам городка в сторону гетто. Повозки были доверху заполнены пожитками, обычно связанные в узлы из одеял и простыней. Обувь, постельное белье, кастрюли, сковородки… Рядом с повозками брели с чемоданчиками дети. Они несли с собой все, что могли, зная, что уже не вернутся домой. Иногда хозяева брали кое-что из мебели, но чаще немцы требовали, чтобы бывшие владельцы оставляли всю мебель в доме.
Когда наступил 1941 год, немцы по-настоящему закрутили гайки. Они объявили большинство магазинов Juden Verboten[5]. Наш магазин тоже перешел к владельцу-немцу, правда, отца оставили там управляющим за небольшое жалованье.
По карточкам евреи больше не могли покупать одежду.
Питаться стали скудно, и не потому, что мы не могли ничего себе позволить, – отец накопил немного денег и драгоценностей, – а просто потому, что еду невозможно было достать. Каждый месяц нацисты выпускали для семьи Lebensmittelkarte[6]. Карточки были разделены на колонки. На каждом купоне была проставлена дата и указано, что можно покупать в этот день. Например, в ноябре было всего пятнадцать купонов на хлеб. Можно было простоять в очереди за хлебом целый день – если хлеб в булочной был. И всего четыре купона на мясо. Четыре на мармелад. Только четыре дня в месяц можно было купить сахар – если попадешь в бакалею в первых рядах и если сахар есть в продаже. Но если в магазине сахара не было, приходилось ждать до следующей недели, когда купоны опять станут действительными.
На продовольственных карточках была звезда Давида[7] и надпись Für Juden[8]. Они должны были быть подписаны семьей, передавать их запрещалось. Если карточку теряли – никто ее не возмещал.
Сперва в магазины ходила Магда и стояла в очереди с нашими продовольственными карточками. Но вскоре немцы запретили ей работать у нас, поскольку христианам запрещалось работать на евреев, и Магде пришлось покинуть наш дом. И наши сердца, и сердце самой Магды были разбиты, ведь она была нам второй матерью.
В ноябре, ко всем нашим бедам, произошло еще одно душераздирающее событие. Я сидела дома и читала, когда к нам ворвалась Каролина. Она была в истерике.
– Мадлен! – рыдала она. – Они хотят забрать Мадлен!
Мама кивнула. Она уже знала новость: евреям приказали сдать всех домашних животных и дали на это два дня.
Каролина была безутешна. Она сидела, обняв Мадлен, и постоянно ее целовала.
– Я не отдам им Мадлен! Я сбегу. Они не заберут мою собаку. Она мой ребенок.
Моя мама обняла ее, пытаясь утешить. Она понимала, что в мире, где мать пила, а отец постоянно отсутствовал, любовь собаки – единственное, что у Каролины было.
– Ты можешь сбежать, вот только бежать некуда, – мягко урезонила ее мама. – Давай поговорим с Капитаном. Возможно, он что-то посоветует.
Каролина кивнула и продолжала сидеть, обнимая собаку и рыдая, пока домой не вернулся мой отец. Он придвинул стул и сел, уперев локти в колени. Он знал, насколько важна для Каролины Мадлен. И что значит собака для Милоша. А еще он знал, что есть время, когда стóит отстаивать свои убеждения, а когда приходится уступать.
– Я поговорю с парой фермеров, – пообещал он. – Возможно, они смогут взять Мадлен на время, пока немцы не уйдут. Договорились?
Каролина бросилась моему отцу на шею и от души благодарила его.
Но Мадлен так и не удалось пристроить. Никто не хотел рисковать и нарушать приказ нацистов ради спасения какой-то собаки. Отец с сожалением сказал Каролине, что ничего не получилось и придется отдать Мадлен. И пообещал, что завтра сам пойдет с ней на площадь.
Каролина не смирилась. Глаза ее вспыхнули гневом. Я никогда ее такой не видела.
– Я не отдам им собаку! Это моя собака. Это маленькая, хорошенькая собачка, она ни разу никого не обидела. Почему они хотят ее отобрать? Я этого не позволю! Они ее не получат! Я не буду выполнять их ужасные приказы! Хотят – пусть меня убивают, мы с Мадлен умрем вместе.
Отец покачал головой:
– Я не могу позволить тебе так поступить. Ты нам слишком дорога.
– Но они убьют Мадлен. Просто так.
– Да, боюсь, что именно так и произойдет, – негромко ответил отец. – Нам пришлось отдать много дорогих для нас вещей… Но это всего лишь вещи. Запомни: наши жизни намного важнее. Мы должны сохранить свои жизни и жизни наших родных. Они могут отобрать у нас все, кроме наших жизней. Мы можем отдать радио, шубу, даже любимую собаку, если это поможет спасти нашу семью. А ты, Каролина, часть нашей семьи.
– Я им не позволю! Я увезу ее в деревню, на окраину города, куда только смогу доехать, и там отпущу.
И снова отец покачал головой:
– Она не выживет. Мадлен – домашняя собачка. Она будет просто лежать и ждать, пока ты вернешься и покормишь ее. Видимо, гуманнее отдать ее немцам.
Каролина топнула ногой:
– Откуда вы знаете? А может, она выживет! Кто-нибудь найдет ее и полюбит. Она и сама могла бы найти себе еду, поймать птичку или мышку. Я скорее оставлю Мадлен в поле, чем позволю нацистам убить ее.
К моему удивлению, отец ответил:
– Ты права. Ее могут найти. Но ты не сможешь ее увести, она прибежит за тобой. Я ее отведу.
– Правда? А вы не обманете?
Отец взял мою подругу за руку и сказал:
– Каролина, я никогда тебе не врал. Я сегодня же вечером отведу Мадлен так далеко за город, насколько смогу, и пусть Господь о ней позаботится.
Так и случилось. Когда стемнело, отец надел на Мадлен поводок и Каролина попрощалась со своей любимицей.
– Ты найдешь хорошую семью, – заверила она, садясь на пол и обнимая Мадлен, которая облизывала хозяйке лицо. – Новую семью, которая тебя полюбит и будет хорошо с тобой обращаться. Ты сильная, Мадлен. Ты справишься. А когда немцы уйдут, я найду тебя, где бы ты ни была. Я вернусь и найду тебя, обещаю.
После этих слов отец вышел из дома, и его не было несколько часов.
Каролина рыдала. Мама утешала ее. Мы все плакали. Забрать у ребенка собаку – это проявить невероятную жестокость.
Мы даже не подозревали, какая жестокость нас ждет.
