Рональд Х. Бэлсон - Исчезнувшие близнецы
Нацисты, словно глубокий и холодный снег, заполонили городок. И их численность с каждым днем только увеличивалась. СС и гестапо появились немного позже, но от немецкой армии тоже было скверно. Первым делом начались аресты. Забирали исключительно мужчин. Арестовывали как евреев, так и не евреев.
Как-то ближе к вечеру солдаты пришли в наш магазин и вытащили отца из-за прилавка. Чем более заметной личностью человек был в городе, тем выше вероятность того, что его заберут. А при сопротивлении просто застрелят. Старика по имени Хаим, который был туговат на ухо и не расслышал команду остановиться, убили посреди улицы.
Немцы закрыли евреев в синагоге, а католиков в церкви. Остальных заперли в административном здании. Людей жестоко избивали, но массовых казней не было. Они просто продержали арестованных ночь, а на следующий день объявили новые правила и отпустили всех по домам. Послание было предельно ясным: теперь немцы здесь хозяева и вольны поступать, как им заблагорассудится. Не сметь ослушаться приказа! Следовать правилам! И тогда гарантируется жизнь.
Нацисты установили свой командный пост в здании мэрии, потребовали провести перепись. Я уверена, что вы уже слышали эту историю от Бена. Они записали имена всех жителей городка, всех членов семьи, их адреса. В то время не спрашивали, кто ты: еврей, коммунист или цыган. Все это началось значительно позже. Их целью было довести до сведения всех и каждого: они выше по социальному статусу, а мы ниже, и у них есть право быть жестокими. Они могут и будут действовать без всякого смущения – законного, морального или какого-то другого.
Немцы расклеили по всему городу перечень новых правил. Все магазины должны работать без выходных, даже в субботу. Запрещено без разрешения покидать городок – а разрешений никто не давал. Для жителей города установлен комендантский час. Любого, кого увидят после комендантского часа, расстреляют на месте. Все радиоприемники должны быть немедленно сданы новым властям. Каждого, кого поймают с радиоприемником, расстреляют. У нас был большой стационарный радиоприемник с консолью. Мы вынесли его на улицу, а немцы проходили мимо и разбили его кувалдой. Обломки мы убрали. Четырнадцатого сентября, на Рош Ха-Шана[3], солдаты в форме окружили синагоги и приказали всем замолчать.
Евреям и не евреям раздали продовольственные карточки. Конечно, это не означало, что на них можно купить еду. С того момента, как в городке обосновались немцы, продовольствия стало отчаянно не хватать – они сметали все, что лежало на полках магазинов и булочных. Немцы реквизировали бóльшую часть продуктов на близлежащих фермах. У мясной лавки, у булочной, у бакалеи с самого утра выстраивались очереди. После томительного ожидания у мясной лавки можно было, если повезет, купить граммов двести говядины, а то и уйти с пустыми руками.
Поснимали все вывески на польском и развесили на немецком. Поменяли названия улиц – теперь они носили имена героев Германии или их названия были переделаны на немецкий манер. В 1941 наш городок переименовали с Хшанува на Кренау.
Таковы были написанные правила. Неписаные мы познавали на собственной шкуре. Когда приближается немец – сойди с тротуара, уступи дорогу: лучше не попадаться ему на пути, даже если при этом придется ступить в лужу. Если кто-то шел в кипе, немец обязательно ее стягивал и заставлял несчастного чистить ему сапоги. Не следовало смотреть немцам в глаза – это расценивалось как провокация. Мы, девочки, знали, что ходить можно только группками, а лучше вообще никуда не ходить. Даже в жару девушкам следовало кутаться с ног до головы.
Городок был красно-черным от нацистских флагов. Их развесили на всех городских зданиях. Повсюду чернела свастика. Такими же черными были и немцы. На каждом углу, на каждой улице… Бен, наверное, вам рассказывал об ужасах жизни во время оккупации.
Кэтрин кивнула:
– Да, боюсь, что рассказывал.
– Немцы ввели для евреев налог, который необходимо было платить немецкой администрации городка. По всей видимости, их целью было разорение евреев. И горе той семье, которая не заплатит!
В течение нескольких месяцев Германия аннексировала Хшанув и польские города на западе страны – Хелмек, Тшебиню, Либёнж. Мы еще не входили в состав Германии, но уже и не были частью республики Польша. И конечно же, нас нельзя было назвать гражданами Германии. Мы были евреями. Кренау стал немецким городком. Поляки, которые смогли доказать свое немецкое происхождение или были этническими немцами, фольксдойче, смогли германизироваться, а следовательно, иметь привилегии.
К сожалению, многие фольксдойче оказались как рыба в воде. Они сразу же почувствовали собственное превосходство и с энтузиазмом вскидывали руки вверх: «Sieg heil!»[4] – когда приветствовали немецких солдат. Фольксдойче изо всех сил старались проникнуть в ряды немцев. Они выдавали евреев гестапо и с готовностью докладывали о любом нарушении правил. Я помню пани Чехович, скромную, молчаливую вдову, которая настолько германизировалась, что даже подбежала к немецкому солдату, чтобы донести, что маленький Томаш Реский гулял в парке.
Кэтрин недоуменно нахмурилась.
– Томаш был еврейским мальчиком, а евреям запрещено гулять в парках. Пани Чехович увидела, как он бежал по парку домой, и донесла на него немцам. Томашу было всего двенадцать лет, но нацистов это не остановило, и они избили мальчишку. А пани Чехович стояла и смотрела.
Была запрещена национальная валюта – польский злотый, им было запрещено расплачиваться в магазинах. Новой валютой стала немецкая марка. Нам разрешили обменять злотые на марки – два злотых за одну марку. Впрочем, обмен приводил к обратному результату: тем самым люди показывали, что у них есть деньги, и тогда немцы приходили и отбирали их.
В 1939 году мне исполнилось пятнадцать. Мы с друзьями воспринимали оккупацию как подростки – как она сказалась на нашем существовании. Как я уже упоминала, в первую очередь все случившееся отразилось на образовании: гимназию закрыли. Даже если бы она не закрылась, ничего бы для меня не изменилось – не могло быть и речи о том, чтобы ездить в Краков: без паспорта садиться в поезд запрещалось.
Отец записал меня в государственную школу в Хшануве. Сказать по правде, в тот момент я даже обрадовалась. Я опять была с Каролиной и своими друзьями. Наша группа вновь объединилась. К сожалению, все это продлилось до тридцатого октября 1939 года. Именно в этот день закрыли все старшие школы в Польше. Здание нашей старшей школы забрали немцы – устроили там армейский склад. Все карты, оборудование, книги – вся библиотека, более шести тысяч томов! – были уничтожены.
