Джала Джада - Сократ и афиняне
Сократ же после беседы с Анитом долго бродил по агоре, но, кроме ответов на приветствия, ни с кем в беседу не вступал. Его не отвлекли от раздумий даже агораномы, разбиравшие жалобы покупателей, что обычно вызывало у него живой интерес и участие. Один из покупателей, размахивая руками, истошно вопил:
— Он, — и тыкал пальцем на торговца, — надул меня на две меры ржи! Подсунул заплесневевшую!
Другому не долили фасосского вина, третьего, покупавшего угрей из Копоидского озера, что в Беотии, обвесили, четвертому досталась протухшая рыба, пятому — пересушенный сыр и т. д., и т. п. — агораномам, как всегда, работы хватало. Но сейчас, после этой разорительной и губительной войны, когда кругом разруха и голод, бесчестье и обман достигли ужасающих размеров.
«Особенно плохо то, — думал Сократ, — что молодое поколение растет, воспринимая это временное падение добродетели как естественную норму жизни для всех времен. Нужна очистительная гроза, нужна гроза, чтобы напомнить, что было другое время, другие нравы, что жить иначе — можно!»
Взбудораженный желанием скорее взяться за осуществление замысла, сформировавшегося окончательно во время грозы, весь погруженный в его детали, он не вмешивался со своими советами ни в работу метрономов, следящих за правильностью мер и весов, ни в работу агораномов. Не поинтересовался он и тем, откуда зерно: ввезено через таможню или контрабандой. Не излил свою ядовитую иронию на головы трапезитов, которые при обмене денег считали чуть ли не добродетелью обсчитывать клиентов, особенно приезжих, которые не знали обменного правила и курса денег. Не стал приставать Сократ сегодня с вопросами и к купцам, среди которых оказалось немало судовладельцев, бывших к тому же и капитанами. Не заинтересовала сегодня необычно молчаливого философа даже шумная потасовка, в которой государственные рабы-скифы, жившие на территории ареопага и выполнявшие роль полиции, растаскивали дерущихся. При этом сами они получали и пинки, и удары, но свои короткие кинжалы и хлысты, висящие на поясах, в ход не пускали. Хотя могли бы, так как имели на это право. Не удивило и не вызвало комментариев со стороны Сократа и то, что молодой раб, резчик по слоновой кости, уже прославившийся в Афинах и за их пределами, был продан за баснословную по нынешним афинским временам цену — 40 мин, тогда как обычный раб-мужчина стоил 150–170 драхм, то есть около или чуть более двух мин. Кто-то купил красивую рабыню за 220 драхм. Сократ вспомнил, что когда-то путешествие из Египта в Афины обходилось, по словам путешественников, в 12 драхм.
Весь день Сократ обходил торговые ряды, заходил в мастерские кузнецов и литейщиков, в большие керамические эргастерии[19], где раньше работали до 100 рабов, а сейчас осталось лишь двенадцать; в столярной мастерской смотрел, как делали лари с вырезными накладками; поговорил с рабом по имени Диодот, исполнявшим обязанности секретаря государственного архива, о том, хранятся ли в архиве только документы или есть там и работы Анаксагора, имеются ли также речи знаменитых философов Парменида, Зенона Элейского и интересного молодого философа Демокрита из Абдер, надлежащим ли образом хранятся произведения Пиндара, Софокла, Еврипида, Эсхила, Аристофана.
Прошел через ряд, где продавали разных сборов мед. Но попробовать мед со склонов фиалковенчанной горы Гиметт отказался.
Немного оживился Сократ, когда услышал спор: какие петухи самые драчливые — танагрские или радосские? На его задиристое заявление:
— Я видел сильных петухов из Мелоса и Халкиса, а от танагрских и радосских всегда сильно пахнет чесноком, — обрушилось столько насмешек и колкостей, что Сократ, смеясь, стал размахивать рукой, словно отмахивался от наносимых ударов. Но от предложения посмотреть, а если есть деньги, то и поставить на выигрыш, Сократ отказался. Ему вслед раздавались насмешки, что, мол, сейчас цыпленок из Танагры отделает здоровенного петуха из Мелоса, как медведь козу, даже если этого петуха накормят чесноком до одурения. Не остался Сократ смотреть ни бой петухов, ни куропаток, ни перепелов. Не остановил его и грубый голос коротко, как раб, постриженного Мидия, расхваливавшего своих перепелов.
Не заинтересовал его и дикий танец игрока в кости, которому выпал самый удачный вариант — «удар Афродиты» — сразу четыре шестерки, в результате чего он загреб вместе с деньгами и заложенную во время игры кучу одежды вконец проигравшегося соперника, который стоял тут же, печальный и почти нагой, прикрывая срам лоскутом грязной тряпки, под дождем едких колкостей зрителей, которые во всем мире презирают и не жалуют неудачников.
У лавки торговца женскими украшениями Сократ остановился, но не для того, чтобы купить что-либо. Во-первых, у него для этого не было ни единого обола денег, во-вторых, большинство из этого набора ценимых женщинами вещей он относил к «ненужным», как и многое другое из того, что было на рынке. А остановило его воспоминание о причитаниях когда-то еще совсем молодой Ксантиппы, которая как-то на одном дыхании без запинки долго перечисляла, что есть у жен не только других учителей мудрости, а даже у жены соседа — цирюльника Авгия. Сейчас, глядя на разложенные перед ним украшения и предметы женского туалета, он словно снова услышал скрипучий и громкий, но такой родной голос жены:
— Ах, ты не знаешь! Не знаешь?! Я скажу, чего у меня нет! Слушай! Зеркало, пусть не такое дорогое, как из бронзы, пусть как металлический кружок, покрытый серебром, — насмехалась Ксантиппа. — Ножницы, бритва, гребни, воск, искусственные волосы…
— Зачем тебе искусственные, у тебя же свои чудесные, — попробовал остановить жену Сократ, но его голос утонул в череде только начавшегося списка вещей, нужных, как считала Ксантиппа, любой нормальной афинянке.
— …бахрома, головные повязки, растительные румяна, белила, благовония, пемза, шнурки, сетки для волос, покрывала, ожерелья, карандаши для глаз, полотняное платье, пояса, шпильки, плащ, длинное платье, щипцы для завивки, серьги, подвески, браслеты, брошки, кольца для ног…
— Я не собираюсь посадить тебя на цепь, как собаку… — пытался Сократ шуткой остановить жену, но ее уже прорвало.
— …печати, цепочки, перстни, мази, футляры, сердолики, веер, шафрановые духи, ботинки на каблуках, сандалии, кожаная обувь, белые туфли, сандалии с красными и желтыми подошвами… — далее уставшая Ксантиппа уже не могла продолжать и разрыдалась.
Сократ уходил из агоры, а в ушах стоял голос горько плачущей жены, которая даже сквозь рыдания продолжала перечислять, что у других афинских жен есть, а у нее нет.
— …туника с цветной каймой… кожаный пояс… ремешки… пеплос с каймой… веер в… форме лотоса…
Покинув агору, Сократ направился на юг, к Итонским воротам. Но, о чем-то подумав, решил заглянуть в театр Диониса и Одеон и свернул на восток к Акрополю.
Сократ шел вдоль южной стены Акрополя к театру Диониса, вспоминая, как здесь над ним потешались, заставляя танцевать сикиннис и даже кордак[20], комедиографы Афин — Эвполид, Телеклид, Каллий. Лучшим комедиографом, безусловно, был Аристофан, который в своей комедии «Облака» почти три десятка лет назад изобразил Сократа смешным софистом, который учит сына богатого гражданина путем обмана отказаться от уплаты долгов. В начале учебы сына отец радовался его успехам, однако, убедившись, что тот выучился обманывать не только чужих, но и собственного отца и теперь может его даже поколотить, приходит в отчаяние и проклинает деятельность софистов.
— Катарсис[21], безусловно, делает людей чище, — размышлял Сократ на ходу, — очищение от скверны удерживает людей от бесчестия. Но удержать от бесчестия — не значит сделать людей лучше.
Воспоминание о танце кордак напомнило печальный случай на пиру у Каллия, когда избитый мальчик-танцор сошел с ума и остался инвалидом-карликом на всю жизнь.
Улучшить природу людей может лишь майевтика[22], пробуждающая заложенную богами мудрость, которая помогает с помощью разума и подсказки богов через гадания вести добродетельную жизнь.
Когда-то театр был местом, где афиняне пели хвалебные песни (дифирамбы) в честь Диониса. Как-то сами по себе дифирамбы разделились на две группы: хвалебно-радостные, смешные, ироничные и хвалебно-печальные, грустные, тоскливые. Хвалебная песнь в честь праздничного жертвенного козла превратилась в трагедию, в противоположность которой возникла комедия, веселая и поучительная. Любовь афинян к зрелищам — веселым и печальным — привела к появлению специального каменного театра, который был возведен рядом с Акрополем. Он поместился между двумя храмами Диониса. В театре, где до Пелопонесской войны собиралось до 30 тысяч зрителей одновременно, Сократ бывал неоднократно и во время представлений, и во время репетиций, и просто так, как сейчас, — в пустом театре.
