Валерий Баранов - Жили-были други прадеды
Снег уже сошел, земля подсохла, пора огороды пахать и боронить.
И тут нарочный из уезда с пакетом. Сообщают, мол, власть немножко переменилась. Москва уже не указ, теперь у нас своя республика, таёжно-рудничная, тоже Советская, но без большевиков. Боевому шахтерскому отряду немедленно прибыть в уезд. Шахткомсовет стал заседать (правда, сначала арестовали одного большевика из временно-пришлых, второй успел сбежать), позаседали-поспорили. Беспокоились — а кто же поселок будет защищать в случае чего? Но решили подчиниться и отправили отряд в уезд.
А там и дальше их повезли, со всех мест в одно согнали и получился у них то ли полк, то ли дивизия. А назвали армией целой. Вернее, Гвардией, Красной Гвардией!
А против них идут войска большой республики Советов, которой Москва командует. И начали воевать. Вот тут тебе Красная Гвардия, а тут вот — Красная Армия. И каждая свою республику защищает. И там половина бывших фронтовиков, и тут то же самое.
Постреляли друг в друга, еще раз постреляли, а потом думают: чего это мы делаем? Мало нам было войны с немцами, так еще и дома у себя своих же колошматить?
И давай сдаваться друг другу. Первой сдалась Красная Гвардия, маленькая все же была. Красной Армии сдаваться уже было некому. Вот она и не сдалась, а наоборот, еще больше усилилась, потому что командиры решили создать из пленных новый полк своей армии и направить его в бывшую таёжно-рудничную республику с тем, чтобы там уже никогда никаких республик не возникало.
Разъехались по своим поселкам, Ваньше Черемныху было приказано оставаться командиром отряда Красной Армии у себя на шахте и быть готовым к боевым действиям по первому вызову. А позвать могут скоро — в Сибирь занесло тьму пленных чехов, в плену им не понравилось, стали белыми чехами и как бы свободными. И с ними надо драться, так как Красная Армия воюет с любыми белыми — чехи там они или шведы.
* * *В квартире снова зазвонило, мать кинулась к телефону, но оказалось — в дверь. Конечно, открывать пришлось мне, потому что за столом в большой комнате я не сидел, а помогал таскать всякое с кухни в гостиную и обратно или стоял у притолоки и слушал.
Открыл дверь, там — военный с рюкзаком у ноги, прапорщик, что ли, спросил нашу фамилию и, еще когда я кивал в ответ, уверенно ввалился в коридор, сунул рюкзак в угол, повесил фуражку и прямо к матери — она как раз вышла из комнаты, — сказал ей что-то, и она повела его в комнату. Я подскочил и услышал:
— Вот, приехал, из Колиной части… Василий Петрович, вы сказали, да?
— Так точно. По специальному заданию. Очень срочно и важно.
— Николая нету дома, — сказала мать в наступившей тишине, — уехал недавно и адреса не оставил… Обещал сообщить попозже.
— Не надо, мамаша… то есть извиняйте, Светлана Викторовна, да? Не надо лапшу мне на уши вешать, извиняйте опять же. Всё же знаете. И я знаю. На Мамином Камне он. Был я у него сегодня, с самого утречка.
— И что же? — очень холодно, пожалуй, враждебно спросила мать.
— А ничего пока. Близко не подпустил, так что поговорить не удалось.
— И откуда же вы узнали, где он? — спокойнее спросила мать.
— Откуда… Конспираторы вы никуда не годные, дорогие родственнички разгильдяя. Я же кадровый. Мало ли где служил…
Алексей Иваныч, безуспешно пытаясь выглядеть грозно-внушительным, поднялся за столом:
— Вы что же, приехали арестовывать его?
— Да нет…. А может, и да…
Алексей Иваныч плюхнулся на стул, и теперь уж вовсе такая застыла тишина… И вдруг мать засуетилась:
— Садитесь, Василий Петрович. У нас гости сегодня, так, по случаю. И вы будете гостем, хоть и нечаянным.
— Ну, уж гость не гость, а пришел вот.
Этот Василий Петрович с откровенным удовольствием сел за стол, не замедлил выцедить пододвинутую ему солидную рюмку водки, зажевал и продолжил:
— Незваный гость хуже татарина, а когда татары обиделись, незваный гость стал лучше татарина. — И он захохотал.
Сразу стало ясно — коль уж человек приехал не арестовывать, да еще и хохочет, значит, не так страшен черт.
— Это вы штрафную опрокинули, Василий Петрович, — заботливо разъяснил прапорщику дядя Женя, — а сейчас давайте все вместе выпьем за здоровье присутствующих. Устали, наверное, с дороги?
— От Кольки вашего я устал. Ладно, за здоровье!
Подсунули ему горячих котлет с картошкой, недолго подождали, пока он подчистит тарелку, и — ласковый голос дяди Жени:
— А что случилось-то? Серьезное дело?
Разудоволенный было прапорщик враз помрачнел, даже как бы и набычился, но заговорил дружелюбно, я бы сказал — приязненно:
— Парень-то он толковый, Колька ваш, в электронике волокет, в станции с ходу разобрался… Но — слишком толковый. Умный — прямо некуда. Тут, понимаешь, учения, а у меня лучшего специалиста нет.
— А как же раньше-то обходились? До Колькиного прихода?
— Был и раньше спец, так ведь ушел по дембелю. Вот я и обрадовался Кольке, всё ему поручил, понадеялся, а он…
— Что же теперь делать? — спросила мать.
— Сына вашего доставать. Потому что меня командир достал! Показатели на учениях похерили. Раз! Мой подчиненный удрал. Два! А не привезу я Кольку — это уже будет три!
«А ты сперва возьми его!» — чуть было не брякнул я.
А прапорщик, всё больше жалея себя, продолжал:
— Да еще и старые грешки могут припомнить, так это уже почти под суд. Командир так и пообещал — под суд.
— Да, могут, — сочувственно подтвердил Толстун. — Армия!
— Вот! Ладно, от суда откручусь, а вдруг уволят без пенсии. Вон обещают же армию сократить. А мне осталось восемь лет до выслуги. Это что ж, я нищим и бомжом уйду? В наше-то время! А семья? У меня же двое детей. И, на тебе, — ни квартиры, ни пенсии, ни зарплаты. И работу хрен найдешь, извините, хозяйка. Обидно же! И так получку задерживают. Просто смертельно обидно!
— Всё верно, — понимающе заговорил дядя Женя. — Видимо, вам нужна доверительная беседа с Николаем?
— Вот именно — доверительная, — обрадовался прапорщик, — я же ему станцию доверил, а он, гляди-ка, что отдубасил.
— Вообще-то, отдубасили его, — возразил Димыч. — А командир ваш официально изобразил это как несчастный случай.
— Так опять я виноват, что ли? Как тот стрелочник? Давай вали всё на прапорщиков, они, бедные, всё стерпят.
«Сейчас зарыдает», — с нечаянной вредностью подумал я. Но обошлось.
Он поднялся из-за стола:
— Пойду, покурю я.
— Можно и здесь, — захлопотала мать, — сейчас пепельницу принесу, курите, пожалуйста, потом проветрим.
«Да ему просто выйти охота, одному побыть», — гениально разгадал я и предложил:
— На балкон можно, я провожу вас.
Сева Ларионыч тоже поднялся, вынимая сигареты, и я отошел в сторону — пусть вдвоем потолкуют, Ларионычу виднее.
За столом уже шел приглушенный разговор.
— …Если свести их, так заберет Кольку с собой, у него, может, и ордер на арест с собой, арестует и увезет.
Это мать.
Дядя Женя успокоительно:
— Не имеет права. Таких не уполномочивают. От военной прокуратуры должен быть человек.
— Ну, задержать-то может и военная комендатура, здешняя. На сутки или даже трое, — уточнил Толстун.
— А, ерунда, — сказал Димыч. — Как же, поедут они в лес, да еще к Мамину Камню — делать им больше нечего? Нам что делать — вот что нужно решить, наконец… Принесло же этого прапорщика.
— А может, и к лучшему, — возразил дед Серёга. — Пусть разберётся тут с Колькой, может, тогда в части поуспокоятся, отстанут.
— Так теперь что: тащить его на Мамин Камень?
— И потащим, своих только побольше возьмем.
— Проще Кольку сюда привезти, — предложил дядя Женя. — Завтра с утра поеду и привезу, пусть здесь договорятся. А потом я его сразу в госпиталь засуну.
— Не нравится мне госпиталь, — сказал Димыч. — Стыдно, что ли? Не знаю… Не инвалид же он, в самом деле.
— Так сделают инвалидом! — взорвалась мать. — Сделают, если вернется в армию, даже и в другую часть.
— Да многие же другие ребята нормальными возвращаются! — вскипел и Димыч. — Тем более, урок ему дали — теперь будет начеку.
— Иди ты со своими уроками! Тоже мне, педагог выискался.
— Педагог, не педагог, а думаю, Колька сам не захочет в госпиталь.
— Это почему же?
— А у него мой характер. Не станет он филонить — просто не сможет.
— Характер — надо же… Да я мать. Я что, не знаю своего ребенка? Уж если из одного госпиталя вытащила, так в другой-то как-нибудь втащу. Хоть мне эти госпитали с юности опротивели, а надо — так вспомню всё, не погнушаюсь, уж что-нибудь сообразим.
Дядя Женя опасался семейных ссор и сразу же стал заливать огонёк:
— Ладно, спокойствие; есть два варианта — госпиталь или снова армия. Давайте поищем третий вариант. Четвертый… Давайте думать.
