Бенуа Дютертр - Любовник № 1, или Путешествие во Францию
— Здравствуйте, меня зовут Клод Моне. Мне нравится свет на этом пляже, и я стараюсь передать его в своей революционной живописи, которую мои враги насмешливо называют «импрессионизмом»… В Париже меня презирают, потому что у меня нет денег. Может быть, кто-нибудь купит у меня эту картину за несколько сотен франков. Возможно, когда-нибудь она будет стоить в тысячу раз дороже…
Дэвид онемел, а художник рассмеялся и добавил:
— Я не шучу! — При этом он потянул свою фальшивую бороду, державшуюся на резинке, и сердито добавил: — Ведь я художник! И я выбрал это место, чтобы напомнить людям, что живопись не заканчивается на Клоде Моне!
Он указал пальцем на возвышавшееся над набережной панно. Дэвид не заметил его, заинтригованный своим собеседником. Над ним возвышалась огромная увеличенная репродукция «Сада в Сент-Адрес», покрытая плексигласом. Эта выцветшая на солнце копия будила воспоминание о картине. Подпись под репродукцией гласила:
На этом месте
стояла вилла,
где в 1867 году Клод Моне написал
свой знаменитый
«Сад в Сент-Адрес»
— Понимаете? — продолжал молодой художник, снова сдвинувший бороду наискосок. — Здесь подходящее место для презентации моих работ. Я надеюсь получить субсидию под свою концепцию: «Моне вчерашний и Моне настоящий»… Что вы об этом думаете?
Дэвид с симпатией смотрел на него, радуясь, что достиг первой цели своего путешествия. Но художник протянул в его сторону совершенно черную кисть и проговорил:
— Я пишу тот же пейзаж, что и Моне, но более тревожную версию. Представьте себе Моне после войны, Моне после тоталитаризма. Что бы увидел Моне в этом пейзаже, пропитанном всеми страданиями века? Моне ничего бы не увидел. Он увидел бы черные краски, конец, небытие. Смотрите сами!
Произнеся эти слова, он схватил свое творение и повернул лицом к Дэвиду совершенно черный холст, крича:
— Черный Сад в Сент-Адрес на черном фоне! Правда, круто?
Подыскивая вежливые слова, Дэвид в конце концов произнес:
— Это интересно!
Художник ликовал, повторяя:
— Это интересно, правда, интересно?
Молодой американец почти не слушал его. Он мысленно вспоминал этот странный день в стране, вибрирующей культурой, где он до сих, пор не видел ничего истинно прекрасного, кроме облаков над морем и воспоминаний, указывавших ему путь.
3. Я хочу тебя
Все сверкает теперь в чаду наслаждения. Оцинкованные парижские крыши вибрируют в дымчатом свете. Облокотившись на балконные перила, я с удовольствием прислушиваюсь к шуму мотора мопеда. Раньше бы я затопал ногами. Но сегодня я восхищаюсь упрямством этого самоучки в шлеме, который загнал свой глушитель и отравляет жизнь всему кварталу, воображая, что едет на мотоцикле. Мне это приятно, и мое блаженство распространяется на мельчайшие детали: на пиво, которое я наливаю себе, наслаждаясь густой пеной, опадающей по стенкам стакана, на воспоминание о разъяренном коллеге, который вчера запустил мне в лицо макет, когда я его спросил, не может ли он изменить верстку моей статьи о ценах на бензин.
Ретроспективно эта неделя была богата разочарованиями. Позавчера владелец «Такси Стар» вызвал меня к себе в кабинет. Я думал, что он хочет сделать мне лестное предложение, но он только похлопал меня по плечу и сказал, что «очень на меня рассчитывает». И вот я, рухнув, смотрю кассету Жан-Люка Годара, где абсурдные юные буржуа кричат о своей любви к Мао. Я спрашиваю себя, насколько серьезен этот фильм, и радуюсь, когда раздается звонок в квартиру. Обычно звонок вызывает у меня тревогу: кого еще там принесло? Какого агента надо выставить? Кто из моих безумных друзей жаждет затеять скучную беседу? Но сегодня этот звонок показался мне трогательной и приятной мелодией — как мотор мопеда, клаксоны и прочий металлический скрип, которым современный человек с упорством взрослого младенца выражает свою ненависть или радость.
Сегодня днем я обрадовался, что какой-то незнакомец хочет установить со мной что-то вроде общественных отношений. Я немедленно бросил пульт телевизора и направился в прихожую. Мой энтузиазм прошел, едва я открыл дверь: огромная туша, войдя в прихожую, прижала меня к стене со словами:
— Я была на распродаже и купила тебе новое постельное белье. А то у тебя пахнет по-холостяцки…
Это женский, решительный голос, движимый исполнением своих обязанностей, чем и объясняется столь грубое вмешательство в мою жизнь. Ее тело ворвалось в квартиру, словно болид, оставив за собой запах сигареты, по следу которой я нахожу ее в комнате. Эстель стоит спиной ко мне, повернувшись к широко раскрытому стенному шкафу, где она раскладывает постельное белье, трусы и рубашки. И только теперь она оборачивается в мою сторону — у нее немного усталое лицо, «Житан» с фильтром в углу рта, зачесанные назад волосы, легкий макияж и материнская улыбка. Несколько месяцев назад я познакомился у друзей с этой энергичной женщиной. Мы прониклись друг к другу симпатией. Не требуя ничего взамен, она занимается моим хозяйством, увозит меня в выходные за город знакомит с людьми, устраивает у меня обеды, для которых приносит приготовленные блюда и приглашает друзей, боясь, как бы я не замкнулся в себе.
Глядя на нее, я думаю, почему женщины маленького роста всегда такие энергичные. Чем ниже ростом, тем больше они напоминают ядро атома в состоянии взрыва. Пока я об этом думаю, Эстель покровительственно смотрит на меня и иронизирует:
— Тебе нужна женщина.
Затем она поворачивается как волчок, идет к окну и широко распахивает его, чтобы воздух ворвался в квартиру. Бросив в окно окурок, который угодил в прохожего, она доверительно смотрит на меня:
— Сегодня ты хорошо выглядишь.
Эстель даже не догадывается, насколько она права. Паря на своем облаке, я наблюдаю, как она суетится. Я собирался уж было рассказать ей о своей поездке в больницу Ларибуазьер. Но она перешла на другую тему:
— Я сменю постельное белье, и в квартире станет свежее.
Сказано — сделано, а я продолжаю наблюдать за ней. Следуя указаниям Эстель, я встаю с другой стороны кровати, снимаю и затем складываю постельное белье, стараясь повторять ее движения, чтобы затем передать ей в руки два противоположных конца.
Она может так же неожиданно, как и в выходные, заявиться в будний вечер. Вначале меня это раздражало, но энергия Эстель передается мне. Во-первых, потому, что я никогда не знаю, когда она придет, и, во-вторых, потому что мне это выгодно и я к ней привязался. Иногда я считаю ее своей благодетельницей и рассматриваю наши встречи как позитивный опыт, как эмбрион супружеской жизни. Мне приятно, что такая социально активная женщина питает ко мне интерес. Деятельность Эстель направляет инстинкт кормилицы, теперь она орудует в туалетной комнате с губкой в руках и с флаконом моющего средства, пытаясь вернуть белизну эмалированной раковине.
Возможно, своим самопожертвованием моя новая подруга преследует свою цель. Мы никогда не спали вместе, несмотря на ее жалкие попытки. Тем не менее мне кажется, что она хотела бы соединиться со мной сначала физически, а затем квазисемейными узами. Она в разводе, ей скоро сорок пять, и у нее нет любовника. Чуть моложе ее и, признаться, не утративший привлекательности, я являюсь выгодной партией; мы могли бы дожить вместе до старости. Я долгое время предпочитал компанию своих друзей бабников, но мы отпустили брюшко, лысеем, на наше место приходят молодые, а мои ровесники женятся.
К сожалению, Эстель, слишком увлеченная своей адвокатской деятельностью, вечно занятая то работой, то своим сыном, то обедами, то моим бельем, не в моем вкусе. Мы могли бы привыкнуть спать вместе, но я не стану провоцировать случай. И поскольку она всегда появляется с какой-нибудь безделушкой, с комплектом постельного белья, с кухонной утварью, то ее гиперактивность кажется несовместимой с валянием на софе. Прежде чем предпринять какие либо шаги, Эстель, в силу своего темперамента, уже оказывается у двери, где она говорит мне «до скорого» и быстро исчезает. Поскольку я не настаиваю, за четыре месяца знакомства между нами ничего не произошло. И возможно, это только усиливает ее желание. Однажды на улице она взяла меня под руку, но я деликатно высвободился, боясь, что нас примут за супружескую пару. Я с улыбкой наблюдаю за ней, пока она достает новое постельное белье и показывает мне, держа его под своей маленькой тугой грудью. Мы снова встаем по обеим сторонам кровати, расправляя одеяло и вставляя подушки в наволочки. Сегодня эта женщина тоже радует меня. От желания у нее трепещут ноздри и уши, вздымается грудь под корсажем. И поскольку я тоже счастлив, что не болен и не умираю, то мне хочется насладиться этим моментом. Например, выпить вместе светлого пива, которое я пил, когда раздался звонок. Мне хочется видеть, как губы Эстель коснутся густой пены. Постель готова. Она смотрит на меня сияющими глазами. Сейчас она уйдет. Она уже открыла рот, чтобы это сказать, но я произнес:
