Аркаиц Кано - Джаз в Аляске
– Ты какой-то вялый в последнее время, Хиндасвинт. Завтра тебе придется повыше забраться по этой трубе, на самую верхотуру. Завтра тебе никакие отговорки не помогут. Клянусь всеми своими покойниками.
А покойников у Галилео было немало, это верно.
Потом старик целовал черепаху, с нежностью клал ее на ладонь и смотрел на настенные часы, которые вот уже много лет как стояли, всегда показывая одно и то же время. Впрочем, верно и то, что дважды в сутки они показывали абсолютно точное время; возможно, большего от них не требовалось. Поглядев на циферблат, Галилео вдруг начинал торопиться и поднимался по лестнице в свою комнату со словами:
– Поспешай, Хиндас, как бы нам не опоздать.
Бумажные самолетики
Дождь метал кинжалы в окна «Белуны». Чаёк награждал Боба приятными воспоминаниями. Когда они улетали из Нью-Йорка, в кошельках у них было пусто. Они выложили все до цента на билеты. В довершение всех бед, расплачиваться им пришлось частично и фальшивыми купюрами. Надо сказать, подделка была не очень качественная. Но как только бдительная длинношеяя кассирша решила рассмотреть банкноты на свет – вовсе не для того, чтобы защитить глаза от солнца, – Боб быстро выставил на прилавок футляр с трубой. Футляр представлял и себя, и своего носителя сухим щелчком, звуком «клок», но в то же время он говорил: «Клок, мы музыканты, клок».
– Скажи нам, как тебя зовут, и мы назовем твоим именем песню.
Девушка с длинной шеей, которая в прошлой жизни была, вероятно, аистом, пришла в полное замешательство и, опустив фальшивые доллары в кассу, выложила билеты на прилавок.
– Я вас посадила возле аварийного выхода, чтобы вы могли вытянуть ноги. Заходите в переднюю дверь.
– Ты ошибся в выборе призвания – на самом деле ты грязный соблазнитель, – шепотом ворчал Николас, все еще бледный, все еще до конца не веря, что билеты на самолет у них в руках.
– Я думал, это и есть наше ремесло, Русский.
Но девушка в окошке еще не закончила разговор:
– Эй, послушайте!
Боб и Николас в испуге обернулись.
– Меня зовут Найма. Первая буква «Н».
Пересадку делали в Майами. Там им пришлось поменять самолет. На одном борту двух мест не оказалось, и они провели вторую часть путешествия порознь. Николас Голобородько вылетел раньше, и Бобу оставалось только околачиваться в зоне дьюти-фри. Он приобрел пакет конфеток «Тоффи» и журнал, целиком посвященный ядовитым змеям. На большее ему не хватило. Животные были его настоящей манией. А «Тоффи» Боб купил, потому что они нравились Русскому – этот парень сходил с ума от кофе в любом виде, в любой упаковке. Боб купил кофейные конфетки, чтобы вспоминать Николаса во время полета. Еще прежде, чем он поднялся на борт, к его верхнему нёбу успело прилипнуть с полдюжины этих мерзких карамелек. На что только не пойдешь, чтобы не выпускать друга изо рта, – подумал Боб.
Боб ненавидел самолеты и клиническую вежливость стюардесс. От самого факта пребывания в аэропорту его тело покрывалось мурашками. Ему зря твердили, что эти серебристые чудища, собранные из стальных пластин, абсолютно надежны; зря твердили, что пилоты обязаны выбирать из меню разные блюда, так что, если еда окажется некачественной – боже упаси произнести вспух точное слово: отравленной, – но крайней мере один из пилотов сможет доставить самолет в тихую гавань. Напрасно было повторять, что все аппараты полностью контролируются службами аэропортов при помощи хитроумных радарных установок. У Боба самолеты вызывали панику. Однажды кто-то ему рассказал, что крылья изнутри набивают старыми газетами и обрезками картона, чтобы они не сломались под напором ветра.
У Клары тоже имелись замечательные истории о самолетах. Но ей нельзя было верить и в половине случаев. Однажды, когда ее мужа отправили в служебную командировку, Клара и Боб решили слетать на Западное побережье. Клара не упустила случая поиздеваться над трубачом:
– Тебе не показалось, что командир выглядит мрачно?
– Нет, я ничего не заметил.
– Не знаю, то ли его жена бросила, то ли еще что… По крайней мере, всегда есть два пилота, на случай, если один в депрессии.
– Как это – в депрессии?
– Солнышко, тебе все приходится объяснять. Так делают, чтобы не случилось того, что случилось в Марокко то ли пять, то ли шесть лет назад.
– И что еще там случилось?
– У одной авиакомпании возникли проблемы с бюджетом; они решили сэкономить на персонале и уволили половину сотрудников, так что на самых коротких рейсах осталось по одному пилоту. Это ведь совсем не сложно – управлять самолетом, то же самое, что ездить на велосипеде…
– Ну и?
– Ну и вот, одного такого пилота жена бросила, и на него накатила жуткая депрессуха… Он ничего лучше не выдумал, как свести счеты с жизнью прямо во время регулярного рейса в Касабланку, при этом заодно распорядившись жизнями еще трех членов экипажа и ста двадцати пассажиров – это, так, походя. Принудительное самоубийство. – Клара в задумчивости выгнула бровь. – Конечно, на борту наверняка находился какой-нибудь трус, которому пилот оказал большую услугу, – это уж обязательно…
– Каса… Касабланка, говоришь?
– Что, любимый, ты уже слышал эту историю? Конечно, всегда останется Париж и прочая чепуха… Хотя на самом деле Париж никогда не остается. Это правда. Париж никогда не остается с нами, Боб.
Боб Иереги попытался определить, что означает волнообразный взмах ее руки – таким движением отгоняют комара, назойливую пчелу. А если приглядеться, жест Клары вполне мог обозначать стремительное падение самолета. Уже после того, как Клара исчезнет из его жизни, Боб бессознательно включит этот жест в свой репертуар. Движения и словечки людей, которых мы любим, сложенные в стопку, словно пропыленные ковры. Да, мы состоим и из этого. Из кипы пыльных ковров.
С Кларой сложно было знать наверняка, когда она говорит серьезно, а когда шутит. Она умела придавать совершенно невозможным историям абсолютную достоверность. Порой Бобу казалось, что за ангельским лицом Клары таится опасная, недобрая сила. Определенно, все это было вранье: мрачная физиономия капитана, самоубийство марокканского пилота, Касабланка… Всерьез было сказано только, что Париж никогда не остается. И оба они знали, что это правда.
Перелет из Майами на другой берег океана превратился в вечность. Стоило Бобу посмотреть в иллюминатор, как начинало казаться, что фюзеляж сшит из тонкой фольги. У него вспотели руки. Он хорошо различал пчелиное гудение в ульях по другую сторону иллюминатора, под крыльями самолета. А еще Бобу показалось, что он видит, как обрывки газет вываливаются прямо из крыла и вертятся вокруг пропеллера.
«Экстренный выпуск, экстренный выпуск! Трубач, ничего не добившийся в жизни, но мечтавший исполнить невыразимо жалостливую мелодию на похоронах Майлза Дэвиса, погибает в авиакатастрофе! Глубокая скорбь в музыкальном мире… Майлз Дэвис обещает исполнить на его похоронах „Summertime"»…
Однако в конце концов Бобу удалось успокоиться. Вторая половина перелета оказалась намного увлекательнее первой. Он это хорошо запомнил. Боб начал наблюдать за лицами и жестами пассажиров, пытаясь забыть, что находится на борту самолета, и вытесняя пчелок все дальше к маковым плантациям в его мозгу. Ему нравилось играть в такую игру, когда он оставался в одиночестве – например, когда дожидался кого-нибудь в баре. Тогда Боб Иереги внимательно следил за чужой мимикой, за движениями рук и плеч, за тем, как люди разговаривают, как шевелят губами.
Боб обладал редкой способностью: он мог за несколько секунд определить, кем был человек в прошлой жизни. Иногда это прямо бросалось в глаза. Проще всего дело обстояло с белками. Хватало всего лишь беглого взгляда на их зубы или на темные глаза. Николас, например, был белкой. И все-таки за время полета Бобу не удалось обнаружить ни одной белки, и он убивал время, сопоставляя внешность пассажиров с фотографиями змей в купленном журнале. Однако и этот эксперимент не принес ошеломляющих результатов.
И Париж все же выпал ему на долю! В конце концов они туда долетели. Русскому полагалось бы уже приземлиться, но Боб целый час прождал его на месте назначенного рандеву. В аэропорту было довольно суматошно, а Николас куда-то запропастился. В итоге Боб взобрался на транспортную ленту для багажа и заиграл на трубе, доставив тем самым развлечение дюжинам усталых глаз, ошалевших от поиска чемоданов. И тут же увидел белку, которая неслась ему навстречу.
– Решил заполнить бумаги на депортацию? Слезай немедленно!
Сестрица Николаша, заботливая мать, которая есть у каждого из нас.
– Если бы я не позволял себе роскошь время от времени наблюдать за собственными безумными выходками, я бы уже лет сто назад покончил с собой, Русский.
– Само собой разумеется… – Николас театрально взмахнул руками. – Самоубийство как способ избавиться от страха смерти, прыжок с высокого моста – это и есть спасение!
