Юхан Борген - Избранные новеллы
- Кто еще?
- Гуннар... и Юхан, - отвечал Оливер, лихорадочно силясь вспомнить всю эту историю. Всего ведь несколько дней назад она приключилась. Господи, вот уж если не повезет, так... - Да, еще Пер, - вдруг сказал Оливер.
- Пер? Неужели Пер тоже был с вами? - Похоже, папаша Берг теперь знал, как поскорей разделаться с неприятностью. Он так работал ложкой, что брызги летели.
- Нипочем не поверю, что Пер участвовал в таком деле! - сказала фру Берг. Она была родом с юга и в семье держалась словно бы особняком. Мальчики не любили ее за привычку брезгливо кривить рот.
- Да... то есть Пер пришел, отпер дверь и выпустил его! - тихо пояснил Оливер.
Берг мгновенно вскипел.
- Ты что, издеваешься надо мной? - закричал он и грозным жестом сдернул с себя салфетку. - Изволь отвечать, когда я тебя спрашиваю! Хотя... не все ли равно, кто еще участвовал в проделке? Все вы балбесы. Сам видишь, ни Коре, ни Рейдар не пошли на такое!..
Предатели понурили головы в немой досаде. Рейдар в душе поклялся себе, что завтра же один запрет в уборной самого директора школы, надо лишь дождаться, когда директор туда войдет, лучше всего в самом начале большой перемены. Тогда папаша Берг уже не сможет злорадствовать.
- Вот только зачем вы это сделали? - взревел Берг. Он был в такой ярости, что у него прыгали губы. Струйка Тронхеймского супа стекала изо рта на салфетку, которой он вновь повязал шею. - Зачем вы это сделали?
Наступила страшная, мертвящая тишина, потому что никто не ожидал такого вопроса и мальчики не знали, как на него ответить. Не дай бог, Берг узнает про все проказы - что тогда будет?.. Весь этот день Оливеру в школе не везло, просто чудовищно не везло. Он потому и поторопился сперва рассказать отцу о самом худшем, а уж потом хотел показать дневник, где на предназначавшейся для замечаний чистой странице справа была еще и другая серьезная жалоба, за другую провинность, которую Оливер допустил в то же утро.
- Папа спрашивает, зачем ты это сделал? - повторила фру Берг, особенно противно скривив губы. Все услышали вдруг, как в корзину, висевшую на веранде у самого окна, влетела большая синица и весело завозилась с кормом. Таким мирным, прелестным казался этот зимний вечер, в смутной мгле таяли очертания улицы.
Оливер понимал, что проиграл битву. Давняя хитрость его - зазывать к себе приятелей, чтобы они защитили его от грозы, - на этот раз не удалась, к тому же родители успели привыкнуть к Рейдару и Коре. Теперь они уже не стеснялись мальчиков. А заведующий галантерейным отделом Берг, казалось, сбросил с себя всю усталость от долгого дня беготни между прилавками магазина. На его добром озабоченном лице вдруг проступило зловеще-властное выражение - так глядели, должно быть, великие полководцы древности, зная, что их лазутчики успешно проникли за стены осажденного города, где теперь ведут свою губительную разлагающую работу среди его обитателей. Мальчики оторопели: казалось, теперь все пропало. Дело приобрело неожиданный оборот, и атака велась с неожиданной мощью. Они понимали: теперь Бергу, чтобы оправдать свою ярость, ничего другого не остается, как узреть в проступке еще большую крамолу, чем прежде. А человек, вынужденный оправдывать свои действия, - грозный противник.
- Почему ты молчишь, Оливер? - спросил отец. И отодвинул тарелку. Величественный в своем гневе, он позволил себе пренебречь самой священной заповедью семейных будней: съедать обед без остатка.
- Почему? - переспросил Оливер, судорожно глотая суп.
- Да, почему? Сколько раз должен я спрашивать? Изволь отвечать на вопрос, а не повторять каждое мое слово!
Вопрос повис над столом. Будто пальма, распластался он над квадратом стола - сердцем семейного очага, над этим столом, впитавшим в себя столько тайной жути. Все отошло куда-то: война, скудный семейный бюджет, напрасные надежды на повышение по службе и прибавку жалованья, на снижение цен, на выигрыш в денежной лотерее. Отступили куда-то мечты о лесной поляне, о летнем отпуске в тихом, мирном домике, из открытых окон которого струился бы аромат свежеиспеченного хлеба, о лодке, качающейся у причала на волнах, разбегающихся от кораблей. Все это было прежде. Но теперь уже не было ничего.
Берг встал.
- Доешь суп, - приказал он.
Мальчики набросились на остывший Тронхеймский суп и стали поспешно его глотать, чтобы хоть чем-то угодить хозяину дома. Берг зашагал по комнате. Он вышагивал какой-то нарочитой походкой, и от этого его щуплая фигура зловеще преобразилась. Он шагал как сильный мужчина, а не как приказчик, привыкший ужом скользить между прилавками. Ах, тысячу, тысячу раз приходилось ему кланяться и говорить: "Увы, дорогая фру, синей шерсти в три нити у нас нет". Сейчас же он был высоко вознесен над прилавками. Расхаживая по комнате взад и вперед, он вдруг зажег лампу в столовой - столь неожиданно, что яркий свет заставил мальчиков вздрогнуть.
Бледный, с каким-то посеревшим лицом, понурив голову, сидел за столом Оливер, тщетно пытаясь доискаться: зачем же все-таки они заперли Шеннинга в уборной? А сам все глотал и глотал омерзительный суп. Сегодня еще трудней, чем всегда, было его одолеть - суп никак не лез в горло: мешала встречная теплая струя, взметнувшаяся откуда-то изнутри. Сын вяло сопротивлялся наскокам отца, он никак не мог придумать ответа. Там, где требовалась находчивость, на Оливера лучше было не рассчитывать. На его месте Рейдар, уж верно, раз двадцать ответил бы на вопросы Берга.
И вдруг беда! Оливер припал к столу, и его вырвало прямо на скатерть.
Берг замер, потом начал переминаться с ноги на ногу. Узкое лицо его побелело и преобразилось. Ласковое участие к сыну струилось теперь из больших печальных глаз с воспаленными веками, воспаленными оттого, что днями, годами напролет, в ярком свете ламп магазина приказчик вглядывался в товар, чтобы, к примеру, определить выделку и окраску пряжи. Да, случилась беда, но суть дела осталась прежней. В другое время Берг бросился бы к сыну с криком: "Что с тобой, милый, ты болен?" - и все бы засуетились, торопясь уложить мальчика в постель, баловать его и нежить. Оливер был единственным ребенком в семье.
В другое время - но не теперь. Берг все еще не получил ответа на свой вопрос. Заложив руки за спину, он стал покачиваться на месте, убеждая себя самого, что совершенно спокоен. "Я люблю этого мальчика, - подумал он. - Я сделаю из него порядочного человека".
Фру Берг в ужасе вскочила, готовая ринуться на помощь Оливеру.
- Сядь! - крикнул ей Берг, и она послушно опустилась на стул. Пьянящее сознание своей власти проступило на лице отца. Вот как он их всех в руки забрал! Вот как, оказывается, надо поступать!
Медленно, совсем медленно поднял Оливер голову от тарелки - лицо его было мертвенно-бледно, изо рта сочилась зловонная жидкость. Мальчики крепились изо всех сил, стараясь удержать в желудках свою порцию Тронхеймского супа. Растерянно сидели они за столом, с трудом подавляя рвоту. Рейдар сжал под столом кулаки, глаза его метали искры, Коре вяло хлебал суп, но был начеку, готовый вмешаться в дело при первом удобном поводе. Этого папашу Берга они привыкли считать беззлобным. Мало того - они даже завидовали Оливеру, что у него такой добрый отец, ведь он покупал сыну в рассрочку все серии конструкторов. Но теперь мальчики его ненавидели. Когда Берг увидал лицо сына, он вздрогнул. От природы он был человек незлобивый, мягкого нрава. Теперь он уже не упивался сознанием своей власти. Ему было жаль Оливера, и он даже не мог припомнить, чего ему, собственно, было надо от сына? Кому не случалось в юности напроказить?.. Не будь здесь этих чужих мальчишек, он охотно махнул бы рукой на педагогику и в знак примирения сел бы за стол, чтобы всей семьей полакомиться цыпленком, из которого жена всегда вынимала кости. Но теперь он должен был растянуть отступление, чтобы удержать хоть каплю той власти, которую столь неожиданно приобрел. Поэтому он все-таки спросил, уже более ровным тоном, почти для порядка:
- Ну скажи, зачем ты это сделал?
Рейдар и Коре в ужасе отпрянули от стола. Никогда еще не видели они своего друга таким: чужое, искаженное гримасой лицо; рот сведен злобной судорогой; взгляд пылал стыдом и ненавистью от обиды, которая медленно зрела в нем. Оливер встал из-за стола, и вслед за ним встали друзья. Резко отодвинув стул, он шагнул к портьере, висевшей у входа в комнату. Мальчики кинулись за ним. Втроем они напоминали патруль, заступивший на стражу. Отец невольно отшатнулся от них, он одновременно и растерялся, и обрадовался. Но тут вдруг сын, рослый, грузный, сжав кулаки, пошел на него. Багровые губы дрожали на белом как мел лице. Сын простонал:
- Еще раз спросишь - убью!
Мать зарыдала, припав к столу, к разоренному столу - белые, полупустые тарелки, повсюду блевотина: в стаканах, хлебнице, в графине с водой. Мальчики даже не повернули к ней головы. Как верные бойцы, застыли они в двух шагах от своего командира, готовые ради него на все, если снова услышат тот же злосчастный вопрос.
