Всеволод Бернштейн - Эль-Ниньо
— Майки-то купил? — спросил Валера.
— Чего? — не понял Рустам.
— Ну ты же майки искал для племянников.
— А! Нет, майки там дорогие были.
Я почувствовал, что засыпаю. Дали о себе знать выпитая на голодный желудок водка, наспех съеденная картошка, волнения и усталость сумасшедшего дня. Голова стала чугунной, пару раз я клюнул носом.
— Эй, на «Эклиптике»! — пробасил Анатолий Степанович. — Умаялся, корешок. Ты ложись, койка свободная.
— Валяй, не стесняйся, — соседи подвинулись, освобождая мне место.
Поколебавшись секунду, я скинул ботинки и залез на кровать. Совсем укладываться не собирался, только вытянуть гудевшие от усталости ноги, хотелось еще послушать разговор.
— Спать не буду! — объявил я.
— Пароход-то твой когда отходит? — спросил Валера.
— Через три дня.
— Не дрейфь, не проспишь!
— Родом откуда, питерский? — поинтересовался Григорий.
— Нет, в Питере учусь, а сам из Илимска, Иркутская область.
— О, почти земляки! — воскликнул Григорий.
— А вы откуда?
— Из Краснодара! — он улыбнулся.
— Спи, моряк! Все будет нормально. «Эклиптика» твоя без тебя не уйдет, — сказал Анатолий Степанович.
— И без тебя не придет, — добавил Григорий. «Без меня не уйдет — это хорошо», — подумал я. На душе стало спокойно — такой человек, как Анатолий Степанович, зря говорить не станет. Как он сказал, так тому и быть. Без меня не придет — тоже хорошо, наверное, это такое морское пожелание. Надо запомнить.
«Главное — не заснуть» — подумал я и мгновенно уснул.
Когда замначальника управления рыбразведки увидел меня в своем кабинете на следующий день, то скривился, как от зубной боли.
— Опять ты?
— Степан Михайлович, — начал я осторожно. — СРТМ «Эклиптика»…
— Что «Эклиптика»?
— Я слышал, собирается в рейс. Можно мне туда практикантом?
— Ставок нет.
— Я в рыбцеху работать буду. Стенгазету делать. Я рисовать умею, у меня почерк хороший… Пером плакатным могу.
— Послушайте, молодой человек, — на лбу замначальника выступили крупные капли пота. — Вы русский язык понимаете?
— Понимаю, — быстро сказал я. — Могу заметки писать в газету пароходства.
— Кто вас сюда прислал?
— Ленинградский гидрометеорологический институт. Вот направление, — я снова извлек свою бумагу. — Подпись, печать, все как положено. Пожалуйста, можете сами убедиться.
— Про «Эклиптику» откуда знаешь? — замначальника взглянул на меня с подозрением.
— В управлении случайно услышал. Сказали, идет в Тихий океан с научной группой. А у меня тема диплома как раз восточно-тихоокеанская популяция лангуста. Я этого лангуста вдоль и поперек знаю! Я вам такой материал соберу! Степан Михайлович!
Степан Михайлович покачал головой.
— Про «Эклиптику» вообще забудь. Ставок нет. И вообще, иди-ка ты, братец, отсюда с Богом.
— Не уйду! — я вцепился в стул. — Мне нужно практику пройти. Никуда не уйду!
Замначальника достал из кармана платок, вытер пот со лба и шеи. Потом снял телефонную трубку:
— Зиночка, позови сюда Бориса. Тут одного посетителя припадочного надо к выходу проводить.
Вечером в МДМ я отдал все свои деньги новому знакомому Василию. Специально, чтобы не на что было возвращаться в Ленинград. Оставил себе десятку, на всякий случай. На десятку все равно билет не купишь, даже по студенческому. Василию деньги позарез нужны были, он к невесте своей ехал в Могилев, расчет после рейса только через неделю, а ему срочно надо было. Мириться. С Василием мы познакомились случайно. Когда я вечером пришел в Дом Моряка, обнаружилось, что комната, в которой я ночевал, заперта. Постучал в соседнюю комнату, чтобы узнать, где ребята. Оттуда голос: войдите! Сидит там парень молодой, невеселый какой-то. Комната пустая, будто нежилая, даже стола нет, только кровати без белья и чемодан посередине. Спрашиваю: не знаете, где соседи — Рустам, Анатолий Степанович. Он: понятия не имею, в рейсе, наверное. Про Семенова Николая он тоже ничего не знал. Я набрался смелости: можно у вас переночевать? Валяй! — равнодушно махнул рукой парень. Это и был Василий. Жил он по-спартански, даже белье не удосужился у кастелянши получить, спал на голых пружинах. Какое там белье, говорит, когда в Могилев срочно надо ехать. А что ж не едешь, спрашиваю. Денег нет, расчет не дают. Он и не ел ничего эти три дня, кажется. Поужинали с ним батоном и кефиром, которые я по дороге купил. Говорить Василий мог только про Могилев, да про свою Оксану. Твердил, какая она распрекрасная, а он какой дурак и скотина. Тут меня и осенило: отдам ему деньги. Пусть едет к своей Оксане, а то, пока расчета дождется, свихнется здесь окончательно.
На следующий день я опять сидел в кабинете замначальника. Путей к отступлению у меня больше не было, поэтому чувствовал я себя уверенно. Прекрасно чувствовал. Замначальника не мог этого не заметить.
— Пришел? — усмехнулся он.
— Пришел, — кивнул я.
— Тебе же сказано, ставок нет.
— Ставка не нужна.
— Без ставки не положено.
Начало нашего разговора походило на быстрый обмен ходами в блиц-шахматах.
— А я согласен и на полставки.
Это был сильный ход. Замначальника посмотрел на меня пристально, но без злобы и раздражения.
— Откуда ты такой взялся?
— Из Ленинграда. Вот направление.
— Направление, — Степан Михайлович снова усмехнулся. — Паспорт моряка есть?
— Вот, — я достал из кармана новенький паспорт в бордовой обложке.
— Санитарная книжка?
— Нету, — сказал я. — Но я сделаю. Быстро сделаю.
— Кто бы сомневался… — замначальника задумчиво провел ладонью по стриженому бобрику на голове. — Значит, так, — наконец произнес он. — Пойдешь на «Эклиптике». В рыбцеху будешь стоять две подвахты по четыре часа. Изучай там своих лангустов сколько влезет. И вдобавок, — замначальника сделал угрожающую паузу, — общественная нагрузка по полной программе.
Я не поверил своему счастью.
— Что сидишь? — строго сказал Степан Михайлович. — Медкомиссия до четырех!
Вечером я вселился в МДМ уже на законных основаниях. В гости ко мне забежал Василий — счастливый, запыхавшийся, через час у него был поезд на Могилев.
— Билет еле купил! — радостно сообщил он. — Кассирша сжалилась, сказал к невесте еду, из ветеранской брони дала. Спасибо тебе, корешок — он пожал мне руку. — Век не забуду! Расчет получу, сразу отдам.
— Брось! — отмахнулся я.
— Побежал я, корешок! Спасибо тебе! Счастливо в рейс сходить! Увидимся! — он хлопнул меня по плечу и умчался.
4
Ваня Шутов чувствовал себя на Пляже великолепно. «Курорт! — восторгался он нашей новой жизнью. — В море сутками пахал на этом камбузе, как раб галерный, света белого не видел. А здесь — просто курорт!».
Ночью он спал, днем купался. Дед запретил купаться во время вахты, поэтому в свою вахту, с восьми до четырех, Ваня валялся на песке и философствовал.
Так как Дед постоянно пропадал на «Эклиптике», я был единственным слушателем его теорий.
— Большая ошибка человечества, — говорил Ваня, закинув руки за голову и щурясь от солнца, — в том, что мы вздумали измерять время часами, минутами и секундами. Вот сам подумай, мы с тобой лежим на берегу…
(Лежал он один, а я в этот момент вносил в тетрадь результаты утренних метеорологических измерений.)
— … лежим пять минут, десять, пятнадцать… Что произойдет за это время? Да ничего! Вон то облако переползет с одного края неба на другой. И больше ничего.
— Ну почему же, — возразил я. — Я закончу станцию, и мы будем с тобой делать снасть. Дед сказал, чтобы сегодня снасть была готова. Лучше бы тебе уже начать привязывать крючки.
— Подожди ты со своими крючками! — отмахнулся Ваня. — Я говорю, все равно ничего важного не произойдет. А представь пятнадцать минут на поле боя во время войны. Все горит, кругом смерть. Это ж целая эпоха! Разве можно сравнивать эти пятнадцать минут и наши пятнадцать минут!? Разве можно думать, что это один и тот же отрезок времени?
— А в чем, по-твоему, нужно измерять время?
— Прежде чем измерять, нужно сначала понять, что такое время.
— И что же это такое?
— Время похоже на пузыри, — поймав мой удивленный взгляд, Ваня пояснил. — На мыльные пузыри, которые пускают дети. Рамка та же, вода та же, пузырь каждый раз получается разным. Один огромный, переливается разными красками, колышется. Все говорят: «Вот это знатный пузырь, красавец. Просто Иосиф Кобзон!». Потом он отрывается от палочки, летит, может долго летать, пока не лопнет. А другой получается маленьким, скучным, и сразу лопается. Его даже заметить не успевают, был, и нет его. Понимаешь разницу?
— Угу, у нас с тобой сейчас большой пузырь или маленький?
