Mike Lebedev - 94, или Охота на спящего Единокрыла
Тотчас перед докладчиком материализовался стол, а на столе — какой-то дьявольский агрегат, живо напомнивший нам нечто неприглядное из теории и практики сопромата. Из сопроводительных реплик мы поняли, что с помощью данного устройства можно без особых усилий прямо в домашних условиях выпускать некий уникального сорта кирпич, весьма потребный практически при любых формах строительства. К чести выступающего, он не ограничился одним лишь словесным поносом — а, лихо закатав рукава «двухзарплатного» пиджачка, тут же приступил к делу. Яростно замешал в какой-то ванночке некий порошок, разлил его по формам, запихал формы в аппарат и врубил его в сеть. Адова машина, потребив, очевидно, невиданную мощность киловатт, затряслась и покраснела. Вонючий дым, смешиваясь по пути со взвешенными в воздухе частицами исходного порошка, обильно повалил в зал. К сожалению, отследить производственный цикл в полном объеме нам возможности не представилось, так как, по комментариям хэдлайнера, окончательная усушка и утруска конечной продукции занимала около двух суток — но, очевидно, сомневаться в ее высочайшем качестве никаких видимых причин нет.
Я с ужасом представил себе этот миниатюрный свечной заводик в квартире. О том, чтобы вообразить его на двенадцати квадратных метрах общаги на улицы Ч-ской речи и вообще не шло — хватило и предположения, что в любом случае щепетильный Митрич такому соседству не обрадуется. Докладчик между тем, закрепляя развитый успех, лихо рубил с плеча направо и налево: «Стоимость данного не имеющего аналогов пресса в нашей компании составляет всего… Уникальный ячеистый цемент, служащий основой, наша фирма, являющаяся его эксклюзивным дистрибьютором на территории, готова поставить вам по специальной цене… Простой расчет легко показывает, что уже через три месяца после начала производственного цикла себестоимость…» Ситуация, в общем, к большому разочарованию, сделалась ясна. Очередной охотник за кровными «ста пятьюдесятью», которых у нас не было, ступил на нашу тропу…
— Но позвольте! — раздался сбоку мрачный голос Старины, общий вид которого все-таки продолжал сохранять некую заинтересованность, — Это всё хорошо, но куда же нам потом сбывать всю эту херню??? Вот Вам, например — можно будет продать ее обратно? И если да, то почём?
Докладчик, нимало не смутясь словом «херня», живо откликнулся на контакт из зала:
— Эксклюзивные качества нашей уникальной продукции позволяют ей не иметь никаких проблем с дальнейшей реализацией! К сожалению, наша фирма сама не занимается работой с конечным потребителем, но, друзья мои — зайдите на любую стройку и спросите там прораба! Уверяю Вас — через пять минут вы выйдете оттуда с контрактом на поставку от одного
грузовика в месяц, и это только на первоначальном этапе раскрутки…
Я потянул старика за рукав в направлении выхода. Дверь в зал в этот момент распахнулась, и Старина присел на место — очевидно, напоследок он хотел посмотреть еще один образчик «уникальной технологии продаж». Светлым ожиданиям его не суждено было сбыться — вместо мини-юбочной богини в зал стремительно, разбросав финтами двух дюжих охранников, ворвалась еще одна дама элегантных лет. С криком «А я записывалась, записывалась именно на сегодня!!!» она корпусом оттеснила третьего и обратилась к ведущему церемонии: «Молодой человек!!! Я немножко опоздала — можно еще раз повторить с начала?!»
…Всю дорогу до общаги Курбский уничтожающе молчал. Возразить ему тоже было, в общем, нечего. Войдя в комнату, старик, не раздеваясь, уселся на кровать и принялся также молча накручивать телефонный диск. Дозвонившись, он поздоровался, представился… и через несколько секунд понуро повесил трубку.
— Чего там? — с тревогой спросил я.
— Ничего, — мрачно ответил Старина, — Ты представляешь, сколько в Москве, оказывается, квалифицированных, широкопрофильных кочегаров, сутки через трое?..
Вновь потянулся унылый февраль. Короткие вспышки солнца сменялись затяжной облачностью с переходом в мокрый снег и ветер. Горизонт наших светлых денежных перспектив находился в густом тумане и практически не просматривался даже вооруженным глазом. Я навестил профессора Падингто-вича и его искрометное шоу — маститый ученый мне искренне обрадовался. А после лекции заговорщицким шепотом сообщил, что по непроверенной информации финансирование Науки вот-вот будет восстановлено в прежнем объеме, и нам, будущим молодым специалистам ЕЁ, следует не впадать в отчаяние, а напротив, еще усерднее изучать свойства многочисленных внутренних волн (должен заметить, к сожалению, что прогноз этот и по сей день так и не оправдался).
Старина Курбский тоже не терял времени даром. Отыграв в своем безостановочном процессе самосовершенствования на одну ступеньку вниз, он вернулся к продвинутым людям исходного, первого рода, и разнообразные гуру, сэнсеи и джедаи вновь замелькали в его дельта-окрестности. Таким образом, процесс скорейшего обогащения со словами «Ладно, дотянем до весны, а там уж сессия, потом на сборы ехать, вот тебе и лето…» был отдан на усмотрение слепой воли Провидения. И, надо признать, указующий перст Судьбы не заставил себя ждать…
Каким ветром в тот день нас, да еще обоих сразу, занесло в родное научно-техническое заведение — теперь уже навсегда останется тайной. Гордый статус студентов аж четвертого курса в принципе позволял нам не делать этого примерно до середины апреля, когда умудренным опытом бойцам наступало время насыщать уже потрепанную ведомость всякими там зачетика-ми да экзаменчиками. То ли в футбольчик захотелось погонять с утра на родной коробке, то ли Курбский прельстился каким-то экстравагантным философическим спецкурсом — но, как бы то оно ни было, занесло. Впрочем, пребывание наше там надолго не затянулось, и первым же после «перерыва» электрическим поездом мы отбыли обратно в Столицу.
Народу в вагоне по рабочему времени буднего дня было пустынно. Выбрав лучшие места, мы уселись и, насупившись, стали ждать прихода очередной интеллектуальной «ломки». В привычной обстановке родных пенатов тяжкие мысли о полной нашей неплатежеспособности всегда отступали — но по въезде в город накатывали вновь. И тут в проходе неизвестно откуда материализовался человек по имени Владимир Рожаев…
Владимир Рожаев был когда-то нашим коллегой по факультету, но затем повышенные мыслительные способности сподвигли его на переход на другой, более передний край науки, и на какое-то время мы напрочь потеряли его из виду. Известен Владимир был как человек скользкий, причем как в переносном, так и в практически прямом смысле слова: при взгляде на его длинные, неопрятные волосы всегда складывалось ощущение, что если его за них схватить — он всё равно и непременно выскользнет. В силу этих обстоятельств мы не сильно все эти годы скучали по Владимиру — но и, однако, завидев, гнать его не стали, а даже наоборот, любезно пригласили сесть подле себя.
Произошел обычный разговор людей, которым, по большому счету, нечего сказать друг другу — то да сё, общие знакомые и какие-то занятные случаи из повседневности. Как бы между делом мы упомянули и про обуревавшие нас финансовые неурядицы — и вдруг Владимир воскликнул:
— Э! Да вы чего молчали-то раньше?! Надо же было меня сразу спросить!
— А что такое? — насторожились мы: в принципе, внешний вид Владимира, а также ряд других косвенных признаков, не давали нам поводов судить о нем, как о деятеле, уже оставившем указанные проблемы в далеком прошлом.
— Да у меня друг, одноклассник в бизнесе крутится, — пояснил Владимир, — В области рекламы. В принципе, ему люди нужны. Там у него в месяц можно двести баксов легко…
— На период раскрутки? — настороженно уточнили мы.
— Ну да, — искренне доложил Владимир, не знакомый, понятное дело, со всеми нашими приключениями в деталях, — там у него свободный график, в принципе. То есть, если больше работаешь, то больше и получишь, видимо…
Вмиг всё внутри нас затрепетало. Двести баксов!!! Двести!!! Баксов!!! ДВЕСТИ!!!
Надо заметить, что в среде наших однокашников в то время бытовало такое странное поверье, будто бы до двухсот долларов девушки любят за деньги, а свыше — уже за просто так. Ну, то есть, не в прямом, конечно, смысле натурального обмена денежных знаков на душевное расположение. А в том, что воздыхатель и претендент (согласно наших дремучих представлений), не имеющий покуда стабильных двухсот «гринА» в месяц, должен был более-менее регулярно приводить какие-то зримые доказательства своей финансовой стабильности и обоснованности претензий, а начиная с двухсот — уже нет. Само наличие этих самых «двухсот» уже служило для кандидата необходимым и достаточным пропуском в Лучший мир. Впрочем, в этой книге не будет ни слова о Любви — разве что о любви к деньгам…
