Олег Лукошин - Первое грехопадение
Здесь, перед зеркалом он увидел себя во всей красе. Тело было худым, костлявым, ноги тонкими и слабыми, грудь казалась впалой, но зато какой была борода! Чёрная, роскошная, она так и колосилась сильным, упругим волосом, к которому сами по себе тянулись руки. Он прикасался к ней, наматывал волосы на пальцы и не мог сдержать улыбки, которая предательски обозначалась в едва видневшемся разрезе рта. Сейчас, в эти секунды, к нему приходило Знание: весь смысл и суть этого перевоплощения. До того он мог лишь усилием неокрепшего ума представлять себе все цели и природу взросления; сейчас он чувствовал их нутром.
«Вот теперь я стал мужчиной!» — подумал он.
Помытого, чистого его одели. Одели в красивую, строгую одежду. Мама с сестрой не могли скрыть гордости, глядя на него, и он, чувствуя это, гордился собой вместе с ними.
Затем они шли долгим коридором, в котором гулко раздавались шаги и который хотелось побыстрее преодолеть почему-то. Возле двери их ждали двое мужчин; бороды их были огромны, но они смотрели на него с уважением. Здесь родственники должны были оставить их.
Прощание было недолгим. Сестрёнка чмокнула его в заросшую щёку, а мама, прежде чем сделать то же самое, одарила его долгим и проницательным взглядом. Что-то странное было в нём, но что именно, он понял лишь несколько секунд спустя, когда суровые мужчины вели его по лестнице вниз.
«Ведь это были слёзы, она плакала… Но почему, ведь я уже взрослый?»
Его ввели в огромный зал, где стены лишь угадывались, а потолок представлял собой что-то ирреальное — он будто проплывал в вышине смутными, едва угадываемыми образами, дрожа и люминесцируя. 3ал был заполнен мужчинами. Бородатые, одетые а строгие тёмные одежды, они стояли молча и все до единого смотрели на него. Узкий проход значился впереди, он двинулся по нему. В конце его на троне восседал старец. Борода его была седа и неимоверно длинна. Он приветствовал новоприбывшего учтивым кивком головы, с величавым достоинством принял ответный поклон и произнёс:
— Мы рады приветствовать тебя среди нас. Ты поборол страшные узы детства и это самая главная победа в твоей жизни. Мрак позади, тьма отступила, лишь радость ожидает тебя. Будь счастлив!
И в этот момент все мужчины выкрикнули громогласное приветствие. Он стоял оглушённый, поверженный, но неимоверно счастливый, и это чувство общности, суровая и трогательная истина мужского братства наполняли его восторгом до самых краёв. Он был здесь, он был с ними, он был один из них.
Прощай, проклятое детство!
МОЯ ПОДРУГА — БЛЯДИНА
— Твоя подруга — блядина, — сказали мне озабоченно пацаны. — Она валяется со всеми подряд, даже с нами. Прими меры.
Я ковырялся спичкой в зубах.
— Я её не брошу, — ответил им.
— Ну смотри, — пожали они плечами. — Наше дело — предупредить.
— Паша, твоя подруга — блядина, — сказали мне озабоченно подруги моей подруги. — Перед всеми ноги раздвигает, даже перед твоими друзьями. Сделай что-нибудь! Ты выглядишь с ней последним долбоёбом.
Я открыл банку пива и сделал глоток.
— Я не собираюсь её бросать, — ответил им.
— Ну и дурак! — поморщились они. — Настоящий парень давно бы научил её уму-разуму.
— Павлик, сынок! — сказали мне озабоченно родители. — А ведь твоя подруга… блядина. Нам одна женщина из соседнего подъезда рассказывала — прямо на скамейке её оприходовали. Трое или четверо.
Я закрылся в туалете и уселся на унитаз.
— Она мне нравится, — крикнул им. — Бросать её не собираюсь.
Родители не теряли надежды образумить меня.
— Павлик, ты же хороший парень. На электрика учишься. Возможно, тебя на завод возьмут. А кто она? Продавщица в комке! Да ещё — блядина.
— Разговор окончен, — сказал я им.
— Павел, долго думали, говорить ли тебе об этом, — сказали мне озабоченно родители моей подруги, — но дело в том, что Оля — по всей видимости… блядина. Она даёт всем, кто ни попросит. Нам кажется, что у неё триппер.
Я достал из пачки сигарету.
— А мне по фигу, — ответил им. — Блядина — не блядина, зато моя. Всё равно её не брошу.
— Идиот! — крутили они пальцем у виска.
— Подруга — блядина! Подруга — блядина! — кричали мне дети на улице.
Я свернул с дороги. Попытался обойти их стороной.
— Разберись с ней! — кричали дети. — Хули ты как пиздюк последний!
Я закинул в рот жевательную резинку.
— Отстаньте от меня! — отмахнулся от них. — Оля — моя подруга, и точка.
— Чмо! Мудило! — кидали они в меня камни.
Я не обращал на них внимания.
— Привет, блядина! — сказал я подруге.
— Привет, — ответила она. — Что, уже рассказали?
— Рассказали. Может и ты рассказать хочешь?
Она помолчала, подбирая слова.
— Да ничего особенного не было. Дала на днях двум пацанам, и всё. Просто очень просили! Симпатичные такие, добрые. Прикольные.
— Двум? — я был искренне удивлён.
— Да, всего двум!
У меня отлегло от сердца.
— Хех, а мне тут такое наговорили! Гады злобные.
— Они такие!.. Они обосрут и прощенья не попросят.
— Люди, бля… Сколько ж в них злобы!..
— Люди, да! Никого хуже людей нет.
Инцидент был исчерпан.
— Потрахаемся? — предложила Оля.
— Давай, — согласился я.
Мы потрахались. Оля — бесподобная трахальщица. У меня, правда, никого, кроме неё не было, но уверен, что с ней никто не сможет сравниться. Да и все пацаны так говорят.
— Ну ладно, пойду, — сказал я, одеваясь.
— Пока, — поцеловала она меня.
— Завтра позвоню. Может, в кино сходим.
— Завтра меня не будет. Пацаны на шашлыки звали.
— А-а… Ну тогда послезавтра.
— Звони.
Мы попрощались.
Хоть как её называйте, думал я, а всё равно она моей будет. И пусть я буду последним гадом, если когда-нибудь предам свою подругу!
КОРОТКИЙ РАССКАЗ О СЕКСЕ
— Секса нет, — говорила она, застёгивая лифчик.
Когда-то раньше войти в неё представлялось верхом блаженства. Она ложится на кровать, раздвигает ноги — ты входишь и замираешь. Её глаза закрыты, грудь вздымается и можно кусать соски. Так и делал, но она кричала потом — я норовил прокусить насквозь. Всегда хотелось ощущения — одного единственного, специального — оно приходило, но уже в виде воспоминаний. Каждая секунда, каждый миг — они тут же становились прошлым. А ты в ней… Это тоже из прошлого, я никогда не чувствовал настоящего, находясь в ней. Все те минуты обладания ею, все они — отложения памяти. Она любезно предоставляет их, но иногда с деформациями. Расплывчатые пятна, пересечения линий и грохот со всех сторон. Она всегда за пределами и, даже прикасаясь к ней, касаешься не её, а чего-то другого.
— Секса нет, — говорила она, надевая юбку. — Секс — это иллюзия. Ты наделяешь действо смыслами, одариваешь эмоциями, но оно бессмысленно. В нём отсутствует конечность, трудно отыскать начала, скольжение присутствует постоянно и глаз фиксирует лишь одномерность.
Когда-то раньше она была задастой девкой, которой я весело подмигивал, прижимая к перилам. Она застенчиво потупляла взор, но рук моих не убирала и послушно поднималась пролётом выше — в чёрное и затхлое отверстие двери. Послушно расстёгивала пояс, послушно вставала на четвереньки… Когда-то… Когда-то… Мне очень нравится это слово: Когда-то. Она и сейчас такая же — задастая и послушная, но я начертил уже грань. Тонкая линия, кривая и нечёткая — она и зовётся Когда-то. За нею — вспышки и горение, за нею — выпуклость и упругость, за нею — блики и затемнения. После — лишь унылая одномерность. Одномерность. Она права — это одномерность. Одна линия, одна плоскость — стороны отсутствуют и невозможно закинуть голову. Невозможно обозреть горизонты, земля и небо не разделяются больше ими. На поверхности — выступы, за них цепляешься и ползёшь. Давление равномерно, выделений не допускает. Вроде бы темно.
— Секса нет, — говорила она.
И я ей верил.
ТРОГАТЕЛЬНЫЙ РАССКАЗ О СМЕРТИ
«Она всегда была упрямым человеком, — начала она, поёживаясь от волнения, — и все свои поступки совершала словно назло кому-то. Она и умерла так же…
Говорят, люди перед смертью чувствуют свой конец, видят ангела, кружащего над головой, слышат голоса. Вряд ли она видела что-нибудь. За день до смерти она выглядела точно так же, как и во все предыдущие дни своей жизни — растрёпанно и обозлёно. Она умерла ещё не старой — её не было и пятидесяти.
Сейчас уже трудно вспомнить, что ощущал Алексей, когда вернувшись однажды с ночной смены, обнаружил мать на полу. Она лежала на спине, в мятой и грязной сорочке. Он вызвал «скорую помощь». Голос был на удивление спокойный».
Я был единственным её слушателем — и хоть она не верила в мою благосклонность, всё же посвящала меня в тайны своих неровных закорючек.
