Хани Накшабанди - Одна ночь в Дубае
Дома она ничего не съела на ужин, даже не закурила, только растянулась в одежде на кровати и стала настраивать себя на завтрашний день, встречи и знакомства, которые он готовил.
Под шум голосов рабочих и грохот строительной техники с соседнего здания она прикрыла глаза. Было лень переодеваться в пижаму, она просто скинула все, что было на ней, не открывая глаз. Ночью она то и дело просыпалась от шума. Глубоко заснуть, а она могла провалиться часов на десять, ей мешала не только соседняя стройка, но и навязчивые кошмары.
В половине девятого она уже сбегала по ступенькам холла с большой сумкой зажатой под мышкой.
Она не обратила бы внимания на нескольких соседей, также покидающих здание, отправляясь на работу, если бы охранник не остановил ее окликом, выкрикнув что-то неясное, похожее на молитвенное песнопение. Она бегло бросила взгляд в его сторону: это был тот приветливый охранник с ясным взором.
Она бросила ему на бегу холодно: «Доброе утро, Эфтаб!» — и сбежала вниз по ступенькам. Автоматическая дверь еще не открылась перед ней, когда до нее донесся ответ охранника: «Доброе утро, госпожа Ясмин!». За ней закрылась дверь, и прошла секунда, другая, третья, прежде чем дверь снова открылась и она поспешила обратно в холл. Она поднималась четыре ступеньки, спотыкаясь, но быстро взобралась и направилась к охраннику: «Что?! Что ты сказал?!»
Сон
За рулем она все твердила свое имя, пока ехала в офис: «Ясмин, Ясмин, Ясмин», — и спрашивала шепотом: «Как же можно было забыть такое простое имя?».
В тот момент она не знала, чувствует ли удовлетворение от того, что имя нашлось. Может, вообще не стоило об этом думать? Как бы там не было, это все равно был чрезвычайный случай, когда человек целый день не мог вспомнить, как его зовут. «Двадцать четыре часа! Целых двадцать четыре!» — говорила она, тарабаня пальцами по рулю.
Утром, еще до того как имя вернулось к ней, до Эфтаба, она в сомнениях собиралась на работу. Всю ночь она ворочалась в постели, в комнате слышались имена всех национальностей — арабские, индийские, африканские и латинского корня. В эту ночь ей приснилось, что она отрывает листья у одиноко растущего на высоком песчаном бархане маленького растения. На каждом лепестке написано имя. Она очнулась, пот катился по ней ручьями. Немного успокоившись, она обдумала то, что увидела. Она догадывалась, что она и есть этот цветок, с которого оборвали все лепестки, кроме единственного, на котором было ее имя. Когда она попыталась его оторвать, поднялся ветер и далеко унес его. Она было побежала за ним, однако ее правая нога зацепилась за растение. Казалось, это растение само вытянулось, чтобы опутать ее. Что было дальше, она не помнит, помнит только: она бежит, хромая, среди плотно стоящих треугольником либо квадратом зданий.
Она бежала, потому что за ней гнались. Ей чудилось, что это молоток. Обернувшись, она увидела, что ее преследовал целый ящик строительных инструментов. Скрывшись в темном углу узкой улицы, она увидела: там стоит нечто, и вцепилась в это, как хватаются за дерево в ураган. Шума погони уже не было слышно, а она все продолжала стоять так, за что-то держась. Не успела она прийти в себя, как наверху вспыхнул свет. Она увидела, что держалась за тот самый фонарный столб, который стоял у нее под окнами. Она огляделась и вздрогнула: в зеркале из зеленого стекла напротив отражалась похожая на нее женщина. Она подняла голову: зеленый небоскреб, выросший рядом с ее домом, и крепче вцепилась в столб. Понемногу черты женщины стали проявляться. Это была не совсем она. Та, которую она увидела в зеркале, другая — коричневая шерсть, длинный хвост. Когда она пошевелила правой рукой, отражение сделало то же самое, пошевелила ногой — в зеркале то же. Это она. Но виделось нечто иное. Казалось, отражение имело человеческие черты, то не было человеком. Вскрикнув от ужаса, она отошла от столба. Нечто в зеркале снова скопировало ее. Она замерла, потом осторожно сделала два шага к стеклу. Одну руку она положила на грудь, другую вытянула вперед. До того как коснуться отражения, она заметила, как оно улыбается во весь рот, а над ним вырисовываются усы.
Очнувшись от тревожного сна, она вскочила с кровати на полчаса раньше обычного. Напрасно попыталась отогнать от себя увиденные во сне образы и связала их со вчерашними событиями. Выйдя из ванной, встала напротив большого зеркала в своей комнате. Она была похожа на то, что увидела во сне, только зеленого цвета. Припомнив детали первого и второго сна, она осознала, что так и не знает своего имени, что оно забыто.
Это утро не отличалось от любого другого на рабочей неделе за исключением двух вещей: в комнате не было света, зато под окном росла зеленая новостройка. «Ох! И в-третьих, я утратила собственное имя».
По дороге на работу она без остановки бормотала имя, словно от страха, что оно опять пропадет. Потом принялась сочинять песню, которую оно ей навевало: «Ясмин… Тра-ля-ля… Ясмин… Ах! М-м-м… Любовь моя… Ясмин… Тра-ля-ля».
Она почувствовала, как что-то укололо ее в ногу, которую она подвернула несколько минут назад, споткнувшись о ступеньку, когда бежала к Эфтабу, произнесшему ее имя. Одной рукой она принялась растирать больное место, другой продолжала вести машину, вспоминая свой разговор с охранником, который говорил с индийским акцентом на правильном английском. Когда она удивилась: «Это первый раз, когда вы называете меня по имени!» — он ответил ей улыбкой, в которой не было фальши: «Да, это так, госпожа».
— Почему же в этот раз ты поступил по-другому?
— Потому что и вы в первый раз поздоровались со мной, назвав меня по имени.
Прежде чем она успела что-либо сказать, индиец, который был невысокого роста, добавил:
— Если бы вы не сделали этого, я тоже не стал бы. Все любят, когда к ним обращаются по имени.
— Почему? — удивилась она.
— Чтобы мир, в котором мы живем, не разорвало на части.
— А как этому могут помешать наши имена?
— Мы не интеллектом отличаемся от животных. У любого живого существа есть мозги, которыми оно думает. Мы отличаемся своими именами. Когда мы ими не пользуемся, мы перестаем быть человечеством.
«Значит, вчера я перестала быть человеком?» — спросила она себя. — «Из-за этого во сне я превратилась в усатую мышь?».
Будто спасенная от неминуемой смерти, она спросила охранника:
— Поверите ли вы, вчера я не могла вспомнить своего имени до тех пор, пока вы не произнесли его?
— Действительно, необычно, — ответил он. Потом, почесав подбородок, спросил:
— Это заставило вас поволноваться?
— Можно сказать, это напугало меня. Мне показалось, что я уже не я, и что я потерялась в этом городе.
— Да, да. Понимаю. Ну, ничего. Вот оно к вам и вернулось. Я рад, что смог помочь.
С доброй улыбкой он добавил:
— Смотрите, в другой раз не дайте ему улизнуть.
Ясмин заметила искорки в глазах собеседника, не свойственные охраннику, который по восемь часов в день просто сидит на стуле. Ничего не сказав, она отправилась по своим делам, а мысли так и бились в голове, как шарик о стенки пустого сосуда.
Время поджимало, да она и не хотела продолжать разговор с лысоватым низкорослым индийцем. Было достаточно того, что она обрела потерянное. Так что через несколько секунд после того, как она вышла из здания, черты его лица были забыты. Однако она почувствовала, что этот худосочный человек, который прятался за конторкой и которого звали Эфтабом, отличается от остальных охранников.
Она повернула к офису, продолжая напевать свое имя, словно мать колыбельную, как вдруг вспомнила: в первом сне ее правую ногу зацепило пустынное растение, а во втором сне она хромала на правую ногу, когда спасалась бегством от строительной техники. И вот немного спустя она подвернула правую ногу на ступеньке, когда бежала вверх к Эфтабу. «Неужели, я все еще сплю?» — спросила она себя.
* * *
Уже была середина дня, а у Ясмин шла только вторая встреча. Она чувствовала недомогание, это мешало ей собраться с силами, чтобы слушать или разговаривать с кем-либо, и она решила отправиться домой раньше. Ее дискомфорт был не совсем физическим, это была рассеянность и желание уединиться где-нибудь подальше от людей. И хотя она не хотела помнить, что с ней происходило, возвращаться к тому, что было до зеленого небоскреба, и была воодушевлена тем, что к ней вернулось имя, в нее вселился новый страх. Она обнаружила, что те имена, которые она вспомнила, как исчезло ее имя, стали уходить. Те, кого она вспомнила вчера, начали исчезать из памяти, как делегация, покидающая зал собраний. Но они уходили не просто так, они уносили с собой нечто дорогое: личность Ясмин, ее сущность. В этот момент ей стало ясно, что личность заключается не в именах, но они, как цвета, отличают одного от другого и сближают нас. Личность же глубже того. Она цель нашей жизни, она отношения между нами, она наше бытие.
