Николай Дежнев - Дорога на Мачу-Пикчу
Превратно оценив причину моего молчания, де Барбаро понизил голос:
— Все останется антре ну! Вы не можете не понимать, что это в наших интересах не меньше, чем в ваших…
Естественно, не понимать я не мог, хотя не понимал ни хрена. Неплохо было бы знать о чем это мы тут разговоры разговариваем, думал я, делая морду кирпичом. В такие вот моменты полнейшей неопределенности очень полезно придать себе значимости. Я лично знаком с несколькими парнями, кто, пользуясь одним этим приемом, сделал в государственных структурах очень неплохую карьеру. Впрочем, тут и говорить не о чем, достаточно взглянуть на наших славных парламентариев, как на ум приходит потертый временем трюизм: цирк уехал, клоуны остались. Но что меня действительно беспокоило, так это прозвучавшая в словах виконта плохо скрываемая угроза. А она таки прозвучала!
По-видимому, француз был любитель огорошить человека, потому что без всякой подготовки довольно гнусным голосом поинтересовался:
— Вам спектакль понравился?.. — и как-то очень по-свойски мне подмигнул.
Если раньше я не понимал ни хрена, то теперь не мог понять и того, к пониманию чего надо стремиться. Спектакль?.. Причем здесь спектакль? Мы, кажется, говорили о наследстве — по крайней мере де Барбаро — а вовсе не об искусстве.
— Вещичка забавная!.. Нечто вроде современной трактовки темы графа Монте Кристо. Этот, как его…
— Блюмкин! — подсказал де Барбаро с готовностью. Похоже было, виконт лучше меня знал, что я имею в виду.
— Именно! Судя по всему, он передал в руки паренька какие-то сокровища. Интересно было бы знать, как будут дальше развиваться события…
На мясистое лицо француза выплыла весьма двусмысленная улыбочка:
— Бьен сюр, месье Дорофеефф, бьен сюр, чрезвычайно интересно! Только будет вам, Глеб Аверьянович, разводить турусы на колесах! Вам ли не знать чем закончилась встреча Блюмкина с вашим дядей…
Так прямо, без обиняков, и врезал! Открытым текстом! И это, как оказалось, было далеко еще не все, а только самое начало. Лицо де Барбаро налилось кровью, взгляд стал тяжелым, как смертный грех. Он продолжал:
— Разыскать эти, с позволения сказать, сокровища вы нам и поможете! Если сами их еще не нашли, в чем я очень сомневаюсь…
Мысль моя билась о черепную коробку с такой силой, что над притихшей Москвой должно быть плыл малиновый звон. Значит, я и помогу?.. — повторял я про себя, как сомнамбула. — Кому помогу?.. Нам… то есть им!.. Тем, о ком я ничегошеньки не знаю и век бы их не видал. В таком случае может быть я поторопился похерить идею о доме скорби?.. Может быть где-то под Парижем случился недосмотр и псих из богатеньких рванул к нам в Россию на отдых? И ведь правильно сделал, потому как узнать его в местной тусовке не представляется возможным. Неужели осведомленным французским ребятам не известно, что жизнь свою старик прожил очень скромно и ни о каких сокровищах не может быть и речи?..
Разговор наш, и без того не слишком осмысленный, медленно, но верно сползал к полному абсурду. Самое время было выходить из игры, а пока стоило, как в шахматах, сделать промежуточный ход и посмотреть, чем на него ответит противник. Будь у меня привычка носить в жилетном кармане монокль, вставил бы его сейчас в глаз и, глядя на виконта свысока, поинтересовался, кого он, собственно, представляет. Но стеклышка под рукой не оказалось, поэтому, спрашивая, я лишь поднял недоуменно брови.
И вопрос мой попал в десятку. Де Барбаро заерзал на стуле и как-то даже стушевался. Откашлялся в кулак:
— Ну, скажем, группу заинтересованных и весьма влиятельных лиц!
И испытующе на меня посмотрел. Я поспешно отвел глаза. Первое правило в наше беспокойное время — не встречаться с сумасшедшими взглядом, мол вы, ребята, живете в своем мире, а я в своем и у нас нет и не может быть точек соприкосновения. И все было бы хорошо, и даже объяснимо, только версия дня открытых дверей в Парижском доме скорби не выдерживала проверки. К моему большому сожалению в нее не вписывался гнида Кузякин. По всем человеческим меркам, сколь бы ни были они гнусны, переводчик мог служить эталоном адекватности.
— Между прочим, найти актера на роль вашего родственника оказалось очень непросто, — воспрял тем временем духом де Барбаро и продолжал уже с ноткой игривости в голосе: — Как вы должно быть поняли, мы все знаем! Может быть хватит ломать комедию, назовите вашу цену и ударим по рукам…
Цену?.. Это можно! Это с нашим превеликим удовольствием, тут мы большие мастера! Хотелось бы только знать что именно я этому проходимцу продаю:
— Видите ли, виконт… — нахмурился я и где-то даже посуровел лицом, — вы не ребенок, поэтому игры тут, действительно, неуместны. Речь может идти об очень существенной сумме и у меня нет уверенности…
Тут я со значением умолк и посмотрел на де Барбаро едва ли не сочувственно, как на человека, который не может себе позволить желанную, но очень дорогую игрушку. Уловка старая, как мир, но работает безотказно. Намекая на несостоятельность своего визави, ты, в то же время, выказываешь ему свою симпатию, что не дает бедолаге возможности на тебя обидеться.
Француз, как и следовало ожидать, завелся с пол-оборота. Выпятил грудь, которая и без того напоминала затянутую в смокинг бочку, и высоко поднял тяжелый подбородок, отчего стал похож на отрастившего бакенбарды бульдога:
— Считайте, что в средствах мы не ограничены!
Мячик снова оказался на моей стороне. Если предположить, что речь все таки идет о квартире, — прикидывал я, поскольку ничто иное на ум не приходило, — то ее рыночная стоимость вряд ли превосходит тысяч четыреста, ну пятьсот, долларов, и это в лучшем случае. Однако что-то во мне говорило, что никаких цифр называть не стоит. Исходную оценку предпочтительно получить от партнера по сделке, это открывает дополнительные возможности.
Промокнув салфеточкой губы, я смял ее и положил на стол, что должно было означать: вечер закончен и я собираюсь откланяться:
— Спасибо, виконт, за удовольствие познакомиться с вами! Прошу извинить, но я еще не решил, буду ли вообще что — либо продавать. По крайней мере не сейчас. Вы понимаете, горечь утраты и все такое, должно пройти время…
Кинув в рот дольку апельсина, я начал ее жевать, как вдруг почувствовал, что мою руку сжимает железная клешня де Барбаро. Навалившись грудью на стол, он прохрипел:
— Десять миллионов! Наличными!
Я едва не подавился. Когда-то, учась в институте, я подвязался в студенческом оперотряде, пока эту блажь мне физически не вышибли их головы. Вспомнив уроки милицейского старшины, крутанул кисть в сторону большого пальца грубияна и вырвался на свободу. Дальше по инструкции следовало двинуть обидчика в морду, но я предпочел промочить пересохшее горло. Легким движением поправил галстук. Судя по выражению налившихся кровью глаз, деньги у виконта были, и деньги немалые. Мои губы сами собой сложились в подобие улыбки, если и напоминавшей что-то, то исключительно лезвие бритвы.
Француз все понял без слов и, отринув аристократическую учтивость, резко перешел на «ты»:
— Дурак, тебе же не дадут этим воспользоваться!
— Н-ну, — протянул я, давая понять, что, если чем-то и шит, то отнюдь не лыком, — это мы еще посмотрим!
Впрочем, возможно, погорячился. Конфликт с многочисленной дворней виконта не входил в мои ближайшие планы. Пусть это и проявление эгоизма, но мне очень хотелось покинуть пределы гостеприимного дома живым и, по возможности, здоровым. Приходилось учитывать и то, что я давно уже вышел из хорошей спортивной формы, а бег на длинные дистанции даже в лучшие времена не входил в число моих любимых видов легкой атлетики.
— Двадцать! — выдавил из себя де Барбаро и поднялся на ноги.
Я последовал его примеру. Отодвинул в сторону стул. Всегда приятно иметь достаточно пространства для маневра. Какое-то время мы молча стояли друг против друга. Я был почти на голову выше француза, хотя он килограммов на десять меня тяжелее. Самое время было позаботиться об отходе на заранее подготовленные позиции:
— Пятьдесят! На счет в швейцарском банке. Без права отзыва.
Интересно, что должно храниться в квартире, что стоит таких бешеных денег? Полный набор государственных тайн? Да за одно это предположение старик убил бы меня на месте и в землю закопал, и надпись написал… Золото в слитках? Дом кирпичный, мало ли из чего можно делать эти самые кирпичи… Тогда что?..
— Хорошо, — согласился де Барбаро, — при условии, что вы единственный наследник!
Я вложил в улыбку все отпущенное мне природой ехидство:
— Неужели вы не верите вашему цепному Кузякину? Он же гарантировал это с копией завещания в руках!
По лицу виконта я понял, что угадал все, и в деталях. Виконт даже покраснел, что не случалось с ним с раннего детства, когда его застали подглядывающим за раздевавшейся кузиной. Или не кузиной, что дела не меняет. Вот, оказывается, каков ты, друг мой Кузякин! — усмехнулся я про себя. — Интересно было бы знать на кого ты еще работаешь. Теперь, когда переговоры перешли в область откровенного сюра, я почувствовал себя лучше. Игра напомнила мне русский бизнес начала девяностых, когда важны были даже не «бабки», а будоражащее воображение чувство причастности к новому миру. В то далекое и где-то даже романтическое время деньги еще не успели заслонить собой мир, это случилось с нами позже. Пятьдесят миллионов полновесных американских долларов?.. С таким же успехом я мог бы запросить сто или, что мелочиться, миллиард — этого бобла мне все равно не видать! Речь теперь идет о другом, о том, чтобы вырваться отсюда на свободу. Но игра продолжалась и, как профессиональный игрок, я должен был довести свою роль до конца:
