Александр Дорофеев - Мексиканский для начинающих
Пока я предавался мечтам, Петя уже был на макушке пирамиды. Какие-то восходящие потоки обволакивали его и, казалось, он парит над вершиной, над морем, над полуостровом Юкатан. Ему там было здорово, как, впрочем, и повсюду! Он сделал стойку на голове.
Вокруг пирамиды собирались туристы. Они показывали вверх пальцами и щелкали затворами фотокамер, думая, вероятно, что это ритуальный танец майя, входящий в программу посещения Тулума.
– Это мой друг, – сказал я. – Сейчас он вам покажет!
И Петя не заставил себя ждать: прошелся колесом, отбил чечетку и сделал шпагат.
– Гимнаста русо! – одобрительно кивали туристы. – Очень, очень!
К пирамиде уже было не пробиться. Петя вдруг пустился вприсядку, отбрасывая ноги по четырем сторонам света. Выполнил «уголок» и «березку». Это вольное выступление содержало множество диковинных, не виданных ранее элементов, уходивших корнями в слободской и фабрично-заводской фольклоры.
– О-о-гоп! – вскрикивал Петя. – О-о-гоп-тулуп!
Он заканчивал программу бурно. Я не успевал считать тулупы – двойной, тройной! Четверной, пятерной!
Только тут я догадался, что этот танец посвящен Пятому солнцу! Пять роскошных тулупов символизировали пять солнечных эпох.
Петя сдержано поклонился и полез вниз по цепи, которая ходуном ходила от грома аплодисментов. Дружно взвыли атлантическими голосами голые собаки. Из-за набежавшего облака удивленно выглянул бог дождя Тлалок, уронив пару восторженных слез.
Да, лукоморье, пирамида, пять тулупов, Петя на цепи! Такое остается в памяти до конца жизни. Испуская, как говорится, последний вздох, увижу я город Тулум, рыбку Гамлета и голых собачек…
Что наша жизнь? Одни воспоминания! О том, что было, и о том, чего вовсе не было, но могло быть.
Бог дождя Тлалок разрыдался, как ребенок, глядя сверху на земную суету. Туристы дунули к автобусу, и мы с Петей – к джипу.
Я успел на прощание почесать мокрые уши голых собак. Они кивали и подмигивали, мол, возвращайся, мы покажем, где закопан сундук, наполненный мудростью Атлантиды.
«Ладно, – думал я, – мудрость не ржавеет. Она приходит в свое время. А покуда пускай хранится в городе Тулуме, это подходящее для нее место».
Счастливые часы на острове женщин
Только грубый, нечувствительный и, я бы сказал, бессердечный человек назовет этот пляж – песчаным.
Какой там песок?! Это просто какой-то деликатес лежит у вас под ногами и мягко обволакивает, простите, зад, когда вы этого захотите. В общем – упасть и забыться!
И в этом забытье, в этот, как говорится, миг бесконечный возникнут перед вами – и пиратские фрегаты Моргана, и пирамиды майя, украшенные каменными крылатыми змеями, и египтяне, приплывавшие когда-то на Юкатан.
Елки-палки, даже древние египтяне, у которых было и свое вполне приличное море, и свои вполне пирамидальные пирамиды, стремились тем не менее на Юкатан, в карибские воды.
Нет, я не египтянин, но… Но если бы еще не существовало аэропланов, если бы ни наш родной Черепанов, ни зарубежные братья Уатт не изобрели паровой двигатель, даже в утлой лодчонке, на каком-нибудь захудалом папирусном плоту пустился бы я через Атлантику – в Карибское море, на южную оконечность полуострова Юкатан, где коралловые рифы населены тысячами невероятных рыб.
Само слово «рыба» применительно к здешним подводным жителям звучит кощунственно.
В ресторане-то вам, конечно, подадут любую рыбу, которая на языке кулинарном именуется «пескадо». Иное, совсем иное, ласково-поэтическое имя носят обитатели кораллового мира – «песес». Они доверчивы, и под водою встречают тебя, как блудного сына, вернувшегося наконец-то по месту изначальной прописки.
Эти милые ребята буквально заглядывают в глаза – мол, чего там наверху творится, поведай.
Кстати, я совершенно убежден, если в нашем изрядно отравленном мире и сохранилась парочка русалок, то, конечно, у побережья Канкуна.
Не знаю, может, это была легкая подводная дрема, но могу поручиться, что однажды краем глаза увидел-таки небольшую по размерам русалочку – эдак метр пятьдесят с хвостом – плывущую в сторону ислы Мухерес.
Я было припустил за ней, да куда там! Даже попытался что-то крикнуть вслед, но, понятно, кроме пузырей, ничего членораздельного. Скрылась русалочка в бирюзовой водной дали, пронизываемой до самого дна солнечным светом.
На другой же день мы с Петей дождались катера и отправились на ислу Мухерес – островок в получасе от побережья. Но одно название чего стоит – остров Женщин! Любой бы пустился вплавь в самый чудовищный шторм. По дну бы побежал – к острову с таким приветливо-манящим названием.
Педро всю дорогу стоял на носу катера, жадно раздувая ноздри. С таким видом, вероятно, Морган вел свои корабли на абордаж. Хорошо, что я о русалке умолчал.
Не дожидаясь полной остановки катера, он, так сказать, попрал своими ножищами девственную на первый взгляд землю острова Женщин. У меня сердце дрогнуло – что же дальше-то будет?
– Скорее! – потащил меня Петя за руку. – Тут отличных омаров готовят. В чесночном соусе. Давно уж запах чую!
А мне представлялось, что на острове Женщин могут подавать лишь розовые лепестки. Ну в крайнем случае цветы кактуса и спаржу. Но уж омары под чесночным соусом – это слишком! Как-то поблек образ моей русалочки.
Петя уже вовсю выламывал омару суставы, разгрызал коралловый панцирь, восклицая что-то, вроде:
– Омар, лангуста, гигантская креветка! Все хорошо, когда исполинское! А еще лучше, когда цены лилипутские!
Действительно, омарище был огромным, нежным, сочным. Он быстро отвлекал от сентиментально-поэтических воззрений. Перед его царским вкусом меркла даже бирюза Карибского моря. Омар заключал в себе, как в пиратском сундучке с драгоценностями, и эту бирюзу, и колкую красоту рифов, и внезапное дыхание полуденного бриза. И все это входило в нас с Петей, проникало и обволакивало, и делало в конце-то концов некоей частью здешнего островного пейзажа. Неподвижной частью, надо признать.
Мы лишь смогли дотащиться до пляжа и сидели у кромки прибоя, подобно двум тупым утесам, на которых вряд ли что-либо когда-либо произрастет.
Правда, надо отдать должное, у Педро произросли кое-какие мысли – простые, впрочем, как бурьян.
– Знаешь, что мне тут нравится? – убедительно вытаращил он глаза. – Здесь счастливый час растягивается на целый день! За одну цену два омара! И две «Маргариты» за одну!
«Намаргаритились» мы и впрямь – изрядно. Я бы переименовал эту ислу в остров «Маргарит». Все же более внятное название. А то женщин вокруг не видать! Вообще до странности пустынно. Мало обитаемое место. Эта мысль как-то мимолетно кольнула мое сердце, да и зарылась в песок.
– Одно плохо, – вздохнул о своем Петя, – время тут идет куда быстрее. Больно шустрое – уже вечереет!
Ну а мы-то с Петей едва двигали ноги по чистому и ровному пляжу, слушая морское придыханье.
Неподалеку, почти не складывая крыльев, ныряли в море пеликаны. Время от времени они собирались подобием журавлиного клина и устремлялись в какие-то дали, намекая однако, что им ни к чему чужие берега, сейчас вернутся.
А что, спрашивается, нужно человеку, более или менее вольному, как пеликан? Только небольшой домик на берегу Карибского моря. Сидеть в тишине и умиротворенности, глядеть на легкий прибой, ожидая очередного счастливого часа. Кто из простых смертных может сказать, что в течение его жизни каждый Божий день он имел хотя бы один счастливый час? Я не знаю такого человека.
Но вот на острове Женщин, плавно переходя из ресторана в ресторан, возможно, пожалуй, набрать до десяти таких счастливых часов за сутки. В это просто трудно поверить – десять абсолютно счастливых часов! Уж не говоря об остальных семнадцати, – простите, если обсчитался, – которые тоже недалеки от счастья. И это на острове без женщин…
– Гляди-ка, – сказал Петя, – там кто-то впереди! Сидит на стуле! Рыбу, что ли, ловит?
Нет, человек на стуле у кромки воды не имел рыболовных признаков. Он просто сидел на стуле. Это выяснялось по мере приближения. Как-то неловко стало – одно дело подойти к человеку, ловящему рыбу, и совсем другое – к просто так сидящему на стуле, на берегу безлюдного острова Женщин.
Еще куда бы ни шло, если б человек на стуле оказался женщиной – тут легче найти тему для разговора. Но нет, со всей очевидностью, это был мужик. Задумчивого вида. И он просто сидел на стуле, неотрывно глядя в море, будто поджидал золотую рыбку.
Когда мы подошли, человек оторвался от моря и сказал:
– Хай!
– Американец, – шепнул мне Петя и брякнул ни к селу, ни к городу, – а далеко ли до Майами?
– Что за Майами? – спросил человек на стуле, переходя на испанский.
– Город, – пояснил Петя, указывая пальцем за море, – Майами!
Человек пожал плечами, не поднимаясь, впрочем, со стула.
Мы почувствовали, стоя рядом на песке, некоторую неловкость, как на приеме у государственного чиновника. Мы даже присели на теплый закатный песок, но тогда с полной очевидностью выходило, что человек на стуле смотрит на нас сверху вниз. Это, конечно, ущемляло, и Петя приподнялся на корточки. Удлиненный его торс достиг уровня человека на стуле. Но разговор-то все равно не клеился.
