Джузеппе Куликкья - Всё равно тебе водить
— НЕ НАДО НАЗЫВАТЬ МЕНЯ ЗАСРАНЦЕМ, ЯСНО?!
— ТЫ КРИЧИШЬ НА СВОЕГО ОТЦА?
— ДА, ЕСЛИ МОЙ ОТЕЦ КРИЧИТ НА МЕНЯ!
— РАНО ИЛИ ПОЗДНО ТЫ У МЕНЯ ВЫКАТИШЬСЯ ИЗ ДОМА.
— НЕ БЕСПОКОЙСЯ, Я ВЫКАЧУСЬ ИЗ ДОМА САМ.
20
Позже я позвонил тете Карлотте.
— Я решил уйти из дома.
— Хочешь, живи у меня.
— Нет, лучше буду жить один. Я должен учиться жить один.
— Ты уверен, что правильно поступаешь? Ты получаешь всего триста тысяч.
— Обедать буду в столовой. Свет, вода и жилье будут даром.
— В каком смысле даром?
— Попрошу место в Доме Отказника. Там живут ребята, которые проходят гражданскую службу, как я.
— Запомни: если тебе что-нибудь понадобится, я всегда готова помочь. Не бойся, проси меня о чем угодно.
— Спасибо.
— Когда ты соберешься меня навестить?
— Скоро. Как только вещи соберу.
— Я тебя жду.
Я представил себе её спокойные, ясные, голубые глаза.
— Ладно. Не беспокойся.
Третья глава
1
Становилось по-настоящему жарко. Парфюм Ванни пах еще сильнее. Мы сидели в его кабинете. Я говорил, глядя ему в галстук, он — в люстру.
— Значит, тебе нужно жильё поближе к работе?
— Ну да. Я живу на окраине, и трачу кучу времени, чтобы добраться до центра.
— А ты никогда не думал, что можно у кого-нибудь пожить, а не забираться в Дом Отказника?
Я-то понимал, куда он клонит.
— Да нет, я думаю, лучше учиться жить одному. Ну, понимаете, еду готовить, белье стирать… Стать самостоятельным.
— Мой хороший. Послушай меня: я как раз ищу, с кем бы разделить свою квартиру.
Она такая большая для одного! Там на троих места хватит.
Он улыбнулся.
— Честно говоря, я бы хотел испытать себя. Если найдется свободная комната в Доме Отказника…
Ванни раздраженно раскрыл журнал.
— Ну конечно найдется, можешь заселяться. Но ты сам не понимаешь, от чего отказываешься.
"Ага, — подумал я, — понимаю прекрасно."
2
Дом Отказника находился на последнем этаже здания, в котором размещались также дом престарелых, школа для умственно отсталых и общежитие для трудных подростков. В лифте воняло мочой. Моя комната находилась в самом конце длинного плохо освещенного коридора с облупившейся краской. Едва я открыл дверь, мне в нос так шибануло затхлостью, что я застыл на пороге. Надавил выключатель.
Свет не зажегся. Наверно, люстру тоже закоротило от вони. Догадался в темноте, где балконная дверь. Потянул жалюзи. Оно поднялось до середины и застряло.
Огляделся по сторонам. Умывальник, кровать, стул, ржавый металлический шкаф, столик и сервант, тоже весь в ржавчине. В шкафу и в серванте пусто.
Открыл окно, чтобы проветрить. В комнату ворвался смог. Балкон выходил на оживленный проспект. Перила, белые изначально, покрылись, как патиной, серой от выхлопных газов пылью. Белым был только птичий помет. В конце концов, я всегда мечтал жить один. "И потом — ведь это даром," — подумал я.
3
В закутке за туалетом я нашел швабру, совок, тряпки, спирт и растворитель жира.
На этикетке бутылки растворителя был нарисован громадный черный череп. Но я решил не кончать с собой, а немного прибраться в своей комнатушке над головою у престарелых, хулиганов и неполноценных.
Я работал, как сумасшедший. Грязь не сдавалась, совсем как в рекламе правда, одного движения губки оказывалось недостаточно. Растворитель жира, которым я оттирал пол, стал жидкой грязью. Продезинфицировал всё спиртом: весь шкаф, весь сервант, вплоть до вентилей крана. Выгнал пауков. Поменял пыльные одеяла и пожелтевшие простыни на принесенные из дому. Вымыл балкон. Протер мокрой тряпкой с мылом стул и столик.
Наконец, я понял, что надо принять душ. Кажется, я видел его там же, где и туалет. Я сложил швабру, спирт и всё остальное в закуток и пошел взглянуть. Он был весь покрыт частыми брызгами коричневой грязи. Чистить и его тоже я не стал.
Могу ополоснуться в умывальнике у себя в комнате. Тут мне захотелось отлить. Я открыл дверь одной кабинки. Унитаз был без сиденья и, похоже, намертво забит дерьмом. Я открыл дверь другой кабинки. Унитаз был без сиденья и забит дерьмом.
Я открыл дверь третьей кабинки. Унитаз был без сиденья и забит дерьмом. Я посмотрел на дверь последней кабинки. Предпочел её не открывать. Пописал и кое-как ополоснулся в умывальнике у себя в комнате.
4
Сложнее всего, конечно, было со сраньем. Мне приходилось делать это в офисе.
Поскольку готовить ужины я не умел, чаще всего я просто выпивал один-два литра молока. Но эффект в моих кишках оно производило смертельный. По утрам я просыпался с адской резью в животе. Пока писал в умывальник, сжимал зад рукой, чтобы не наложить в штаны. Потом вбегал в пахнущий уриной лифт и устремлялся на улицу к автобусной остановке. Какое-то время почти всегда приходилось ждать.
Пятнадцать минут. Двадцать. Иногда больше.
Я шагал взад-вперед по тротуару. Пытался отвлечься на что-нибудь, всё равно на что: подсчитывал проезжавшие машины, тщательно переваривая в голове модели, цвета, число цилиндров. Я прикладывал просто сверхчеловеческие усилия, чтобы только не обосраться на месте. Взывал к Богу. Говорил сам с собой.
Свистел.
Старушки, ждавшие автобуса, опасливо на меня косились. Наконец, он подъезжал.
Переполненный. На каждой остановке божьи одуванчики всё прибывали и прибывали.
Когда мы проезжали мимо рынка, нас накрывала орда домохозяек, груженных сумками, пакетами, детьми. Валы пота накатывали один за другим. Фрукты и овощи второй свежести их дополняли. Я приезжал в СОБАК, почти теряя сознание — обезумевший, посиневший. Ни с кем не здороваясь, несся в туалет, чувствуя себя, как при месячных. Лишь там, наконец, разрешался. Плюх. Плюх. Плюх. Плюх. Пока дерьмо падало, я возносился в небеса.
5
В какой-то момент, не помню точно когда, в газетах заговорили о "Пантере"(25). Я не мог поверить, что кто-то действительно способен захватить университет — хотя бы ради того, чтобы потребовать нормальной работы библиотеки. В учебных заведениях никогда ничего толком не работает, но я ни разу не слышал, чтобы кто-то выражал претензии по этому поводу даже уборщице. Ленинистские комитеты вывешивали время от времени в вестибюле дацзыбао, самое большее — с жалобами на рост платы за обучение. "Единство и Либерализм" в ответ вывешивало своё — разумеется, с полной поддержкой Министерства образования. Тогда ленинцы отвечали новым, ещё большим, со множеством цитат из «Капитала». Ход был опять за "Единством и Либерализмом": их воззвание начиналось с фразы, позаимствованной из брошюрок преподобного Джуссани или кардинала Ратцингера. Так себе и шло понемногу, а толпа студентов проходила мимо с лекций и на лекции, и остановиться почитать ни у кого времени не было. Сам я не ходил на занятия с начала моей гражданской службы. Если судить по газетам, начиналось что-то вроде нового шестьдесят восьмого года — к счастью, не так замешанного на разных опасных идеологиях… Я представлял их себе, авторов этих статей, почти сплошь — бывших участников молодежных бунтов, ныне ставших нормальными работниками, крепкими профессионалами, с их повседневной гонкой за виллой на море, престижной машиной, эксклюзивными турами… Если двадцать лет спустя результаты окажутся такими же — лучше бы это не был новый шестьдесят восьмой год.
6
Раз университет захвачен, то он должен быть захвачен круглые сутки, и однажды после работы я решил туда сходить. Я хотел своими глазами посмотреть на этот новый 68-й. Едва повернув на виа По, я встретил Кастрахана. Я не сразу его узнал. Он отрастил бороду и волосы. Вместо вельветового пиджака носил кожаную куртку. Вокруг шеи у него была обмотана куфия.
— Привет, Вальтер, — сказал он мне, — так ты тоже из наших?
— Нет, я первый раз иду, просто взглянуть. Я прохожу гражданскую службу, мне не до университета…
— А я — всё время с «Пантерой».
Он поправил на шее свой платок палестинского партизана.
— Ты на какие-нибудь лекции сейчас ходишь?
— Ты что, шутишь? Нет никаких лекций. Мы всё блокировали.
Вид у него был очень революционный.
— Я сейчас домой, только перекусить, — добавил он. — Мне удобно, я здесь рядом живу.
— Да, а где?
— На виа Рома, отсюда два шага.
Неплохо для революционера. Мы попрощались. Он сказал пять фраз, не приведя ни одной цитаты из Аббаньяно. Работал больше на спецэффектах.
Я подошел к университету. Главный вход, освещенный неоном, казался пустым.
Несколько человек кучковались у запасного выхода. Стояли, беседовали. Я приблизился. Они замолчали. Я хотел войти, но чьи-то пальцы схватили меня за рукав.
