Анна Козлова - Люди с чистой совестью
— Да, — поддержал Валера. — Глаза красивые. Раскосые чуть-чуть.
— Да… — сказал спикер. — Такая она, вся, как говорится, гламурная. — А Володька перед ней — дурак.
— Чего у тебя там, — снова глянув на часы, спросил Андрей Михайлович, — смета, что ли?
— Да, — Валера услужливо протянул листок.
— Без гондонов? — спикер смерил Валеру ироничным, но в то же время веселым взглядом. — Я эти, знаешь, файлы, так называю. Гондонами.
— Без гондонов, — оскалился Валера.
Смета содержала какую-то невероятную сумму — спикера это, впрочем, совершенно не смутило.
Он достал из нагрудного кармана ручку и размашисто расписался.
Протянул листок Валере.
— Все нормально, — сказал он, почему-то отдуваясь, — я подписал, дальше тебе Володька расскажет, куда с этим идти.
— Спасибо, Андрей Михайлович, — с чувством произнес Валера.
Спикер вскочил со стула и порывисто бросился к двери.
Валера с идиотским выражением лица сжимал листок с подписью.
— И, это, — спикер резко обернулся, — понял, да? Без гондонов!
Захохотав, он выскользнул в коридор.
Глава 6
Минус один
Он проснулся от взгляда. С соседней подушки смотрела Даша, странно расширенными, с жилками испуга глазами.
— Что такое? — спросил Валера.
— Вот, — она улыбнулась, — встать не могу…
— Как это?
В ту же секунду он заворочал голыми ногами, и ноги впали во что-то влажно-хлюпающее. Валера сбросил одеяло — со стороны Даши на кровать наползало кофейное пятно, как бывает, когда на промокашку из озорства обрушат чернильницу.
— Ты облилась? — Валера удивленно взглянул на жену. — Ты ошпарилась?
— Нет, — тихо сказала она, — это из меня…
Его поразила вдруг проявившаяся на ее лице заостренная бледность.
Валера вскочил.
— Ты — лежи, я сейчас позвоню врачу.
Пока он ходил по квартире, разыскивал трубку радиотелефона и зачем-то смотрел на себя в зеркало, страх нарастал. Валера чувствовал себя беспомощным, даже беззащитным, он не знал, что делать, он боялся вернуться в спальню, где лежала в крови Даша.
Несколько раз он отрывисто хихикнул.
Телефон обнаружился на кухне. Валера удивленно повертел его в руках, недоумевая, зачем он его так долго искал. Мобильный все это время лежал на столе у компьютера.
Валера набрал 03, ему задали много вопросов, смысл которых не совсем до него доходил. Потом он умылся холодной водой и вернулся к Даше.
— Они сказали, сейчас приедут.
Даша закрыла глаза.
Валера немного посидел около нее, и ему стало казаться, что Даша умирает. Он принялся трясти ее за плечи.
— Эй? — говорил он. — Ну, не надо, они сказали, сейчас приедут… Ну, что ты?.. Даша… Ну, не надо…
Даша открыла глаза.
— Ты думаешь, я умру? — спросила она.
— Почему? — тревожно переспросил Валера. — Ты это чувствуешь?
— Не знаю, — прошептала Даша.
Он стал целовать ее, и вместе с поцелуями возникло желание укусить. Валера отстранился с какой-то внутренней тяжестью.
Она умрет, подумал он, и ее жизнь со мной никогда не повторится.
Жизнь, которая прожита и не повторится никогда, подобна тени, она без веса, и сколь бы ни была она возвышенна, посредственна или просто ужасна, эта возвышенность, посредственность и этот ужас ничего не значат. Глубокая извращенность мира основана на невозможности возвращения и повторения. И, выходит, все в этом мире наперед прощено и, стало быть, все цинично дозволено.
Валера вскочил с кровати и убежал в коридор. Появилась мысль, что такого рода внутренними монологами он предает Дашу, что он думает это все напоказ, как будто декламирует в кафе перед Машей Лазаревой.
Приехали врачи — мужик и усталая, обрюзгшая тетка.
Валера услышал из коридора, как тетка сказала:
— А, ну, все ясно, бралгинчиком набиралась?
Мужик отдал какое-то приказание, заканчивавшееся словом «внутривенно», и потребовал у Валеры телефон. Валера снова забыл, где телефон и припадочно бросился на поиски.
— А зачем он вам? — вдруг спросил Валера.
Мужик сделал скучное лицо.
— В больницу повезем. Паспорт ее давайте и полис.
— А в какую больницу? — Валера снова обнаружил телефон на кухне, но словно бы сомневался, давать его врачу или оставить у себя.
— В Боткинскую, скорее всего, — сказал врач, — в гинекологическое.
— А что с ней? — не успокаивался Валера.
— Кровотечение, — сухо ответил врач, — дайте мне позвонить.
Вскоре пришли еще два врача, Дашу положили на носилки и увезли.
— А я не поеду? — поинтересовался Валера у усталой тетки, деловито щелкавшей замками оранжевого пластмассового саквояжа.
— Чего тебе ехать? — удивилась та. — В Боткинскую повезли. Позвонишь в справочную, и все тебе там расскажут.
Валера молчал.
— Нда, — сказала тетка.
Опомнившись, Валера бросился к джинсам, валявшимся на диване, вытащил измятую стопку купюр и протянул ей пятьсот рублей.
Она молча положила деньги в карман и ушла.
К Даше он попал следующим утром.
На проходной Валере выписали пропуск, заставили купить бахилы и объяснили, как пройти к нужному корпусу. На кирпичном дореволюционном домике белой краской сияли буквы: ГИНЕКОЛОГИЯ.
В палате с Дашей лежала высохшая черноволосая женщина с декадентскими мазками седины и несколько безумными глазами. Она, правда, вежливо улыбалась. Даша выглядела совершенно нормально, так, как всегда. Она сказала, что ее продержат как минимум неделю, и попросила принести пижаму, халат и тапочки.
Валера мигом успокоился и даже обрадовался, что все так хорошо заканчивается. Он сидел у Дашиной постели на жесткой клеенчатой табуретке.
Дверь в палату открылась, и вошли врачи. Их было снова двое — мужик и баба.
— Здесь — миома, — сказала баба, указывая на черноволосую женщину каким-то журналом, — здесь — кровотечение, экстренно прооперирована.
Тут она увидела Валеру.
— Молодой человек, а вы тут, извините, что делаете? У нас посещения с часу до трех. Сейчас врачебный обход.
— Но меня пустили, — растерялся Валера.
— Значит, и выпустят, — заявила врачиха, — собирайтесь, у нас осмотр, а еще двадцать три палаты, давайте, молодой человек, не задерживайте.
Словно в дурном, невнятном сне Валера повернулся к Даше.
Даша виновато улыбнулась.
Выписали ее не через неделю, а через две с половиной.
Забирать Валера поехал на казенном шофере Владимира Ивановича, с ними напросилась Ирка.
Сначала поднялись к Даше в палату, долго ждали, пока медсестра закончит писать какую-то бумажку. Даша странно обнималась с черноволосой женщиной, вид которой, как отметил Валера, заметно ухудшился. Звали женщину — Кира.
Потом пришел врач с выпиской. Он улыбнулся и отечески похлопал Дашу по спине.
— Ничего, ничего, — оптимистично заметил врач, — было два, стало минус один. Прогнозов никаких не делаю, меня вот мать с одним родила, да еще брата, а говорили, что вообще детей не будет.
— Минус один — это оригинальная формулировка, — кисло произнесла Даша.
Когда все вместе спускались вниз в лифте, Ирка пробасила:
— Он хотел тебя успокоить, да?
Даша кивнула.
— Ход не более удачный, чем анекдот про гомиков в душе мужской тюрьмы, — сказала Ирка.
Валера неожиданно для себя расхохотался.
В больнице Даше вырезали один яичник, какую-то трубу, и, кажется (Валера не очень вникал), она лишилась еще каких-то мелких внутренних органов.
Ей, разумеется, было очень тяжело — ее статус женщины был обоснованно поставлен под сомнение операцией, и хотя раньше Даша, скорее всего, просто не задумывалась о детях, теперь она думала о них постоянно. Ей выписали курс таблеток, их было так много, что схему приема Даша записала на рулоне линованной бумаги. Она много, с наслаждением плакала, на самое невинное со стороны Валеры замечание раздавались всхлипывания:
— Да, я все знаю, ты хочешь меня бросить, ты тяготишься мной!
— Ну, что за бред ты несешь! — отбивался Валера. — Все в порядке.
— Это пока в порядке! — говорила Даша навзрыд. — А потом ты захочешь ребенка, а я не смогу! Не смогу-у!!!
Вскоре из Боткинской больницы выписалась Кира и зачастила в гости.
Кира приходила в забрызганной сзади грязью юбке до пола и юродивом платочке. Перед едой она с закрытыми глазами читала молитву, кланялась в пол, а затем мелко крестила стол и свою тарелку. С Валерой, если он в момент визита тоже присутствовал дома, Кира заводила страстные разговоры о срочной необходимости воцерковления.
— Иначе, — спешила Кира, и во рту ее мелькали некрупные серые зубки, — иначе ты просто погибнешь. Сопьешься или сойдешь с ума. Поверь мне, потерять рассудок — это самое страшное.
