Анна Козлова - Люди с чистой совестью
— Вы, — Валера усмехнулся, — в сорокинском смысле?
Владимир Иванович тоже усмехнулся и налил себе текилы.
— Ты пойми, — сказал он, — она — моя дочь, росла без матери…
— Я знаю, — вставил Валера.
Владимир Иванович долго молчал.
— Росла без матери, — повторил он и вдруг тихо рассмеялся. — Я не знал, правду говорю, что с ней делать. Работал, все это понятно, ну, бабы там периодически… Пока мать моя не померла, сидела с ней, потом взяли няню. Я много об этом думал, — тесть снова накапал себе в рюмку. — Зачем все это? Зачем, чтобы все начиналось вот так вот ужасно? Беспросветно. Чем я мог с ней заниматься? Не в куклы же играть? Соответственно — одинокая, брошенная…
Владимир Иванович пристально посмотрел на Валеру поверх бутылки с текилой.
— Впрочем, — сказал он, — жизнь и для таких, как она, находит утешительное занятие — книги. Подобные существа жадно вслушиваются в сказки, если вдруг кто-то из взрослых смилостивится почитать, попозже у них появляется проигрыватель, и они часами внимают механическому кудахтанью черной курицы или звону копытец золотой антилопы. Эти детишки изводят бумагу на непонятные каракули, их словно бы занимает, что бумага подвластна сначала каракулям, а потом и буквам — в общем, действительно странно, ведь ни других детишек, ни взрослых ничего не занимает, они быстро привыкает к тому состоянию, когда живот набит дерьмом, а хлебало на замке. Она много всегда читала, только этим и занималась. Училась плохо. Я думал, может, писательницей станет… Но потом, вроде выправилась как-то: университет, подружки, мальчики, дискотеки. Я, знаешь, счастлив был ее даже на сутки отпустить, только бы она более нормальной стала. Потом — ты, — мрачно подытожил тесть.
Валера молчал.
Владимир Иванович обреченно поднял бутылку, Валера с не меньшим трагизмом подвинул свою рюмку.
Выпили.
— Я-то думал, так, на три месяца, — снова заговорил Владимир Иванович, — потом смотрю, взялась, вроде хорошо все, дома чисто, чего-то делает. Честно говоря, надеялся, ребенка родит, будет заниматься, и вдруг — это… Слушай, не знаю, если совсем никак, может, усыновить? — спросил он, пытливо вглядываясь в Валеру. — Я в этом плане похлопочу, без всякой очереди, совсем маленького, какого захотите, а?
— Ну… — протянул Валера. — Это ей решать, я-то что…
— Понятно. — Владимир Иванович углубился в тарелку.
Валере по пьяни погрезилось, что тесть таким образом проверяет его, и, в финале экзамена с текилой, решит, помогать ли ему дальше или нет.
— Я — за! — почти крикнул он. — Я не против ребенка. Что мне, собственно, есть ребенок, нет его? Не я же с ним сидеть буду… — Валера осекся.
— Все нормально, Валер, — Владимир Иванович начальственно покивал головой.
— Вот, Ирина, — сказал он через некоторое время, — грубоватая, но вполне нормальный человек. Пусть они побольше вместе бывают. А Киру эту гони.
— Да, да, — ответил Валера.
Он отчетливо опьянел. Пошел в туалет. Из туалета — в ванную. Умылся холодной водой.
Забыв на мгновение, как бывает во хмелю, что сидит с тестем, принес на кухню магнитофон и врубил «Империю».
— Империя! — мощно понеслось над столом:
Что случилось с тобой за десять лет?
Империя!
Должен был остаться какой-то след!
Но увешанный свастиками жид
Сказал, что предвидит смерть…
Валера привычно закивал в такт песне, когда вдруг напротив обнаружился Владимир Иванович, любопытно за ним наблюдавший.
— По весне растают тучи, мы пойдем с тобой домой!.. — Валера резко выключил песню.
— Извините, — сказал он честно, — забылся.
— Недурно, — заметил Владимир Иванович.
Валера уже начал немного им тяготиться и не понимал, почему тому не отправиться домой?
— Ну, добьем уж? — тесть вопросительно указал на бутылку.
Валера знал, что пить больше не надо, но выпил и угодил в тревожный провал.
С утра он не мог внятно ответить, правда ли они с Владимиром Ивановичем жарко и с матом обсуждали перестройку, правда ли гремела на всю квартиру музыка, и в самом ли деле Владимир Иванович слегка покачнулся, обуваясь, оперся на Валеру и сказал:
— Знал, всегда знал, что ты — патриот России. Не думай, браток, что все мы уебались в жопу. Будет еще, скоро совсем будет.
Глава 7
Правда
С «испанкой» Валера больше не встречался, но забыть о себе она тоже не позволяла. В день она отправляла ему примерно двенадцать сообщений интимного толка.
Милый, мне стыдно, люблю-люблю-люблю! Давай попробуем! Я знаю, я твоя муза!
Бывали и совсем неожиданные предложения:
Я знаю она не хочет детей поверь я просто это чувствую ведь от такого мужчины как ты любая захочет родить так брось ее любимый я рожу тебе детей у нас будет настоящая семья я люблю и хочу тебя. Маша.
Валера прочитывал сообщения, потом вспоминалась Маша Лазарева, похожая на смутную картофелину, и сообщения он стирал.
Даша была слишком занята собой, чтобы отвлекаться на постоянно пикающий Валерин телефон. После внушения Владимира Ивановича она, разумеется, своей веры в духов не оставила и, более того, снова сошлась с Кирой. Кира сказала, что только исповедь и постоянное присутствие на службах спасет Дашу от бесовского присутствия. Вновь в ход пошли платки и длинные, забрызганные грязью юбки, Даша даже позабыла о волосах — они так и остались каштанового цвета. По вечерам, правда, от нее попахивало алкоголем, но Валера на этом не зацикливался.
Страшнее было другое.
Даша внезапно и как-то немотивированно начала винить его во всех своих бедах. Первым делом она отказала в ебле. Он воспринял это как очередной заскок, но после недели постельного одиночества (она с вызовом уходила ночевать в соседнюю комнату и запирала дверь) спросил:
— В чем, собственно, дело? — и добавил: Ты же хотела ребенка?
Даша повязывала платок, чтобы идти стоять всенощную.
— Я ненавижу тебя, — просто объяснила она, — и хочу с тобой развестись.
— Почему? — опешил Валера.
— Если ты сам не понимаешь, — сказала Даша, упаковываясь в плащик, — я не смогу объяснить.
Она хлопнула дверью, а Валера походил по квартире, поел соленых огурцов, полежал на диване.
Решил позвонить Маше Лазаревой.
Машин голос по телефону звучал звонко, через каждые два слова она принималась хохотать.
Валера назначил ей свидание в «Пирогах» на Никольской.
— А у тебя деньги есть? — вдруг спросила Маша.
— Да, — сказал Валера, внутренне содрогнувшись.
— Просто у меня ни копейки! — хохотнула она и отключилась.
Валера оделся и поехал в «Пироги». В машине, медленно ползущей по пробкам, он все время порывался позвонить Даше, но мужественно сам себя одергивал и терпел.
Приехал на полчаса раньше, сел за стол и заказал водки. Маша Лазарева появилась минуты через две. На ней находилось толстое драповое пальто, шея была в три оборота замотана коричневым вязаным шарфом.
— А я боялась раньше приду и буду терзаться! — воскликнула она, опуская на стульчик крупный зад.
Валере стало очень скучно, он улыбнулся и попросил у Маши сигарету.
Валера не курил, а ее сигареты были с ментолом. Он подумал, что борьба с дымом на какое-то время его отвлечет — это и впрямь сработало. Маша сняла пальто, но осталась в шарфе. Она задавала вопросы, он отвечал. Сигарета тлела, вонючий ментоловый дым уходил в потолок — это как-то оправдывало происходящее. Плюс, конечно, водка.
— Я как ты, — сказала Маша Лазарева, усмехнувшись.
И стала пить водку.
Через полчаса Валера нашел себя вполне спокойно рассуждающим о политических новостях с журналисткой Лазаревой. Она высказывала какие-то версии, он продвигал собственную линию, она курила, не переставая, он тоже курил. От ментола горло сводило, как от кокаина.
Ментол — кокаин для бедных, — подумал Валера.
Маша оказалась неглупой, но вполне обычной. В сущности, она несла хуйню, но без экстаза, по вопросам чисто женским у нее было даже свое мнение. По большому счету, только эти вопросы ее и занимали.
Ей отчего-то взбрело в голову, что, раз Валера пригласил ее в «Пироги» — значит, решился ступить на тот опасный и не сулящий больших дивидендов путь, который она методично обозначала в своих смсках.
Маша делала намеки, водила глазами, открывала, чуть выпучив вперед, губы.
Валера печально вспомнил, как в самом начале политической карьеры тесть впрыскивал его на разные вечеринки и прессухи — там было много молодых журналисток, он заигрывал с ними, они все хотели выйти замуж и потом ему звонили. И Даша злилась на его переговоры с ними, а он, чтобы ее позлить, говорил, что все они — сплошь модели…
