Виктория Токарева - Мои враги
Танька не хотела нравиться. Она, как моя собака, лаяла на каждого проходящего мимо. Собака таким образом защищает хозяина, а Танька защищала своего мужа. Чтобы никто не приближался близко, иначе растащат по кускам. А она с таким трудом его собирала.
Был период, когда моего отца не видели трезвым. Потом был другой период, когда он бегал от Таньки, как заяц от орла. А она — за ним, с тою же скоростью. Волков — не типичный ученый, хилый и задумчивый. Он был красавец, бабник, хотел объять необъятное.
Танька пряла шерсть, дышала остью, кашляла, зарабатывала. Она всеми силами старалась создать условия для своего любимого Волкова. Все остальное ее не интересовало.
Танька умела любить. А я? Что я сделала для своего мужа?
Я сделала его одиноким. И он сбежал, как собака, которую не кормят. Я осталась одна со своими врагами. Потом враги кончились.
Впереди у меня полное стерильное одиночество. Но оно меня не угнетает. Одиночество — это плата за талант. Плата за избранность, за радость творческого труда. «Ты царь, живи один»…
Возможно, я не права. Одиночество — это плата за ошибки. Но я имею право на ошибки. На ошибки не имеет права только пилот, ведущий в небе пассажирский лайнер.
* * *Мне позвонил Валька Архипов.
— Зайди к Татьяне Александровне, — сказал он.
— А кто это? — не поняла я.
— Игоря вдова.
— Танька? — опознала я.
— Ну, наверное…
— А в чем дело?
— Зайди. Она в тяжелой депрессии. Надо что-то делать.
* * *Дверь в квартиру оказалась не запертой.
При моем появлении Танька не повернула головы. Она сидела, глубоко вдвинувшись в диван, и смотрела в стену.
— Давно ты так сидишь? — спросила я.
Танька не ответила. Ей не хотелось разговаривать.
Я набрала Вальку Архипова.
— Может, ее в больницу? — спросила я. — Я же не могу с ней сидеть. И оставить ее тоже не могу.
— Больница — это ужасно, — сказал Валька. — Их там почти не кормят и бьют.
— Но что же делать?
— Надо подумать.
Я положила трубку. Надо подумать… Кто будет думать? И сколько времени?
Танька не выглядела сумасшедшей. Она просто не хотела жить. Сидела и ждала, когда все кончится само собой.
Она резко похудела, выглядела ребенком, которого забыли на вокзале.
Я отправилась в ванную комнату, взяла зубную щетку, крем для лица и все, что стояло на полочке. Скинула в целлофановый пакет. Вернулась в комнату и сказала:
— Поедешь со мной. Посидишь с Сашей. Научишь ее вязать. Через месяц начнутся каникулы, переедем на дачу. Будем сажать цветы.
Танька молчала, но я видела, что она слушает.
— Эта Надежда Ивановна неплохая женщина, — продолжала я. — Но она чужой человек. Ей все до фонаря. Ребенок это чувствует. Саше нужна родная бабка. Будешь работать родной бабкой.
Танька не двигалась, но повернула глаза в мою сторону.
— Саша — внучка Игоря, — продолжала я. — Она и похожа на него как две капли воды. Зачем тебе умирать вслед за Игорем, когда ты можешь поливать его веточку?
Танька разлепила губы и проговорила:
— А я тебе не помешаю?
— Мы переедем на дачу. Это твой дом. Твоя внучка. Если кто кому и помешает, так это я тебе. Но я буду сидеть тихо.
Танька продолжала смотреть перед собой, но с изменившимся выражением. Она возвращалась из своего зазеркалья в реальность.
— Ты меня жалеешь? — спросила Танька.
— Я себя жалею. Кто у меня есть, кроме тебя?
Я подошла к Таньке. Ее маленькое личико было почиркано мелкими морщинками. Мне захотелось обхватить ее руками и прижать к себе. Но я испугалась, что это слишком агрессивное действо для слишком слабой Таньки.
Я стояла в нерешительности. Танька выжидала, может быть, ей хотелось, чтобы ее кто-то схватил, притиснул и вытряхнул из черного мешка.
— Бросим все как есть. Потом найдем тетку, она сделает уборку, — распорядилась я.
— Сами уберем, — слабым голосом возразила Танька. — У денег глаз нет.
Жажда жизни просыпалась в Таньке вместе с жадностью. Жизнь и деньги для Таньки — одно, как близнецы-братья.
Ей неинтересно жить и экономить для себя одной. Танька выражает себя через любовь к ближнему. Любовь и служение.
Она сделает ноги всем моим картинам, и они зашагают по всему миру.
С Танькой я не пропаду.
* * *Анька… Ванька… Танька…
Я подвинула чистый листок бумаги и написала:
«Простите, простите, простите меня. И я вас прощаю, и я вас прощаю. Я зла не держу, это вам обещаю, но только вы тоже простите меня…»
Это стихи Александра Володина.
Я должна найти свои слова, покаяться перед моими врагами. Представляю себе, как они удивятся и презрительно хмыкнут. Зачем Аньке мое покаяние? Ей лучше — деньгами. А Ваньке — вообще не до меня. Он продал участок вместе с прошлым. Я — часть прошлого.
Покаяние нужно мне самой, чтобы вымыть и проветрить душу, как запущенную квартиру.
Делай как должно, а там — как будет.
Я зависаю над чистым листком. Ищу слова. Ничего не приходит в голову, кроме:
«Простите, простите, простите меня. И я вас прощаю, и я вас прощаю…»
