Сэмюэль Беккет - Мерфи
Нири явился с роскошным букетом орхидей-кеттлий, который она, прибыв с опозданием на два часа, милостиво от него приняла и возложила на плиту. Затем она сделала заявление, призванное лишить несчастного тех крох притязаний на ее особу, какие он мог еще случайно лелеять.
Она предназначена для Мерфи, который отбыл, чтобы устроить для своей принцессы достойное ее жилище в каком-то более отрадном уголке земного шара. Когда он это сделает, он прилетит к ней на всех парусах и заберет ее. Она не получала от него вестей со времени его отъезда и потому не знает, где он и чем именно занимается. Это ее не беспокоит, поскольку перед отъездом он объяснил ей, что преуспевать и любить одновременно, пусть даже только в письмах, выше его возможностей. Вследствие этого он не будет писать, пока не добьется ощутимого успеха, достойного сообщения. Она не хотела бы причинять Нири излишнюю боль, распространяясь о своем чувстве к мистеру Мерфи, и так достаточно, чтобы уяснить, что его предложения для нее невыносимы. Если он не настолько джентльмен, чтобы воздержаться своими собственными силами, она прибегнет, чтобы сдержать его, к помощи закона.
В этом месте Нири остановился и закрыл лицо руками.
— Мой бедный друг, — сказал Уайли.
Нири через мраморный стол протянул руки к Уайли, который схватил их в экстазе сострадания и принялся массировать. Нири закрыл глаза. Тщетно. Человеческое веко (к счастью, для человеческого глаза) не слезонепробиваемо. При виде такого горя Уайли почувствовал себя чище, чем за все время со второго причастия.
— Не говорите мне больше ничего, — сказал он, — раз это причиняет вам такую боль.
— Горе вдвоем, — сказал Нири, — печаль пополам.
Высвобождение руки из сочувственного пожатия — это операция, требующая такой тонкости, что — решил Нири — лучше и не пытаться. Чтобы не нанести рану Уайли, он прибегнул к уловке — попросил сигарету. Он пошел дальше — позволил вновь наполнить свою чашку.
Завершив свое заявление, мисс Кунихан повернулась, собираясь уйти. Нири стал на одно колено, стал на два и умолял ее выслушать его голосом, столь охрипшим от страдания, что она повернула назад.
— Мистер Нири, — сказала она, почти что нежно, — я сожалею, если говорила так, что это показалось вам бесчувственным. Поверьте мне, лично против вас я ничего не имею. Если бы я не была — а-а — ни в чьем распоряжении, я могла бы даже научиться любить вас, мистер Нири. Но вы должны понять — я не вольна отдать — а-а — должное вашим авансам. Постарайтесь забыть меня, мистер Нири.
Уайли потер руки.
— Дело клонится к лучшему, — сказал он.
Она снова повернулась, собираясь уйти. Нири снова удержал ее, на этот раз — уверениями, что то, что он собирается сказать, касается не его самого, а Мерфи. Он описал положение, в котором тот пребывал в последний раз, когда слышали об этом странствующем рыцаре.
— Лондон! — воскликнула мисс Кунихан. — Мекка всякого юного соискателя, стремящегося отличиться по фискальной части.
С этим воздушным шаром Нири разделался мигом, расписав стадии, через которые должен пройти юный соискатель в Лондоне, прежде чем он сможет назваться старым воздыхателем. Затем он допустил вещь, которую всегда будет считать величайшей ошибкой своей жизни. Он стал поносить Мерфи.
В тот же день пополудни он сбрил бакенбарды.
Он больше не видел ее почти четыре месяца, покуда она ловко столкнулась с ним в Молле. Она выглядела больной (она и была больна). Наступил август, а она по-прежнему не имела вестей от Мерфи. Нет ли какого-то способа связаться с ним? Нири, который уже глубоко погрузился в этот вопрос, ответил, что не мог ничего придумать. У Мерфи как будто не было никакой родни, кроме свихнувшегося дядюшки, пребывающего попеременно то в Амстердаме, то в Швенингене. Мисс Кунихан продолжала, сказав, что не может она ни с того ни с сего отречься от молодого человека, такого милого молодого человека, который, насколько ей было известно, понемногу сколачивает состояние, чтобы она могла не отказывать себе в тех маленьких радостях, к которым привыкла, и которого она, разумеется, любила очень сильно, если только у нее не будет для подобного дела высших резонов, таких, например, какие проистекали бы из юридически заверенного доказательства о его кончине, его собственноручного и скрепленного печатью отказа от ее персоны или же из неопровержимого доказательства его неверности или экономического провала. Она рада счастливому случаю, позволившему ей поставить в известность относительно этого — а — изменившегося взгляда на ситуацию мистера Нири, который выглядит гораздо — а — моложавее — без своих бакенбардов, прямо накануне ее отъезда в Дублин, где ее всегда устроит отель «Уинн».
На следующее утро Нири закрыл Гимнасий, запер на замок свою рощу, бросил оба ключа в Ли и сел на первый же поезд в Дублин в сопровождении своей âme damnée[16] и прислуги за все, Купера.
Единственным видимым человеческим свойством Купера было болезненное пристрастие к алкоголю как депрессанту. Пока его удавалось не подпускать к бутылке, он был бесценным слугой. Это был низкого роста, обритый наголо человек с серым лицом, одним глазом и триорхизмом[17], некурящий. У него была странная, загнанная походка, как у нищего диабетика в чужом городе. Он никогда не садился и никогда не снимал шляпы.
Этот безжалостный наводчик был спущен на поиски Мерфи, располагая пребыванием последнего в оцепенении в Кокпите в качестве единственного ключа. Но не одного беднягу засек Купер, располагая куда как меньшими данными. Пока Купер прочесывает Лондон, пребывая, как обычно, в запарке, Нири со своей стороны займется делом в Дублине, где его всегда устроит отель «Уинн». Когда Купер отыщет Мерфи, все, что ему надо будет сделать, это сообщить Нири по телеграфу.
Что отличало отношение мисс Кунихан к Нири — это регулярность его перемен. Проявляя жестокость, доброту, жестокость и доброту поочередно, она могла приветствовать его появление в ее отеле не больше, чем зеленый свет — желтый — зеленый составить законную последовательность огней светофора.
Либо он съедет из отеля, либо она. Съехал он затем, чтобы, по крайней мере, знать, кто был обладателем счастливых номеров и завтраков. Если он опять попробует заговорить с ней, не заручившись до того — а — вышеупомянутыми бумагами о ее отставке, она вызовет полицию.
Нири потащился в ближайшую станционную ночлежку. Теперь все зависело от Купера. Если Купер его подведет, однажды рано утром он просто займет позицию перед ее отелем и, как только она с легкостью спорхнет вниз по лестнице, примет пятновыводитель (щавелевокислый калий).
До того времени он мало что мог сделать. Он начал было искать нити, которые могли бы привести его к Мерфи, среди знати, торговцев и джентри Дублина, носивших эту фамилию, но вскоре в ужасе бросил. Он наказал портье из «Уинна» направлять все адресованные ему телеграммы из Лондона через дорогу, в заведение «Муни», где его можно будет найти всегда. Там он сидел целый день, перемещаясь потихоньку с одного табурета на другой, пока не сделает полного круга вокруг стоек, после чего начинал все сначала, только двигаясь в обратном направлении. Он не вступал в разговоры с подсобными барменов, он не выпивал полпинты портера, которые был обязан брать, он не делал ничего, только медленно двигался вокруг стоек, сначала в одном направлении, потом — в другом, думая о мисс Кунихан. Когда заведение закрывалось на ночь, он отправлялся обратно в ночлежку и там ночевал, а утром поднимался лишь совсем незадолго до открытия заведения. Час от 2.30 до 3.30 он посвящал бритью, очищаясь до самого нутра. Все воскресенье он целиком проводил в ночлежке — о чем был поставлен в известность швейцар «Уинна», — думая о мисс Кунихан. Способность останавливать сердце покинула его.
— Мой бедный друг, — сказал Уайли.
— До нынешнего утра, — сказал Нири. Почувствовав, что у него начал дергаться рот, он прикрыл его рукой. Тщетно. Лицо — это организованное целое. — Или скорее до второй половины дня, — сказал Нири, он положительно это мог.
Он достиг поворотной точки и подумывал о том, чтобы слинять, когда из «Уинна» пришел коридорный и вручил ему телеграмму. НАШЕЛ ТЧК СКОЛЬЗКИЙ ТИП ТЧК КУПЕР. Он все еще смеялся и плакал, к великому облегчению подсобных барменов, которым опротивело и опостылело его безжизненное лицо изо дня в день у их стоек, когда коридорный возвратился со второй телеграммой. ПОТЕРЯЛ ТЧК ОСТАВАЙТЕСЬ В ТЧК НАХОЖДЕНИЯ ТЧК КУПЕР.
— Смутно припоминаю, — сказал Нири, — что меня вышибли.
— Психология барменов.
— Потом — больше уже ничего, — сказал Нири, — покуда это бессмертное мягкое место не вздумало извести меня своим взглядом.
— Но там нет мягкого места[18], — сказал Уайли. — Как оно могло бы там оказаться? Какие шансы у мягкого места на Главном Почтамте?
