Мартен Паж - Быть может, история любви
— Как ты, держишься? — спросила Фостин.
— Стараюсь.
Виргилий опустил глаза, приняв расстроенный вид. Он закусил губу. Все в нем пело. Ему предстояло заняться знакомым делом — складывать мозаику из эмоций и слов. Кроме того, он привык к роли брошенного и все полагающиеся жалобы, все тончайшие нюансы поведения, отвечающие этому стереотипу, знал назубок. Фостин услышала о «разрыве» раньше других. Если она дружила с Кларой, она не могла не знать, что никакого романа не было. Однако все обстояло иначе. Виргилий решил не расспрашивать ее ни о чем, чтобы не заронить сомнений в душу приятельницы.
К столику подошел официант с блокнотиком. Виргилий сослался на отсутствие аппетита. Фостин настойчиво уговаривала его поесть. Он заказал три кружки пива. Фостин отменила этот алкогольный заказ и составила свой — гастрономический. Когда официант принес бан-хоай (свинина, креветки и ростки сои, завернутые в слоеное тесто) с золотистой вздувшейся коркой, Виргилий вздохнул и сделал вид, что ест через силу вкуснейшие ча ка (жареная рыба), бун танг (суп), немы и чао том (палочки сахарного тростника с креветками). Пряный вкус тмина, нуок-мама и жареного арахиса пьянил его. Он гримасничал, старательно стирая с лица удовольствие.
Фостин нашла, что Виргилий держится очень мужественно: не ноет и не плачется на судьбу. Первый раз в жизни ее друг переносил страдания с достоинством, не впадая в самолюбование. Она была поражена.
За едой Фостин лезла из кожи вон, чтобы развлечь его. Она даже рассказала ему о своей последней ссоре с другом. Ничто так не утешает холостого человека, как истории из супружеской жизни. Фостин и ее друг — каждый по отдельности — были великолепны. Но вместе они представляли собой убедительную рекламу вазэктомии и перевязки семявыносящих протоков. Создав семью, эти двое растеряли почти все свои достоинства (в причудливом мире любви соединение приводит к распаду).
Мысль, которую Фостин стремилась донести до Виргилия, была проста: супружеская жизнь — это ад. Если история зашла в тупик, то причина тому не приход к власти Наполеона, как полагал Гегель, не падение берлинской стены, как думают интеллектуалы консерваторы, а доминирующая роль брака: человек попадает в колею и на этом пути его ждет лишь одно событие — смерть, и даже уведомительного письма он не получит. Фостин потратила немало энергии на то, чтобы убедить его в бесполезности любовных отношений.
Они запили ужин освежающим, разноцветным и сладким напитком, а желе из растений и ростков сои — кокосовым молоком. Фостин расплатилась. Вечер удался.
Существует целый свод международных законов по защите разбитых сердец, своего рода веронская конвенция. Несчастные влюбленные могут рассчитывать на поддержку мощной франк-массонской организации. Каждый вечер кто-нибудь занимался Виргилием. Одна нянька сменяла другую: его выгуливали, кормили, собирали по частям. Его приглашали в театр и в кино, на вернисажи и коктейли. Он физически не мог принять все предложения. Очень скоро появились сводни, предлагавшие самых симпатичных девушек.
Никогда еще жизнь Виргилия не была столь прекрасна: он наслаждался положительными сторонами разрыва и при этом не испытывал страданий. Раньше, когда личная жизнь оборачивалась драмой, страдания мешали в полной мере оценить причитавшуюся ему дружескую заботу. Чтобы по-настоящему радоваться выздоровлению, решил он, лучше не заболевать.
Оказалось, что никто из его друзей никогда не общался с Кларой. Кто-то вроде видел ее у Мод мельком, но не запомнил. Да, без всяких сомнений, она там была, и это все, что о ней знали. Она не входила в круг приятелей Виргилия. Поэтому разоблачения он не боялся.
Надя пригласила его провести уикенд в Нормандии в загородном доме родителей ее жениха. Вообще-то Виргилий всегда томился вдали от цивилизации в компании незнакомых людей, к которым он вряд ли мог проникнуться теплыми чувствами. Жизнь в коллективе внушала ему ужас. Предсказуемые разговоры на банальные темы утомляли его. Он не мог сказать ничего нового ни о политике, ни о сексе, ни о погодных условиях, и его ненавидел изливать душу людям, которые только и думали, как бы излить свою. Но ему не хотелось огорчить Надю, лишив ее возможности утешить друга в беде, и он дал себя уговорить.
В пятницу вечером он сел в зеленый минивен Надиного жениха, весь облепленный стакерами (цветами, животными, рок-музыкантами). Сиденья из пенопласта без подголовников, застоявшийся запах блевотины. Машина, скорее всего, никогда не проходила технического контроля, а шофер слишком уж философски относился к правилам безопасности, поэтому Виргилий был нимало удивлен, когда через два с половиной часа они доехали до Улгата живыми. Надя познакомила его со всей компанией, прибывшей на выходные. В огромном доме собралось восемь человек. До ужина Виргилий бродил по пляжу.
Все проходило не так, как он себе представлял. От него никто ничего не требовал. Не надо убирать со стола или мыть посуду. Можно валяться на диване перед камином, почитывая романы. Можно выбрать себе музыку (в доме был старый проигрыватель и запылившаяся великолепная коллекция Кинга Оливера[11] и Бикса Байдербека[12]). Можно смаковать прекрасные бургундские вина (монтраше и романе конти), есть лучшие сыры (нежный мягкий фин де сьекль, камамбер с кальвадосом, ливаро и пон-л'эвек). Никто не втягивал его в разговоры и не смел перечить, когда он изрекал категоричные суждения относительно какого-нибудь фильма или книги, или когда он высказался в духе Кейнса[13] за эвтаназию рантье и отмену наследственного права. Он позволял себе ответить на вопрос вздохом или пожатием плеч, и никто на него не обижался. Ему постоянно доставались самые большие куски пирога (начинка из яблок и смородины из сада, с маслянистой и сладкой коркой).
Виргилий уже не был таким мизантропом. Он понял, что и человечество иногда бывает полезным, если носит его на руках.
~ ~ ~
В воскресенье вечером, вернувшись в Париж, Виргилий (довольный, усталый, сытый, чуть раздобревший и подсоленный морем) неспешно бродил по своему кварталу. Огни магазинчиков улицы Дюнкерк, единственного выжившего порно-кинотеатра, кафе и забегаловок радовали его. Вечер катился к концу, парочки возвращались домой или ссорились, такси развозили пассажиров, дворники чистили тротуары.
Армель сидела в кафе «Терминюс». На ней были темно-синие джинсы, белая облегающая блузка с декольте, тонкая бежевая кофта из овечьей шерсти и черный шерстяной пиджак. Женщины и их наряды завораживали Виргилия. Они напоминали ему хамелеонов, которые проводят жизнь в поисках цвета, способного помочь им раствориться в мире. Вечная погоня за новым обликом делала их неуловимыми. У мужчины куда меньше вещей, ему не надо скрываться, и он любит то немногое, что носит. Одежда многое говорит о мужчине, но о мире можно судить лишь по одежде женщин. Виргилий заказал бокал альмавивы, а Армель — жеври-шамбертен.
— Ты не поверишь, — сказал Виргилий, — но я еще никогда не был так счастлив.
Армель вытащила карту из колоды таро и положила ее на стол перед собой. Это была красивая, украшенная древнеегипетскими иероглифами колода карт. Она перевернула карту — на ней оказался монах с весами.
Издавна считается, объяснила Армель, что таро — это вариант египетской Книги мертвых, которая восходит к глубокой древности. Виргилий заметил, что возраст теории еще не делает ее истиной — мало ли всякой чуши благополучно живет в веках. Армель отбила атаку, сославшись на Платона («Федра») и Цицерона («Об искусстве гадания»), которые верили в предвиденья. По их мнению, некоторым людям, например, людям искусства, открывается тайное знание, и мир не представляет для них загадки. Такова была и сама Армель. Чувствительная и артистичная, она была наделена к тому же наблюдательностью и дедуктивным талантом. Ее дар ярко проявлялся в интуитивном понимании человеческой природы. Она умела разгадывать души, словно вещие сны.
Попав в очередную переделку, Виргилий всякий раз подумывал, не прибегнуть ли к ее дару ясновидения. Но тогда пришлось бы признать, что он верит во все это шарлатанство. Если предсказания не сбудутся, его подруга окажется в неловком положении, а если сбудутся, он сам попадет впросак. Впрочем, Армель говорила, что близким людям гадать невозможно, нельзя быть до конца объективным.
Виргилий в таро не верил, зато верил в тонкую душу Армель. Он хотел знать, что она думает о сложившейся ситуации.
— В идеале счастье не должно зависеть от внешних обстоятельств.
Официант принес вино и вазочку с солеными орешками.
— Я делаю, что могу, — сказал Виргилий, отправляя в рот один орех.
— Думаю, ты можешь гораздо больше того, что делаешь.
