Мартен Паж - Быть может, история любви
Обзор книги Мартен Паж - Быть может, история любви
Мартен Паж
Быть может, история любви
Каблуки Виргилия клацали по мокрой мостовой. Он вышел из здания агентства «Свенгали Комюникейшен» позже обычного; то, что часы над дверью неисправны, он обнаружил только с закатом солнца.
Рекламному агентству, где трудился Виргилий, расположенному между Лувром, зданием Государственного Совета и театром «Комеди Франсез», повезло с окружением. Виргилия приводила в восхищение станция метро в ореоле разноцветных жемчужин, похожая на поделку, которую смастерил ребенок к Празднику матери. И все же у него не сложилось задушевных отношений с кварталом; они сожительствовали, но держались отчужденно, как бы чего не вышло. Виргилий отличал лишь два островка, вкрапленные в эту золоченую часть первого квартала: книжный магазин «Деламен» и кафе-ресторан «У Жана Нико», последнее убежище, куда не заглядывала эндемическая популяция — шикарная публика.
Виргилий сел в автобус и прокомпостировал проездной билет. Он уже полгода не ездил на метро, потому что задыхался под землей, а порой даже впадал в панику. На земле же дело не шло дальше смутного страха перед автокатастрофами.
Мысли бегут вперед вместе с автобусом. Виргилий медленно освобождался от трудового дня. Мало просто закрыть за собой дверь офиса, спуститься на лифте вниз и оказаться на улице. Переход из одного состояния в другое требует времени. Поток мчавшихся машин, вращение колес, скольжение взгляда, устремленного на городской пейзаж — на пешеходов, автомобили и велосипеды, — все это помогало ему забыть работу и коллег. Он становился собой по мере того, как приближался к дому. Виргилию не всегда было комфортно наедине с собой, однако тот, кем он считал себя, тот, кем ему хотелось быть, и тот, кем он являлся, сосуществовали, не особенно конфликтуя.
Автобус затормозил у Северного вокзала, чуть не сбив с ног какого-то клошара. Армель не было на ее обычном месте — за столиком на террасе кафе «Терминюс». Виргилий был бы рад, окажись она там — губы слегка подкрашены красной помадой, в руках книга. После ужина он встретится с ней, и они выпьют немного вина.
Подойдя к своему дому, он поприветствовал двух проституток. Они улыбнулись и помахали ему в ответ. Почтовый ящик был пуст. Виргилий взбежал на третий этаж, отпер дверь и бросил ключи в корзинку с бананами и яблоками.
Красная лампочка старенького кассетного автоответчика мигала. Виргилию нравилось получать сообщения, — неважно, оставляли их друзья или же продавцы кухонных гарнитуров; в них ему слышался зов социума. Однако прежде он приготовит себе что-нибудь перекусить. Он открыл холодильник и проинспектировал его недра: яйца, начатая банка очищенных томатов и впечатляющая колония йогуртов. Виргилий разбил на сковородку два яйца, прикрыл будущее блюдо крышкой и только после этого нажал на кнопку автоответчика.
— Виргилий, — произнес женский голос.
Он наклонился к динамику, чтобы в полной мере насладиться пленительными модуляциями голоса. У Бога был женский голос, подумал Виргилий. Запись продолжалась:
— Это Клара. Мне очень жаль, но, думаю, нам следует расстаться. Я ухожу от тебя, Виргилий. Ухожу.
Он прослушал сообщение пять раз. Яйца чадили в сковородке. Плеснув в лицо холодной водой, он посмотрелся в зеркальце аптечки. Зажмурился и через пару секунд открыл глаза. Проглотил успокоительное. Пошел на кухню и выключил плиту. От яиц, похожих на два уголька, исходил едкий дымок.
Мало что можно сравнить по мучительности с разрывом. Расставание — это тщательно спланированное покушение на человека: бомба закладывается в самое сердце, и от ее разрушительного взрыва нет спасения. Однако в данном случае Виргилий узнал, что его бросила женщина, с которой он не был знаком и с которой — хотя бы по этой причине — его ничего не связывало. Так что он, в полной мере ощутив удар, какой испытывают те, чью любовь отвергают, понимал в то же время всю абсурдность произошедшего.
Виргилий никогда не считал Землю надежным небесным телом. Он почти во всем сомневался, но уж за то, в чем был уверен, держался крепко. Он не женат. Это неоспоримо. Содержимое его холодильника выдавало холостяка; у него были привычки холостяка. И если сила земного притяжения могла вызывать какие-то сомнения, то жены у Вергилия не было точно.
Он обвел взглядом привычные детали обстановки: коллекция виниловых пластинок, над диванчиком с одряхлевшими подлокотниками — красно-желтая афиша цирка, где работали его родители, коробка с цикорием, на холодильнике — счет за телефон, придавленный магнитом в форме африканского слона (большие треугольные уши расправлены, словно крылья бабочки, хобот между бивнями поднят вверх). Он отключил автоответчик, взял его и вышел из квартиры.
Он шел по бульвару Мажанта, вслушиваясь в свои шаги. Тело функционировало нормально: все суставы и мышцы работали, кровь текла по венам. Только мозг готов был взорваться от напряжения.
~ ~ ~
Всю дорогу до улицы Петит-Экюри, где находился кабинет психоаналитика, он шел, крепко прижимая к груди черный костлявый автоответчик. Этот квартал походил на тот, где работал Виргилий, лишь одним — множеством переулочков, позволяющих избежать оживленных больших улиц.
На улице Петит-Экюри кто-то поставил у дома стулья и белый пластмассовый стол; пожилая чета, должно быть, пенсионеры, возилась у кустов роз, на земле валялся детский велосипед. Кабинет доктора Зеткин затерялся на третьем этаже, в самом углу двора. Фасад украшали вертикальные, горизонтальные и поперечные брусы, похожие на коричневые толстые нитки, вплетенные в полотно; вглядевшись, можно было различить наверху водосточные желобки, не позволявшие дождю портить дерево и штукатурку.
В приемной последняя пациентка, молодая женщина (в полотняных брюках и черной курточке, волосы забраны в хвост), перелистывала журнал. По всей видимости, она немного струхнула, увидев Виргилия, прижимающего к сердцу автоответчик, и тут же уткнулась в журнал. Дверь в кабинет открылась, рука доктора Зеткин мелькнула в проеме, приглашая молодую женщину войти.
Виргилий напевал себе под нос последний рекламный слоган, услышанный им в агентстве. Мотивчик, прославлявший яблочное пюре и его благотворное воздействие на здоровье, успокаивал его. Обычно в приемной он перебирал в уме свои самые насущные страхи, отбирал темы, которые стоило бы обсудить, запасался риторическими приемами убийственной силы и придумывал аргументы, способные положить на обе лопатки доктора Зеткин. Но сейчас он счел за лучшее не насиловать свой разум. Через двадцать минут женщина вышла.
Доктор Зеткин была дамой лет пятидесяти. Сильная проседь, очки в зеленой черепаховой оправе, поверх кремовой блузки — жилет из тонкой сиреневой шерсти; жемчужное ожерелье, на пальцах перстни с нефритом и янтарем. Воздух в кабинете пропитан ароматом лапсанг сушонга. Виргилий находил его слегка крепковатым, однако запах лапсанга настолько слился в его сознании с сеансами доктора Зеткин, что стоило пару от этого чая коснуться его ноздрей, как ему немедленно становилось лучше.
— Здравствуйте, доктор.
— Вы на сегодня не записаны.
Она жестом пригласила Виргилия пройти в кабинет и усадила напротив себя за стол. У книжного шкафа на столике дымился красный чугунный чайник. Перед доктором лежал раскрытый огромный ежедневник в черной обложке. Чем-то он напоминал хищную птицу, распластавшую крылья. Вся страница пестрела именами, однако Виргилий в списках пациентов не значился. Понедельник — не его день.
Виргилий ходил сюда уже давно и потому не ревновал доктора Зеткин к другим пациентам. Напротив. Он полагал, что поток пациентов позволит доктору Зеткин убедиться, насколько он интереснее, чем все это стадо пошлых невротиков. В отношениях психоаналитика с пациентом нельзя переступать черту; настоящий профессионал будет безжалостно отклонять приглашения на выставки, исходящие от тех, кто прибегает к его помощи. Он не станет ни вашим другом, ни вашим врагом. В сущности, он вообще теряет человеческий статус. «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир», — говорил Архимед, бросая вызов своим друзьям из Сиракуз. Что же касается Виргилия, то ему оставалось лишь перевернуть себя, чтобы избавиться от неврозов; доктор Зеткин играла роль точки опоры, раз уж ничего более стабильного в его жизни не было.
— Я попал в аварию, — сказал Виргилий.
— Так. В какую аварию?
— Столкнулся с реальностью.
Жизнь калечит людей гораздо сильнее, чем войны, болезни и автокатастрофы. Виргилий поставил автоответчик на стол. Доктор Зеткин прищурилась и сложила руки на груди. Виргилий нарушал правила. Он должен лечь на диван. Он не должен все время сидеть. Не должен искажать географию кабинета. Виргилий знал, что доктор Зеткин видела в таком поведении некий симптом. Но не ему было сетовать на это, ведь он сам любил повторять, что любые действия (вдох и выдох, например) являются симптомами.
