Самид Агаев - Правила одиночества
— Почему?
— Потому что я тебя люблю.
Караев тяжело вздохнул и стал смотреть в потолок.
— СКОЛЬКО лет прошло, — голос Елены дрогнул, но она справилась, — ты мог бы меня простить, я просто девчонка была, ничего не понимала в жизни, думала, что любовь — это как одежда, можно другую, оказалось — нет.
— Вот именно, что столько лет прошло — это все равно что реанимировать умершего, то есть зомби мы получим, но чувств прежних в нем не воскресить, как ты этого не можешь понять!
— А я ведь ничего особенного не прошу от тебя.
— Послушай, я плохо себя чувствую, ты хочешь доконать меня?
— Боже упаси, напротив, я хочу помочь тебе, что мне для тебя сделать, скажи.
— Помолчи немного.
— Как мало тебе от меня нужно, — с сарказмом произнесла Елена.
Караев закрыл глаза и тут же открыл. На миг ему показалось, что Лена ничуть не изменилась, и что это то самое февральское утро, когда она пришла навестить его, больного гриппом, в общежитие. Ей тогда едва исполнилось семнадцать лет.
— Я по поручению группы, — сказала она.
— А я решил, что по велению сердца, — слабым голосом произнес Ислам.
Лена его слова приняла всерьез и растерянно оглянулась: в комнате они были одни.
— Ты не закрывай дверь, — посоветовал он.
— Почему? — спросила Лена, хотя подумала именно об этом.
— В американских военных училищах девочки и мальчики живут в одной казарме, но в разных комнатах. Парень совершенно свободно может зайти к девушке и находиться там, но дверь при этом должна быть нараспашку, чтобы даже тень подозрения не могла пасть на них.
— Вот еще глупости, мне плевать, что обо мне подумают, — она пожала плечами и подошла ближе.
— Садись.
Лена, не чинясь, присела на уголок кровати и улыбнулась.
Именно этот момент вдруг возник в памяти Караева. Начало романа. Их отношения так и остались целомудренными. Это было то благословенное время, когда в Москве даже в институте легко можно было встретить девственницу. То, что было дальше, Караеву уже вспоминать не хотелось, но именно эта сцена почему-то наполнила его сердце нежностью.
— Можно я лягу рядом? — словно почувствовав, спросила Лена.
Караев вдруг засмеялся.
— Смеешься — значит, дело на поправку пошло.
— Нет, просто я вспомнил мейхана, у нас есть такая форма народного творчества — куплеты. Вот, послушай:
Я больной, ты больной,
Приходи ко мне домой,
Будем вместе аспирин глотать.
Если это не поможет,
Доктор нас в постель положит…
Будем делать маленьких детей.
Ну, и так далее.
— Хорошие куплеты, — оживилась Лена, — главное — актуальные. Так я могу лечь рядом?
— Ну, если хочешь, чтобы я умер на тебе — ложись, мужики моего возраста часто умирают на женщинах.
— Да-а, Караев, умеешь ты разбудить желание в женщине, — протянула Лена.
— Послушай, Воронина, почему наши отношения не могут остаться платоническими? — спросил Караев.
— Потому что мне мужик нужен, понимаешь?
— Ты даже не представляешь, сколько женщин могут подписаться под этими словами, — сказал Караев.
— Ну-ну, продолжай в том же духе, — Воронина поднялась, огляделась. — Ну что ж, не знаю насчет остального, но убирается она у тебя довольно аккуратно, моя совесть чиста.
В дверном проеме Воронина остановилась.
— Ничего не хочешь мне сказать на прощанье?
— Не приезжай без звонка, — попросил Ислам.
Ушла, хлопнув дверью. Караев полежал еще немного, пытаясь заснуть, затем встал, оделся и отправился на встречу с бандитами.
Татарва
Магазин, принадлежавший Караеву, находился на окраине, в одном из микрорайонов Москвы. То есть это был не совсем магазин в капитальном здании, а облагороженная торговая палатка. Дни ее были сочтены, так как московские власти в очередном приступе созидания издали указ об упорядочении торговли в коммерческих палатках. Из этого указа следовало, что все нестандартные торговые палатки должны быть снесены. Караев не особенно расстраивался, так как этот период бизнеса им давно был пройден.
Палатка подвернулась Караеву случайно: знакомый грузин предложил ему купить на паях магазинчик в проходном месте. Нодар был человеком осторожным, хотел разделить свой риск, тем более у него уже были две торговые точки, где на ура расходилось дефицитное по тем временам пиво. Если бы Караев в тот момент был трезв, он бы отказался, так как не очень хорошо знал ни Нодара, недавно вышедшего из очередной отсидки, ни того человека, который пришел с этим предложением. Себя Ираклий — так звали человека — предлагал в управляющие. Но дело происходило за столом, выпито было немало, поэтому Караева долго уговаривать не пришлось. Через два месяца убыточной торговли Нодар закатил истерику и стал требовать продажи магазина, желая вернуть свои деньги.
Ислам, не имевший привычки отступаться, выплатил его долю и стал единоличным собственником. Не так давно, во время ревизии, обнаружилась внушительная недостача. Караев потребовал у Ираклия объяснений, затем погашения долга. Ираклий бросился за помощью к Нодару, но, не найдя понимания, обратился к другому земляку, бывшему однокласснику по имени Важа, ныне вору в законе. Стрелка должна была состояться сегодня у метро «Бабушкинская», возле вещевого рынка. Караев приехал вместе с Нодаром, который безоговорочно принял сторону Ислама, видимо, в качестве компенсации за тогдашний малодушный выход из совладельцев магазина. Потом появился напыщенный, страшно важничающий Ираклий в сопровождении двух «быков». «Быки», как ни странно, были русские. Он издалека раскланялся с Нодаром, но подходить не стал. В последний момент, к ужасу Ираклия, Важа не приехал, прислал вместо себя доверенного человека.
Доверенный оказался беспристрастен и внимательно выслушал обе стороны. В разговоре выяснилась любопытная деталь: оказалось, что Ираклий представил себя Важа компаньоном Караева, который по неопытности, не корысти ради, нанес ущерб магазину. В то время как Ислам утверждал, что нанятый им управляющий проворовался и должен возместить ущерб. На вопрос арбитра, почему Ираклий ввел Важа в заблуждение, тот заявил, что это он нашел магазин и приложил усилия для его нормального функционирования, следовательно, считает себя совладельцем. На лицах окружающих при этих словах появились улыбки. «Вернешь человеку деньги, — сказал Ираклию арбитр, — и нам на глаза лучше не попадайся». После этого он кивнул Нодару, сел в поджидавшую его машину и уехал. Вслед за ним разъехались и «быки». Оплеванный Ираклий остался один. Он был похож на побитую собаку, с жалкой улыбкой заглядывал Нодару в глаза, пытаясь увидеть в них угрызения совести. Все же они были оба грузины, хорошо ли было выступать на стороне азербайджанца?
— Надо вернуть человеку деньги, — хмурясь, сказал ему Нодар. Двадцатилетний тюремный стаж давно убедил его в том, что самой большой подлости и предательства как раз следует ожидать от своих, что национальность, полученная при рождении — это условность, она формируется в человеке с течением времени. Некоторые русские, азербайджанцы, евреи, валившие вместе с ними лес в лагере, были в большей мере грузинами, чем некоторые из грузин.
— Нодар, у меня нет столько денег, — воскликнул Ираклий.
— А куда ты дел два с половиной миллиона?
— Клянусь мамой, я не знаю, как это получилось, это ошибка!
— Зато я знаю, — заявил Нодар, — вот кафе «Катюша».
Он простер руку, показывая на новенький «Тонар», припаркованный на противоположной стороне дороги. Перед ним стояло несколько белых пластиковых столов со стульями. Над «Тонаром» была надпись из неоновых букв.
— Это ведь твой кафе «Катюша»?
— Мой, да, — признался Ираклий.
— Товар на два с половиной миллиона ты из магазина взял и здесь продал.
— Я здесь пирожки продаю, какой я товар мог взять! — взмолился Ираклий.
— Откуда я знаю, какой ты товар взял, — пожал плечами Нодар, — вот, человек лучше знает.
— Мое пиво ты здесь продаешь вместе с пирожками, — сказал Ислам, — берешь его из моего магазина, а деньги в кассу не вносишь. Как раз на три машины пива денег не хватает.
— Клянусь мамой, я все вносил, пиво брал, не отказываюсь, но это ошибка.
— Это твоя ошибка, — вмешался Нодар, — надо вернуть деньги.
— У меня столько нет денег, где я возьму?
— Машину продай.
— Машину продам — на чем ездить буду.
— Пешком будешь ходить, жир свой растрясешь.
Понурившись, Ираклий замолчал.
Исламу стало жаль его, и он произнес:
— Я буду давать тебе пиво по себестоимости, будешь продавать и из прибыли со мной рассчитываться, пока не вернешь долг.
