Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету
Раздался топот солдатских сапог, чайки и утки поднялись в воздух, солдаты спустились к деревянному парапету, крича что-то по-датски. Со стороны казарм били в колокол. На шум прибежала Алиса и какой-то незнакомый Джеку человек, он решил, что это органист. "Чем может помочь органист в такой беде?" — подумал Джек. Анкер Расмуссен, однако, если это был он, больше походил на военного, нежели на музыканта.
Алиса орала благим матом. Джек забеспокоился, не решит ли мама, что и тут тоже виноват его папа. В некотором смысле так оно и было. Джек сомневался, удастся ли ему спастись. Ведь если лед не выдержал его самого, как же он выдержит солдат?
И тут Джек увидел его, самого маленького солдата. В группе, которая прибежала первой, его не было; наверное, Анкер Расмуссен вызвал его из казармы. На нем не было формы — только длинная пижама, наверное, он спал, а спать ему разрешили, потому что он раньше болел, а теперь выздоравливает. Дрожа как осиновый лист, он ящерицей пополз по льду к Джеку, дюйм за дюймом; Джек подумал, что так и должны делать солдаты — ползать по-пластунски, лежа на животе и помогая себе локтями. За собой самый маленький солдат тащил винтовку, зажав ее ремень в зубах.
Добравшись до пробитой Джеком полыньи, он протянул мальчику приклад винтовки. Джек обеими руками схватился за ремень, а солдат взялся за дуло и вытянул его из воды на лед.
У Джека совсем замерзли ресницы, он чувствовал, как на голове образуется ледяная корка. Оказавшись на льду, он решил было встать на четвереньки, но самый маленький солдат крикнул ему:
— Лежи на животе!
Джек не удивился, что солдат говорил по-английски, — он удивился, что у солдата совсем не солдатский голос, а такой же, как у его сверстников, маленьких детей, еще даже не подростков.
Джек лег на живот, и самый маленький солдат потянул его, как санки, по льду к берегу, где ждала Алиса. Мама обняла его, поцеловала — а потом как дала ему по попе! Это был единственный раз на памяти Джека Бернса, чтобы мать его ударила; в тот же миг она разрыдалась. Не медля, Джек схватил маму за руку.
Джека завернули в одеяла и отнесли в дом коменданта, но он потом не помнил, чтобы видел хозяина. Одежду Джеку принес самый маленький солдат; она была ему велика, но Джек удивился скорее тому, что она гражданская, — он ожидал увидеть форму.
— Джек, у солдат тоже есть обычная одежда, они надевают ее, когда идут в увольнительную, — объяснила мама Джеку, но он не очень понял. Для четырехлетнего ребенка слово "увольнительная" слишком сложное.
Покидая Цитадель, Алиса поцеловала самого маленького солдата на прощание; ей пришлось нагнуться, чтобы это сделать, а Джек помнил, что солдат еще и привстал на цыпочки.
Тогда-то Джеку и пришло в голову, что мама должна подарить его спасителю что-нибудь, например, сделать бесплатную татуировку — ведь солдаты это почти матросы, они тоже наверняка любят татуировки. Алиса улыбнулась — кажется, идея Джека ей понравилась. Она снова подошла к самому маленькому солдату и, еще раз нагнувшись, что-то шепнула ему на ухо. Он обрадовался тому, что услышал; предложение явно ему понравилось.
Выяснилось, что Алисе и Джеку есть смысл ехать в Стокгольм не только ради талантов Дока Фореста. Анкер Расмуссен сообщил Алисе, что за три года до того умер Эрик Эрлинг, органист в стокгольмской церкви Ядвиги Элеоноры, и на смену ему пришел подающий фантастические надежды двадцатичетырехлетний Торвальд Торен. До Анкера дошли слухи, что Торвальд ищет себе помощника.
Алисе показалось странным, что Уильяма привлекла должность помощника у органиста младше его. Анкер Расмуссен был иного мнения: Уильям умен и талантлив, он, вне сомнения, станет хорошим органистом; и для него как раз настало время попутешествовать, поиграть на разных органах, пообщаться с разными органистами, что-то перенять у них, что-то, может быть, даже украсть. Расмуссен полагал, что Уильяма гонят из города в город отнюдь не только проблемы по дамской части.
Мама сказала Джеку, что эти вот теории Расмуссена ее очень беспокоят; она-то сама влюбилась в Уильяма потому, что он божественно играл на органе, но ей не пришло в голову, что и сам Уильям мог пасть жертвой соблазна — а соблазнителем выступил его инструмент. Что, если Уильям был одержим идеей играть на все более и более огромных органах или, по крайней мере, менять их регулярно? Ведь вот бывает же, что юные девушки влюбляются в лошадей и меняют их, как перчатки? А еще Алису беспокоила, конечно, мысль о том, что, может, Уильяму нравится менять учителей не меньше, чем женщин.
Джек решил, что они уедут в Стокгольм немедленно, но у мамы были другие планы. За Рождество можно было хорошо заработать у Татуоле. А если такому великому мастеру, как Док Форест, приходилось в Стокгольме работать дома, значит, татуировочный бизнес там может быть нелегальным. А если так, то ей будет нелегко зарабатывать деньги в Стокгольме и нужно как можно больше выжать из каникул в Копенгагене. Вот потом они с Джеком отправятся в путь.
Прощание на Нюхавн, 17 затянулось надолго. Джек не помнил, чтобы позировал для фото перед дверью салона, но звук затвора фотоаппарата четко врезался в его память. Кто-то очень много фотографировал.
Клиенты — прежде всего матросы в рождественском увольнении — так полюбили Алису, что она работала до поздней ночи. На Бабника Мадсена спрос был ниже, так что частенько он провожал Джека в "Англетер", пока Алиса делала свое дело.
Ларс садился на кровать, а мальчик чистил зубы, потом залезал под одеяло, и Бабник рассказывал ему какую-нибудь историю, пока тот не заснет. Истории Бабника быстро вгоняли Джека в сон. В основном он рассказывал, как ему жилось в детстве, — и так его было жалко, аж слезы наворачивались! Каких только несчастий он не навидался с рыбой — правда, большинства этих неприятностей, как казалось Джеку, можно было легко избежать; Бабник же считал все эти события не иначе как вселенскими катастрофами.
Мальчик засыпал в своей комнате — узкой, отделенной от маминой спальни ванной комнатой и туалетом со сдвижной дверью; Ларс отправлялся на унитаз читать журналы. Джек иногда просыпался и видел его силуэт сквозь матовое стекло двери. Ларс иногда так и засыпал там, положив голову на колени, и Алиса его будила.
По просьбе Ларса она сделала ему татуировку. Он хотел, чтобы она вывела у него на груди разбитое сердце — его собственное, утверждал он, потому что оно разбилось. Алиса согласилась, и у Ларса на левой стороне груди появилось сердце ярко-красного цвета, разорванное на две половинки, верхнюю и нижнюю. Между половинками оставалось место, где можно было вытатуировать имя, но и Алиса и Татуоле всячески отговаривали Ларса. Разорванного сердца, говорили они, вполне достаточно — и так ясно, как страдает его обладатель.
Ларс хотел, чтобы Алиса вписала туда свое имя. Она отказалась.
— Не я разбивала твое сердце, — сказала она, но кто знает, может, так оно и было.
— Нет, я имел в виду другое, — гордо и с достоинством сказал Бабник Мадсен, — я хотел, чтобы ты вписала туда свое тату-прозвище.
— Вот оно что! Татуировка с автографом! — воскликнул Татуоле.
— Ну это же совсем другое дело! — сказала Алиса.
И между зубцами на коже Ларса появилась надпись изящным курсивом — "Дочурка Алиса".
Алиса была ему благодарна за трогательную заботу о Джеке.
— Это подарок, — сказала Алиса Ларсу, забинтовывая разбитое сердце.
Джек не знал, что мама подарила Оле. Может быть, ему не досталось ничего — даже знаменитой Алисиной иерихонской розы, которой Оле так восхищался.
В последний их вечер в Копенгагене Оле закрыл лавочку пораньше и повел всех в дорогой ресторан на Нюхавн, там был настоящий камин. Джек попросил кролика.
— Джек, как же ты можешь есть Братца Кролика?! — возмутилась мама.
— Да пусть себе ест, — сказал Ларс.
— Знаешь что, Джек? — сказал Татуоле. — Это, конечно, не Братец Кролик. Датские кролики не носят брюк!
— Да-да, они вместо одежды покрывают себя татуировками! — рассмеялся в голос Бабник Мадсен.
Дождавшись, когда все отвернутся, Джек тщательно изучил своего кролика — татуировок не обнаружилось. Кролика он доел с удовольствием, а вот пива, судя по всему, выпил недостаточно.
В ту ночь ему приснился кошмар. Он проснулся, совершенно голый, дрожа от страха. Он только что провалился сквозь лед на Кастельгравен и утонул. На дне, о ужас, Джека ждали другие покойники — легионы солдат, которые за многие столетия утонули в канале. Они отлично сохранились в холодной воде. И, что было совсем нелогично, в их числе обнаружился и самый маленький солдат.
Как всегда, в ванной горел свет — это у них был такой ночник для Джека. Он раздвинул стеклянные двери и вошел в мамину спальню. Был уговор — если ему снится страшный сон, он может прийти к маме в кровать.
