Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее
Отходная молитва
Володя сидел на Гериной кухне и пил большими полными рюмками водку. У него начался отходняк, его мутило, несколько раз рвало, а сейчас почти целая бутылка водки не могла унять колотивший его нервный озноб. Гера ничего не пил, вернее, делал вид, что пьет. Он лишь подносил рюмку к губам и после того, как не видящий ничего вокруг себя Володя заливал в глотку очередную 50-граммовую водочную порцию, ставил свою наполовиненную стопку обратно. Гера наблюдал и ждал.
Наконец Вова стал подавать какие-то признаки возвращающегося рассудка, не перепрыгнув, к счастью, от состояния глубочайшего стресса в алкогольный угар. Видимо, прояснение между двумя этими полюсами обещало быть недолгим, и Гера поспешил задать Вове несколько вопросов. Где тело? Где пистолет? Не видел ли кто? И все в таком духе. Вова, глядя прямо перед собой отчаянными глазами, ответил на все эти вопросы ответами, устроившими Геру на все сто процентов, но вот потом он сказал нечто такое, отчего Гера лишь помрачнел:
— Г-герман, и-ик, а что же теперь с нами будет?
— Что ты имеешь в виду, Володя?
— Н-ну, там, с-следствие и все такое?..
— Да все будет хорошо, чего ты, Володь? Теперь все будет хорошо.
— Боюсь я, Герман. Боюсь…
— Чего тебе бояться? Сам же сказал, что никто ничего не видел. Вот только резину смени.
— А?
— Два! Резину, говорю, поменяй на всякий случай. Ты же там следы оставил от своего нынешнего протектора? Лучше поменяй скаты, а старые выбрось.
Володя стремительно приближался к состоянию алкогольной агрессии и, немного поразмыслив над словами Геры, вдруг завелся с полоборота:
— Резину, говоришь, поменяй?! Сам-то весь чистенький такой остался, а моими руками человека пришил, и тебе-то, конечно, все хорошо будет! Когда у тебя плохо-то было?! А мне теперь в тюрьму идти, да?! Ой, я мудак, — Вова обхватил голову руками и принялся, подвывая, раскачиваться на стуле, — какой же я мудак, что тебя послушал! Да лучше бы я в однушке всю жизнь прожил, чем теперь в камере двадцать лет прокукую! Знаешь что! — Он с яростью взглянул на Германа. — Я тебя, гниду, покрывать не стану. Я, если на допрос попаду, все про тебя скажу, что это ты меня заставил, понял? Так и знай… Ссать хочу. Где тут у тебя?
— Давай я тебя провожу, Володя. Ты не переживай. Все будет нормально. Квартира у тебя будет большая, с хорошим видом, на самом верхнем этаже. Даже выше, чем у меня. — Гера, поддерживая пьяного шофера, довел его до двери туалета и убедился, что тот, словно вулкан, принялся извергать из себя огненную водочную лаву.
Сам же Герман спокойно прошел в свой кабинет, из ящика стола извлек сувенир Славика Пронина и вернулся на кухню. Там он ткнул в кнопку кофеварки, подождал, пока чудесный аппарат сварит чашку душистого двойного эспрессо, открыл пузырек и с вытянутой руки, очень осторожно влил в кофе несколько капель средства из лаборатории Славы. Взял чашку и поставил на стол, туда, где до этого сидел Вова.
Шофер вернулся минут через десять. Выглядел он словно столкнувшийся с электричкой вампир: всклокоченные волосы, красные глаза, розовая пена на губах. Видимо, желудок не выдержал попыток владельца вывернуть его наружу, и несколько сосудов лопнули, что привело к внутреннему кровотечению. Гера вскочил из-за стола, заботливо усадил Володю на место.
— Вов, ты подвязывай с водочкой-то, ладно? Давай-ка лучше вот кофейку выпей, пока горячий. Я тебе сварил покрепче. Давай-давай.
Вова устало покачал головой:
— Давай, Гер, может, хоть башка немного отойдет, а то от водки этой подохнешь…
Он сделал первый глоток:
— Ух ты, вкусный кофе! Я такой и не пил никогда. Вкусней, чем «Нескафе».
— Хоть напоследок приличного кофе глотнешь, — двусмысленно сказал Гера, но Вова не обратил на его слова внимания. После кофе ему стало лучше, в голове прояснилось, и он засобирался домой:
— Доеду как-нибудь. А это… Как там насчет денег моих, Герман? Ну, вторая половина.
— Да вот, вот твои деньги, — Гера показал на точно такие же четыре пачки, — только вот как же ты поедешь за рулем, пьяный, да еще и с такими деньгами? Ведь это целое состояние, Володь. А не дай бог чего случится? Ну, там, менты тормознут, например? Они же тебя как липку разденут, Вовик! А чего недоброго еще и пришьют. Сейчас за десять рублей-то голову проломят, а у тебя четыреста тысяч. Евро! Ты давай-ка вот что: либо у меня оставайся, либо пойдем, я тебя до машины провожу и задаток у тебя заберу. Пусть у меня полежит здесь до завтрашнего утра. А завтра ко мне заедешь, день выходной, я тебе все и отдам. Ну, чего? Остаешься?
— Не. Меня моя с говном сожрет, если я ночевать не приду. Вообще-то ты прав, Гера, и с такими деньгами одному по ночной Москве ездить нечего. Проводи меня тогда, а завтра я за ними заскочу.
— Ну, как знаешь, Володя. А то остался бы, чего ты? Ты ж пойми, я твой друг, а ты на меня как на врага: «допрос», «тюрьма»… Я о тебе забочусь, о семье твоей, чтобы зажили вы все как люди. Так чего, поедешь?
Вова выглядел растроганным. Он обнял Геру и похлопал его по спине:
— Гер, ты меня прости. Я малость переволновался, и вообще не каждый же день такое случается. Просто у нее такие глаза были, когда она увидела пистолет и все поняла… Ты себе не представляешь… Я всю жизнь… всю жизнь!.. Эти глаза буду помнить…
Они вышли на улицу. Зима пыталась отстоять свои права и бесцеремонно прихватила себе начало апреля. Ночи были холодными, временами пытался пойти снег, на дорогах подстерегали редких прохожих мерзлые лужи. Володя чуть было не поскользнулся на одной такой и если бы не Гера, то точно упал бы и расшибся. Держась друг за друга, они дошли до машины. Вова сел в свой «жигуленок», завел мотор:
— Ну, я поехал?
— Давай. — Гера пытался выглядеть спокойным. — Ты, может, все-таки деньги-то дашь мне на время? Задаток?
— А, ну конечно. Вот. — Володя пошарил рукой под сиденьем и достал мешок для мусора. — Вот, держи. Завтра к обеду, как просплюсь, приеду сразу. Ты же дома будешь?
— Да какие вопросы, Володь. Мы теперь с тобой кровью повязаны. Тебе на меня только раз шумнуть, меня и закроют сразу. Ничего с твоими деньгами не случится. Конечно, буду дома тебя ждать. Бывай, старина. Увидимся…
Володя кивнул, хлопнул дверцей и нажал на газ. Через несколько секунд задние фары его машины слились с непрерывной красной рекой Ленинградского шоссе.
Гера долго смотрел ему вслед, сжимая в руке пакет с деньгами. Затем закончил свою фразу:
— Надеюсь, что не скоро.
…Поутру у Володи поднялась температура. Сразу до сорока. Он лежал в кровати, и его знобило. Стащил с супруги ее одеяло, закутался, попытался уснуть: думал, отпустит. Супруга стала во сне подкашливать, проснулась, увидела, что ее одеяло похищено «этим козлом», и принялась орать, взяв сразу очень высокую тональность:
