Анна Матвеева - Есть!
Она отключилась на полуслове, связь пропала, на дисплее высветилась ровная надпись: «Нет сигнала». Это были финальные титры.
Я поднялась на ноги и рядом увидела живое грибное море лисичек, а вдали за соснами – коренастые домики Пенчурки.Глава двадцать пятая,
переломная
Родители разворчались: «Сначала приехала без предупреждения, теперь так же резко уезжает…» Они явно перестарались с брюзжанием и недовольством: из-под вороха эмоций выглядывали облегчение и даже радость. А что? Я прекрасно понимала родителей – к маленькой Генечке, которую они тетешкали тридцать шесть лет назад, взрослая лохматая телеведущая отношения не имеет. Детям в такой ситуации значительно проще – родители спустя годы остаются взрослыми и знакомыми, а вот сами отпрыски мутируют в толстых дельцов, стервозных училок или телевизионных звезд на стадии заката.
Кстати, в Пенчурке – закаты дивной красы. Я несколько дней караулила, когда солнце исчезнет с горизонта – не смоется по-тихому, как у нас в городе, а уйдет со сцены торжественно и гордо, будто заслуженная артистка, получившая главную театральную премию.
Пока мы с папой шагали по лесу к автобусной остановке, солнце копило силы для очередного яркого прощания и так жахнуло напоследок по стеклам фырчащего «Богдана», что я, каюсь, пожалела о том, что уезжаю. Все-таки здесь красиво. И староверы не такие уж страшные, какими их малевало воображение: тетки тем более, как говорилось, у них по домам сидят, а от теток, знаю по своему горькому опыту, в жизни все главные беды.
– Приезжай, дочка, когда захочешь, – сказал папа, уколов меня на прощание бородой. – Мы с тобой на рыбалку сходим!
Бедный папа! Так и не привык, что у него нет сына.
Я, между прочим, тоже не представляю собственную дочку. Девочку воспитывать намного труднее, чем парня, – очень много сверхзадач, большая часть которых мне самой до конца не ясна.Вызванивать Колымажского, Ирак и Аллочку с Пушкиным я начала сразу после того, как пенчурские леса сменились инопланетным пейзажем Гадова – заводского городка с насмерть замученной природой. Кто-то мне рассказывал, что в Гадове жители поголовно болеют раком – верится легко. Вместо деревьев близ Гадова торчат высохшие палки, а земля здесь каменная, мертвая. В самом городке вздымались кверху трубы завода, похожие на гребенку с выломанными зубцами. Страшная сказка.
Колымажский, Ирак и Аллочка с Пушкиным не отвечали на мои звонки – более того, телефоны у них были отключены, а городские номера предлагали длинные гудки, распиливающие воздух, или равнодушный бред автоответчиков.
«Абонент временно недостоин…», – послышалось в очередной раз вместо «недоступен», и я, разозлившись, отключилась. Прислонившись к окну, рядом дремала уютная бабулька в беретике – от нее пахло точно так же, как от моей ба Ксени. Странно: человека нет, а запах, точнее, память о запахе живет. Пахнет лежалыми карамельками, камфарой, огуречным лосьоном и самую малость булочками. Булочками с корицей и сахарной пудрой. Я придвинулась ближе к бабульке и тоже уснула.
Разбудил меня громкий голос Остапа Бендера.
– Ты вообще где? – кипел П.Н., вопли которого не умещались в крошечной трубочке телефона. Бабулька уважительно отодвинулась.
– В автобусе, – шепотом ответила я, опасаясь разбудить спящих пассажиров.
– Она в автобусе! – хохотнул П.Н., как будто я сморозила нечто настолько смешное, что у него сил нет придумать ответную реплику.
– Правда, в автобусе, Павел Николаевич! Зря смеешься!
Впервые я услышала, как странно звучит со стороны это полувыкающее обращение. Недотыкомка… Ведь так – на «вы» и по имени-отчеству, говорят друг с другом только простонародные старички со старушками. Я немедленно исправилась:
– Зря смеетесь, над собой смеетесь! Мчусь домой, проехали Гадов. Везу грибы.
Последние слова прозвучали таинственно, как пароль, – я заслушалась сама себя.
– Какие грибы?.. – заинтересовался П.Н. – Давно я не вкушал грибов!
Я случайно включила режим громкой связи:
– Лисички, подосиновики и белые сушеные.
– О-о-о, – простонала трубка. – Я бы прямо сегодня пришел ужинать, но, знаешь, мама просила провести с ней вечер. А ты, Геня, завтра же с утра на работу – и грибы приноси. Не представляешь, как мне нужно с тобой поговорить. И посоветоваться… На самом деле, – сказал он, перед тем как проститься, – все очень плохо. А будет еще хуже.
– Мужики, – с пониманием кивнула бабулька в беретике, выслушавшая, как и большая часть пассажиров, весь мой разговор с начальником. – Ты же понимаешь, что ни к какой маме он не пойдет!
– И пугает, главное, – вступила соседка сзади, – «будет еще хуже!».В сравнении с тихой Пенчуркой город наш выглядел так, как шалава рядом с отличницей. Оказывается, человеку нужно совсем немного времени, чтобы отвыкнуть от городской жизни, – я пугливо озиралась по сторонам, пробираясь по улицам короткими перебежками, как собака через многорядный проспект. Машины смотрелись убийцами; люди же говорили так громко, что непонятно было, как они умудряются различать посторонние звуки. Вот хорошо-то было в лесу, с комарами!
И дом мой любимый не порадовал. Без Шарлемани в нем было тихо и печально, будто на кладбище. Хорошо, что грибы – как малые дети! – требовали немедленного внимания, так что я, едва переодевшись и вымыв руки, бросилась готовить. П.Н. только рад будет, что назавтра его встретит не сырой продукт, а полноценный обед. Заготовки для ризотто с лисичками, жюльена из подосиновиков и грибного супа я сделала за полчаса – вот как соскучилась! А ведь на кухне даже воздух застоялся, да и свежих продуктов не было – с утра придется заехать в «Сириус».
Впрочем, почему с утра?От машины я тоже отвыкла – не сразу вывела ее с места на стоянке, и не то насмешила, не то перепугала охранников дергаными резкими движениями.
Телефоны Аллочки, Пушкина и Дода по-прежнему молчали, зато откликнулась Ирак:
– Ты в городе? Радость-то какая!
– Может, хотя бы в двух словах расскажешь, что происходит? – взмолилась я. – Чувствую себя как Робинзон Крузо в его худшую минуту. Ну или как «Я из лесу вышел, был сильный мороз».
– В двух словах не помещусь, – сказала Ирак, – а потом, у нас разговоры прослушивают. Только при личной встрече, Геня, прости. Приезжай завтра пораньше. Дод тебе шлет привет и обещает подкинуть к вечеру Шарманку. Пока!
Ирак почему-то не может выучить имя моей кошки и называет ее всякий раз по-новому. И как это понять – про разговоры? Кто их прослушивает?Парковка «Сириуса» была сплошь заставлена машинами, несмотря на поздний час. Большей частью, разумеется, джипы. Мне пришлось ехать к самой крыше и романтически вставать там под самыми звездами.
Я волновалась – как всегда, перед встречей с продуктами. И с поклонниками.
