Артур Хейли - Клиника: анатомия жизни
Люси остановилась — она почувствовала, что кость почти отпилена. И вдруг раздался тихий хруст, за которым последовал сильный треск. Кость не выдержала тяжести конечности и сломалась, а нога упала на стол. Впервые повысив голос, Люси крикнула:
— Держите ее, скорее!
Но было уже поздно. Интерн попытался перехватить ногу, но не смог, и она, соскользнув с операционного стола, грохнулась на пол.
— Оставь ее на месте! — крикнула Люси интерну, который машинально наклонился за конечностью, забыв о том, что он стерилен. Интерн смущенно выпрямился.
В операционную вошла операционная санитарка, подняла ногу с пола и упаковала ее в марлю и плотную бумагу.
— Подними культю от стола, — сказала Люси интерну, и он, встав с ней рядом, приподнял обрубок ноги.
Операционная сестра подала Люси напильник, и она, ощупав острые отломки, принялась их обтачивать. Обращаясь к студентам, она сказала:
— Нельзя оставлять острых торчащих концов кости — впоследствии они разрастутся и будут причинять пациенту сильную боль. — Потом, не поднимая головы, обратилась к анестезиологу: — Как у нас со временем!
— Прошло семьдесят минут, — ответил он.
Люси вернула напильник операционной сестре.
— Все в порядке, теперь будем ушивать рану.
Завершение операции было уже близко, и Люси с вожделением подумала о чашке кофе, которая ждет ее в ординаторской хирургического отделения.
Майк Седдонс в буквальном смысле слова потел все то время, пока шла операция. Вместе с Лоубартонами — родители Вивьен остались в Берлингтоне и собирались провести с дочерью послеоперационный период — он находился в небольшой комнатке, в которой родственники больных ждали, когда к ним выйдет оперировавший хирург. Рано утром, до того как клиника начала просыпаться, Майк встретил чету Лоубартонов у главного входа и провел их в палату Вивьен. Говорить было, собственно, не о чем. К тому же Вивьен была очень сонлива после успокаивающей инъекции и едва ли сознавала, кто к ней пришел. Через несколько минут ее на каталке увезли в операционную.
Здесь, в неуютной, скудно обставленной комнате с неудобными стульями и небрежно лакированными столами, они были втроем. Все молчали. Высокий, массивный Генри Лоубартон стоял у окна и безучастно смотрел на улицу. У него были редкие, седые, со стальным оттенком, волосы, жесткое, морщинистое, обветренное за годы ежедневного пребывания на открытом воздухе лицо. Майк Седдонс уже знал, что сделает отец Вивьен дальше. Сейчас он отойдет от окна и вернется к стулу. Потом, посидев, снова встанет и подойдет к окну. Это продолжалось уже около часа. Седдонс страшно нервничал и желал только одного — чтобы Лоубартон перестал действовать как заведенный. Пусть бы начал быстрее ходить или изменил интервалы между перемещениями.
Напротив, мать Вивьен пребывала в неподвижности. Она выбрала самый неудобный стул с прямой спинкой — видимо, из привычки к самодисциплине — и застыла на нем с неестественно выпрямленной спиной. Анджела Лоубартон сидела, устремив взгляд в бесконечность и сложив руки на коленях. Сегодня она была бледнее, чем обычно, но высокие скулы по-прежнему говорили о врожденном чувстве собственного достоинства и самообладании.
С момента их первой встречи Майк с интересом присматривался к миссис Лоубартон. Она более скупо по сравнению с мужем выражала свои эмоции и опасения относительно Вивьен, но теперь Седдонс понимал, что она испытывает не меньшее горе, чем Генри. Седдонс догадывался: несмотря на внешнюю мужественность мистера Лоубартона, мать Вивьен обладает более сильным характером, и именно она была скалой, на которую все время их брака опирался ее муж.
А как сложатся в будущем его отношения с Вивьен? Кто из них в итоге окажется более решительным и упорным? Он понимал, что в мире не существует двух одинаковых людей, все они разнятся по силе характера, по склонности к лидерству и даже по способности любить. Понимал он также, что разница полов не имеет к этому никакого отношения — женщины часто превосходят мужчин и умом, и характером, а внешняя мужественность нередко прикрывает внутреннюю слабость.
Неужели и Вивьен сильнее его, превосходит мужеством и характером? Этот вопрос встал вчера, и Седдонс до сих пор не мог найти на него ответ. Он пришел к Вивьен, когда она уже знала об ампутации. Но Вивьен не плакала, она улыбалась!
— Заходи, Майк, дорогой, — сказала она, — и не будь таким мрачным. Доктор Грейнджер заглядывала ко мне, я уже поплакала — теперь со слезами покончено, по крайней мере до утра.
От этих слов любовь к ней вспыхнула с новой силой, он обнял Вивьен и страстно ее поцеловал. Она запустила пальцы в его шевелюру и принялась ерошить мягкие рыжие волосы. Откинув голову, она посмотрела Седдонсу в глаза.
— Майк, у меня на всю жизнь останется только одна нога, — сказала она. — Я уже не буду прежней девочкой, с какой ты познакомился и какой ты знаешь меня теперь. Если ты захочешь от меня уйти, я пойму тебя.
— Не говори так! — с чувством воскликнул он.
— Почему? — спросила она. — Ты боишься об этом говорить?
— Нет! — решительно и громко запротестовал Майк, в глубине души понимая, что лжет. Сам он боялся и одновременно чувствовал, что Вивьен уже не испытывает страха.
Теперь, глядя на мать Вивьен, Седдонс видел в ней отражение дочери; или, скорее, наоборот — Вивьен была отражением матери. В обеих чувствовалась мощная внутренняя сила. Сможет ли он оказаться на той же высоте? Впервые за последнее время им овладело сомнение, вызывавшее страшную неловкость и смущение.
Мистер Лоубартон прервал свое хождение. Он остановился на полпути между окном и стулом.
— Майкл, — сказал он, — уже прошло полтора часа. Долго еще продлится операция?
Мать Вивьен тоже подняла глаза на Майка. Он отрицательно покачал головой:
— Не думаю. Доктор Грейнджер сказала, что сразу выйдет к нам. — Он помолчал, потом добавил: — Скоро мы все узнаем.
Глава 19
Просунув руки в похожие на корабельные иллюминаторы отверстия в стенках кувеза, доктор Дорнбергер тщательно обследовал сына Джона Александера. С момента рождения прошло трое с половиной суток, что само по себе уже обнадеживало. Правда, за это время у младенца появились новые симптомы, которые сильно беспокоили Дорнбергера.
Закончив осмотр, доктор отошел от кувеза и задумался. Он снова и снова перебирал в уме возможные причины ухудшения состояния ребенка, опираясь на годы опыта и сравнивая данный случай с виденными им раньше. Опыт и интуиция подсказывали — прогноз исключительно плох.
