Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы
— Старшой, мне сегодня положено.
— А я говорю — хватит. А то еще пять суток добавим. Дубак ушел.
— Девушка, тебя как зовут?
— Люся.
— Меня Коля. Будем знакомы. Ты откуда сама?
— Из Тюмени.
«Наверное, красивая, раз следователь клинья бил».
— Люся, а ты смелая девушка!
— А ты, раз перелазил через стенку, чересчур отчаянный.
— Люся, — как можно нежнее сказал Глаз.
— Что?
— Ты хотела б, чтоб меня к тебе посадили?
— Очень. Но это невозможно.
— Сильно хочешь?
— Еще как!
— Я сейчас сломаю стену. Ты только отойди от нее, а то кирпичами придавит.
— Ты, парень, огонь. Но не горячи себя, так лучше.
— Камбала, хватит кричать, — тихо сказал, открыв кормушку, дубак. — Если молчать не будешь, я скажу Люсе, что у тебя один глаз.
Глаз чуть не заплакал. Еще в Одляне он решил: когда освободится, замочит двух козлов, выстреливших ему в глаз.
Вечером, когда дубаки сменились, Глаз опять заговорил с Люсей. Почитал ей стихи, а ее попросил спеть песню. У нее был высокий голос, и петь она умела.
— Коля, когда освободишься, можешь в гости зайти.
— Люсенька, я не знаю, сколько мне дадут. У меня статья сто сорок шестая. Дадут около десяти. Ты меня сто раз забудешь.
На следующий день Люсю из карцера освободили. Она крикнула Глазу: «До свиданья!» — и застучала каблучками по бетонному полу.
После карцера Глаза бросили в камеру, радом с той, где он сидел с Чингизом Козаковым, заместителем начальника строительного управления. В камере — три взросляка. Глаз занял четвертое место. Два остались свободными.
Чернявый, с седеющими волосами взросляк на воле работал управляющим трестом. Его посадили за взятки. Дали три года. Прокурор опротестовал, и теперь шло переследствие. По всему выходило, что на второй раз ему дадут больше. Но он надеялся, запутывая следствие, освободиться вообще. Несколько свидетелей дали противоречивые показания. Этим он и воспользовался, вбив в следствие клин.
Второй подследственный — двадцатипятилетний студент последнего курса тюменского медицинского института Костя Кобзев тоже сидел за взятки. Он — подельник Чингиза Козакова. Костя был связующим звеном между начальником управления Ипатовым, его заместителем Чингизом Козаковым и людьми, дающими взятки. Большие деньги проходили через Костю, и солидные суммы оседали у него. Посредником он стал благодаря отцу. Отец в свое время в Тюмени занимал высокую должность. Теперь отец на пенсии, и Костя по старой дружбе приводил к Ипатову и Козакову людей, искавших легковые машины, мотоциклы и другой дефицит.
Глаз с Костей, так же как и с Чингизом, подружился и рассказал, что сидел с его подельником.
— Так это ты барабанил в двери и кричал? — спросил Костя.
— Бывало, — ответил Глаз.
Третий заключенный сидел за неуплату алиментов. Это — прораб Иван Иванович Кичко, мужчина в годах, ленивый на вид, молчаливый.
Все взросляки шикарно одеты. У всех пальто с каракулевыми воротниками. Шапки у двоих — каракулевые, у Кости — ондатровая.
Когда камеру вели на прогулку, Глаз в этом обществе казался лишним. Одет он был в застиранную фуфайку и в такую же шапку.
Взросляки и в тюрьме достоинство не теряли. Они медленно спускались с лестницы и медленно поднимались.
Как-то они шли на прогулку, а Глаз отстал. Двое работников хозобслуги, увидев представительных мужчин, поздоровались, низко кивнув головами. Хозобслуга подумала, что это какое-то начальство.
Однажды в тюрьму пришла комиссия во главе с начальником управления внутренних дел комиссаром Нытиковым. В камеру первым вошел начальник тюрьмы, подполковник Луговской, лет пятидесяти, с белыми длинными волосами, зачесанными назад, а за ним свита во главе с комиссаром. Оглядев заключенных, Нытиков увидел Костю и, сделав к нему шаг, протянул руку. И они, на удивление зеков и комиссии, пожали друг другу руки.
Комиссар спросил, есть ли жалобы. Но жалоб не было, и комиссия удалилась.
— Костя, — заорал Глаз, — а почему Нытиков со мной не поздоровался? Стучи, пусть вернется и отдаст мне честь.
Костя улыбнулся.
— Правда, а откуда тебя Нытиков знает?
— Мы с ним в одном доме жили.
— А где Нытиков живет?
— Наш дом стоит на углу Хохрякова и Володарского, это рядом с управлением внутренних дел. Буквой гэ, знаешь?
— Нет. Вот когда освобожусь, зайду к тебе в гости.
В этой камере Глазу баловаться не хотелось. Он, как и взросляки, целыми днями валялся на шконке. Единственное занятие — тюремный телефон.
Однажды по трубе Глаз услышал:
— Доктора позови.
— Доктор, Костя, тебя на провод.
На тюрьме у Кости была кличка Доктор.
— Кто спрашивает?
— По поручению Ипатова.
Доктор, подумав, сказал:
— Не буду я разговаривать. Пусть тебе скажет. Выслушав, Глаз залез на шконку.
— Костя, Ипатов просит, чтоб ты брал все на себя. Он гарантирует, что поможет освободиться досрочно, подогреет деньгами.
— И все? — спросил Доктор.
— Все.
— Ишь чего захотел. Я не собираюсь за него срок тянуть.
Скоро Костю вызвали на допрос к следователю. Вернувшись, спросил разрешения у дубака вынести парашу. Сегодня Костя — дневальный. У этой камеры — привилегия: окна выходят на солнечную сторону, и можно выносить парашу в любое время.
— Глаз, — попросил Доктор, — помоги мне.
В туалете Доктор быстро заговорил:
— Следователь сказал, что знает о разговоре по трубе. У нас в камере подсадка.
— Кто?
— Кичко. Ты видишь, как его часто вызывают к следователю, а сидит всего-навсего за неуплату алиментов. Это он к Куму ходит. И еще, — тебя тогда не было, — он несколько раз подряд от следователя передачу приносил. Говорил, что сестра упросила следователя. У него и сестры в Тюмени нет. И что-то он долго под следствием сидит. Крутят его — будто за убийство. Я сказал следователю, что да, был такой разговор по трубе. Это в мою пользу. Теперь следователь на днях тебя вызовет. Глаз, ты подтвердишь, что все так и было? Врать тебе не придется. Никто знать не будет.
Глаз задумался. Топить одного зека ради другого?
— А что, без меня не обойтись?
— Нет. Нужен свидетель. Кичко не может идти за свидетеля. Он подсадка. А ты, когда придешь от следователя, не говори, к кому вызывали. Скажи — по своему делу. Ну сделай, Глаз?
— Ладно, но об этом — никому.
И вот Глаза вызвал следователь по делу взяточников: молодой, невысокий, веселый, и спросил:
— Твоя фамилия Петров?
