Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы
Перед отбоем Глаз подсел к Пальцеву. Глазу нравились его тельняшка и солдатские галифе.
— Давай, Юра, сменяемся брюками. Я тебе хэбэ, а ты мне галифе. В зоне все равно в них не ходить. А в моих разрешат.
Юра согласился.
— Тельняшку в зону тоже не пропустят, — врал Глаз, — а я по тюрьме буду ходить, тебя вспоминать. Варежки тебе дам новые, шерстяные.
Пальцеву жаль тельняшку, но жизнь-то дороже. «Вдруг Глаз осерчает и сонного табуретом начнет молотить?»— думал он.
Глаз надел галифе, тельняшку и важно прошелся по камере, выпячивая грудь. «В этой форме приеду в КПЗ и на допросе скажу Бородину: вот посадили Пальцева, а ему в тюрьме несладко живется, видишь — я снял с него одежду. Жалко ему станет Пальцева или нет?»
Ночью Глаз проснулся от шепота. Вороненко, свесившись со второго яруса, тормошил Пальцева. Пальцев проснулся и закурил. У Глаза сон как рукой сняло.
Пальцев покурил, заплевал окурок, заложил руки за голову и остался лежать с открытыми глазами.
«Не меня ли караулят, чтобы я кого не замочил?»
Часа через два — а как долго ночью тянется время! — Пальцев, встав со шконки, разбудил очередного мента.
Ночное дежурство принял Володя Плотников. Он работал надзирателем на однерке, она находилась через забор от тюрьмы. Посадили его за скупку ворованных вещей. Соседи-малолетки обокрали квартиру и принесли посуду.
Он купил. А потом они попались и раскололись. Его заграбастали. Плотников — член партии, единственный из всех сокамерников. Ему — лет тридцать. Тоже скучал по жене. Любил ее.
«Конечно, я могу сейчас встать, закурить, подойти к табуретке, постоять возле нее. Посмотреть на волчок. Подойти к двери. Послушать, не шаркает ли по коридору дежурный. Только подниму табуретку — он заорет и разбудит всю камеру. Вот будет потеха. Меня, конечно, сразу в карцер. А потом к ним не поднимут… Ну-ка это на хер. Они такие же зеки. Зачем их пугать?»
Забрали на этап Пальцева — на суд. Глаз дал ему пинка. Через день Конца дернули, на зону. И бросили новичков. Один взросляк с двойки. Отсидел полсрока от трех лет. Этапировали в спецзону. В армии служил в войсках МВД. Недавно на зону пришел зек — он знал его — и рассказал заключенным. Гена пошел к Куму и попросился в ментовский спецлагерь. В зоне он работал поваром и наел неплохую ряшку. Гена — среднего роста, коренастый, с сильными, мускулистыми руками и красивый.
Второй новичок — малолетка. Обиженка. Ему недавно исполнилось пятнадцать. Попал за воровство. У него — голубые глаза, пухлые щеки, алые, как у девушки, губы, стройные ноги и притягательный зад. Движения — плавны. Красиво, как девушка, выгибает руку и неуклюже, как женщина, залазит на второй ярус кровати. Зад перетягивает. Тело — рыхлое, кожа белая и гладкая, а волос ни на руках, ни на ногах нет. На его женственную фигуру обратили внимание все. Но больше всех — Гена-повар. Он подолгу разговаривал с Сенькой и валялся с ним на кровати.
Однажды Глаз заметил: Гена гладит Сеньку по заднице. Тот от удовольствия закрыл глаза.
Сенька — педераст. Еще с воли. В камере его перли все, и он не знал устали, ловя кайф. За столом не ел и получал по тыкве. Воспитатели заметили это, и перевели в ментовскую камеру.
И вот повар обхаживал Сеньку, а тому не терпелось подвернуть задок.
Постепенно Сенька обшустрился и стал спрашивать, можно ли из тюрьмы убежать. Как ему хотелось на волю!
И Глаз решил его разыграть.
— Сенька, — сказал Глаз. — Убежать из тюрьмы можно. Я в прошлом году лежал в больничке. Там, в коридоре под лестницей, есть люк. Он в теплотрассу выходит. На нем стоит тяжелая бочка. Но бочку можно отодвинуть. Если сумеешь это провернуть, вылезешь за тюрьмой. Только в этой одежде тебя с ходу сцапают. Придется кого-нибудь раздеть.
— Я запросто убегу. Но как в больничку попасть?
— Я знаю много мастырок. Вот самая простая: проглоти кусочек мыла, и у тебя определят дизентерию.
Гена-повар стал Сеньку отговаривать. Но потом плюнул. Сенька мыло проглотил.
К отбою заболел живот. Да так сильно, что он извивался, как змея, и стонал, будто у него вытягивали внутренности.
Утром Глаз спросил:
— Пронесло?
— Нет, — ответил Сенька, — все еще нет.
Скоро Гену-повара забрали на этап, а на его место пришел Юра Пальцев. Дали ему полтора года. Следом на этап забрали Сеньку.
Свято место пусто не бывает, и в камеру посадили здоровенного татарина. Он сразу захватил верхушку, и обращался со всеми запросто, будто всех знал давно, а тюрьма для него — дом родной. Татарин — темнило. Трудно понять, за что его посадили и как он попал в ментовскую камеру. Он был психованный, целыми днями ходил по камере. Когда что-нибудь объяснял, размахивал длинными ручищами и держал себя выше всех, зная наперед, что никто и ни в чем возразить не сможет.
Глаз больше других с ним разговаривал. Постепенно татарин стал рассказывать о себе.
Давно, лет десять назад, он работал в милиции. От него ушла жена, и он запил. Допился до белой горячки. Чуть не убил человека. Но все обошлось — подлечили. Потом опять стал закладывать и что-то украл. Посадили. Дали срок. Так он попал в пермскую ментовскую зону. Освободился. Немного погулял и влетел вторично. Теперь его направили в иркутскую зону.
— Хоть зоны и ментовскими называются, — рассказывал татарин, — но в них и половины ментов нет. Туда направляют зеков из других, обыкновенных зон, ну, козлов всяких, а на этих зонах старого не вспоминают. Не важно, кем ты был. Хоть министром внутренних дел. Тебя не обидят.
В начале шестидесятых, рассказывал татарин, в иркутскую спецзону пригнали по этапу бывшего полковника.
На воле работал начальником управления внутренних дел. Ему должны были вот-вот присвоить комиссара, но влип на взятке. Раскрутили. Дали восемь лет. В зоне полковник ни с кем не кентовался. Жил особняком. Все молчал. И через год сошел с ума. Еды ему не хватало. Он лизал чашки, собирал с пола корки хлеба, а когда особенно жрать хотелось, залезал в помойную яму и выискивал крохи. Как был молчуном, так и остался, только все говорил себе под нос: «Ту-ту». Из помойной ямы так и слышалось «ту-ту».
— Так что, — закончил рассказ татарин, — вы, мелкие сошки, не расстраивайтесь и не переживайте, что вас посадили. И не таких людей садят. Отсидите — умнее станете. Полковник десятками тысяч воровал, а вы у пьяных копейки забирали. На зоне научитесь, как надо по-крупному делать деньги. В следующий раз, когда встретимся, вы попадете не за копейки. А будете, как полковник Ту-ту.
Менты молчали. Теперь они не боялись Глаза. Перестали дежурить. Сейчас они побаивались татарина и ему не перечили. А с Глазом были на равных. Он рассказывал им свои похождения, а они делились своим горем. По воле тосковали сильно. А Глаз, слушая мента-рецидивиста, набирался опыта.
