Дина Рубина - Медная шкатулка (сборник)
Рина поехала на встречу с ним, долго его убеждала, растолковывая юридический расклад, доказывая и объясняя все выгоды сделки со следствием. Но подозреваемый упорно стоял на своем, утверждая, что Шломо и Юрий, подлецы, просто втягивают его в свои грязные дела, а лично он, между прочим, имеет высшее образование и в первый раз слышит обо всем этом безобразии… Пришлось Рине жестко предупредить своего подзащитного, что в случае отказа от сделки он, Александр, пострадает гораздо больше: получит настоящий срок.
Это произвело на него впечатление оплеухи. Он обомлел.
– Да вы что! – воскликнул потрясенно. – Шутите?! Не-е-ет… Я ни в какую тюрьму садиться не могу! Мне судимость не нужна. Меня ждут миллионы.
– Миллионы?! – с интересом повторила Рина. – Какие же это миллионы вас ждут?
– А вы что, русских газет не читаете?
– Да знаете… как-то не очень. Не регулярно.
– А вы возьмите «Вести» за шестнадцатое, прочитайте интервью с профессором Гутником. Мы же нашли способ добывать воду из ничего! Вы понимаете, что такое бесплатная вода в этом безводном регионе?
– В каком смысле – из ничего? – с нажимом повторила Рина.
– Из ничего, из воздуха! – Он помахал в воздухе руками, как будто собирал воду себе за пазуху. – Видали, как по утрам на траве, на крышах машин роса образуется?
– Так-так… видала, да… И кто же ее будет собирать?
– Наша недавно зарегистрированная компания «Небесные воды». Профессор Гутник – да вы почитайте, почитайте его интервью! – он директор предприятия, а я – главный технолог. Я ведь по образованию химик. Это я раньше – так, подрабатывал на ремонтах. А теперь что? Теперь все, прощайте копейки. Меня, голубушка, миллионы ждут, и мне судимость ну никак не нужна…
В этом месте своего рассказа Рина с удовольствием засмеялась, будто сама залюбовалась красотой сюжета.
– С трудом уломала идиота, – проговорила она и отпила из бокала глоток белого вина, которое мы заказали к лососю. – Но как вам нравится сама идея? Я-то в этом вопросе ни черта не понимаю, но вдруг в ней есть зерно, так сказать? Вдруг они гении, спасители нации? А? Вот то-то и оно…
* * *…Я шла к площади Кошек, где, как обычно, оставила машину на крошечной полулегальной стоянке, которую держат два лихих арабских угонщика. На этой стоянке работает тот же фокус иерусалимского расширения пространства: в закутке между рестораном и каменной лестницей, где могут поместиться не больше пяти машин, парни умудряются ставить пятнадцать. Происходит это тем же способом, каким выстраивались цветные плоскости на знаменитом кубике Рубика – минимальными челночными подвижками, – при условии, что ты оставляешь угонщикам ключи от машины. Не многие на это решаются, но я рисковая и, возвращаясь за своей колымагой, всегда обнаруживаю ее совсем на другом месте, но в целости и сохранности.
Наступало время моих любимых лимонно-летних сумерек. Воздух, полированный желтым маслом фонарей; юный месяц, плывущий над площадью Кошек, как потерянный кошачий коготок; полукруглые окна старых домов, доверху полные горячительным: вот желтоватый виски, вот янтарный коньяк, вот красное вино, зеленоватый абсент – и все теплится и двоится в нежно тающей дымке, сообщая улочке Йоэль Соломон приятельский вид навеселе.
Уже выстроились в каре на площади самодельные раскладные столы, с которых по вечерам здесь торгует своими прикольными поделками хипповатая молодежь. Уже стояли в ряд на земле наргилы из синего стекла, с мундштуками, сверкающими дешевым золотом. Уже некто вдохновенно-тощий, в пижамных штанах и с целым стогом витых сосулек на голове, настраивал гитару.
Мне оставалось миновать этот стихийный базарчик и свернуть к стоянке.
Вдруг я остановилась.
На бетонную тумбу слетелась стайка нездешних деревянных птиц. Это были чурочки, раскрашенные и поставленные на проволочные лапки, обмотанные грубой ниткой. Рука художника – настоящего художника – раскрасила их в жаркие и нежные тропические цвета, так что каждая птица была наособицу, а все вместе они производили оглушительное впечатление щебета и свиста и прямо-таки заливались и щелкали.
– Чьи?! – крикнула я по-птичьи, оглядываясь, и лохматое чучело в пижамных штанах, отложив гитару, суетливо подскочило ко мне. Господи, подумала я, разглядывая его, много чего я видала в этом городе…
У парня было лицо, пронзенное кольцами во всех абсолютно своих частях. Оно было перегружено железом, это вооруженное против всего мира лицо. Но глаза, карие и пушистые от ресниц, глядели с какой-то восторженной и смешливой доброжелательностью.
– Откуда они? – спросила я, поглаживая пальцем по лаковой спинке то одну, то другую птичку. – Твои?
Он торопливо пустился объяснять, что птичек выстругал ножиком и раскрасил один парень, из этих, из африканских беженцев… И он не может сам продавать… болеет… ломает его, ну, сами понимаете…
Я не могла отойти от стайки диковинных птах. Я просто слышала, как они поют, каждая на свой лад… И стоили они какие-то копейки – узнав цену, я оторопела и впервые в жизни прикусила свой торговый язычок. Видно, этот, в пижамных штанах, хотел поскорее избавиться от всего птичника и присоединиться к приятелям, забабацать там что-нибудь на своей гитаре.
– Я возьму… – сказала я, доставая кошелек. – Две возьму… нет, три… Еще лазоревую с морковным хвостиком.
Стала выбирать, почему-то волнуясь. Да ясно, почему: я всегда волнуюсь, когда вижу настоящее. Долго колебалась – желтую, со спинкой цвета морской волны, переливистую зелено-голубую, с алым гребешком и смешным серым чубчиком, и… боже, какая за теми, первыми, стояла цесарка: черная, нахохленная, в белый горошек.
Желтый фонарь освещал эту птичью сходку, словно туманное солнце непроходимых джунглей.
– Постой, – сказала я растерянно. – Да что, в конце концов! Я всех беру! Сколько их тут – пять? Сгребай всех сюда, ко мне в сумку.
Он ужасно обрадовался. Это ж надо – рынок еще не встал, а дело сделано.
– Отнесу ему деньги, вот счастье-то! – повторял он.
– А ты что, – спросила я, поколебавшись, не уверенная, стоит ли спрашивать, – тоже из той… компании?
Он засмеялся, заколыхал огромным стогом косичек, как будто я сказала что-то особенно смешное.
– Когда-то, уже давно… – ответил он просто и опустил деньги в карман штанов, что болтались у него на бедрах, как рубище. – А сейчас я там волонтером. Многим ведь помощь нужна, знаете… Психологическая, ну и вообще…
– Понятно… – кивнула я, почему-то не отходя от этого парня. – Ну и грива у тебя! Ты прямо как библейский Авшалом, сын Давидов… Не тяжело носить?
