Алан Силлитоу - Начало пути
— Это хорошо. Вы были на линии огня.
— Да, — сказал он, — но я не прочь отойти в тыл и месяц-другой передохнуть. Если мне это удастся, я наберусь сил и протяну до девяноста лет.
Его серые глаза выцвели, а сквозь бороду просвечивала белая как мед кожа.
— Я знаю одно славное тихое местечко, меньше ста миль от Лондона, — сказал я. — Вам бы полезно там пожить. Тот самый полустанок, я вам про него поминал.
Тонио принес нам кофе, а потом стал на пороге кухни и оттуда смотрел на нас. Я побоялся — вдруг ему нас слышно или, может, в столике спрятано записывающее устройство, и адрес написал Джеку на бумажке и еще сказал — там уже один человек живет, а имен никаких не называл. Потом набросал несколько слов Уильяму. Я понимал, они не больно сойдутся, и написал ему — пускай поселит Джека Календаря в зале ожидания, там он будет существовать сам по себе.
— Через несколько дней я тоже приеду, — сказал я, — погляжу, как идут дела. Денег на дорогу нужно?
— Если у вас есть, дайте фунт.
Я дал два, потом сказал — мне надо бежать, пора на работу. Я заплатил по счету, а на чай Тонио не оставил ни гроша — пускай, если угодно, доложит Моггерхэнгеру и про это. Он увидал, я ни монетки на столе не оставил, — и не подошел, не помог надеть пальто, ну, а я застегнулся и вышел на улицу. Как раз остановилось такси, кто-то вылез, а я вскочил.
День был предательский, небо над городом высокое, в нем маленькие облачка, а едва я приоткрыл боковое стекло, в машину ворвался холодный ветер — отличный день, прочищает мозги и будит, когда вставать еще неохота. Но я уже вышел в путь, верил, что все мне удастся, зорко смотрел вперед и чувствовал себя капитаном своей шлюпки, хоть она и дала течь.
Стэнли повесил мое пальто на плечики и в шкаф, там оно будет меня ждать.
— Коттапилли и Пиндарри уехали? — небрежно спросил я и надел сшитое на заказ непромокаемое пальто.
— Без сучка без задоринки.
— Хорошие ребята, — сказал я. — Ловкие.
Он, похоже, здорово устал — когда шел впереди меня в большой зал, даже сутулился.
— Вот билет в Женеву, — сказал он и сунул мне пластиковый бумажник. — Обратный.
— Надо думать. — Я засмеялся. — Я рассчитываю вернуться. Не вздумай и мне устроить такую подлость.
Он остановился, посмотрел на меня.
— Слушай, я сыт по горло твоими шуточками.
— А другие что, тебя не поддевают?
— Никогда, — ответил он. — Так что и ты давай кончай.
— То-то они и попадаются, раз у них нет чувства юмора.
Он аж вспотел.
— А кто попался?
— Рэймедж. Кто ж еще?
— В самом деле, кто?
— Пошли, не то я опоздаю.
Мне казалось, я очутился не среди хладнокровных, стойких контрабандистов, которые стараются перехитрить правительственных чиновников таможни и налогового управления, а среди сумасшедших. Я больше не ломал себе голову, что стану делать с золотом на пятьдесят тысяч фунтов, когда усядусь на него, будто наседка, в тени Сахарной Головы, сейчас я хотел только одного — добросовестно выполнить все, что от меня требуется, словно и впрямь собираюсь доставить их по условленному адресу для фирмы Джека Линингрейда, которая известна в Сити своей безупречной честностью.
Я зашагал через весь зал к колпаку.
— Доброе утро, мистер Линингрейд.
Он слушал пластинку — Шаляпин пел какую-то русскую песню, но Джек приглушил ее, и теперь она была еле слышна.
— Уже день, — сказал он. — Третий час.
Я, видно, был не в фокусе — он поворачивал зеркала и перископы, потом улыбнулся и спросил, готов ли я.
— Вы ж меня знаете, — сказал я. — Надеюсь, к двадцатилетию моей верной службы вы подарите мне золотые часы.
— Обсудим на правлении, — с сухим смешком сказал он. — А пока вы будете к этому чуть поближе, если начнете нагружаться.
Около меня на столе, покрытом фиолетовой скатертью, лежали пятьдесят тонких брусочков наилучшего золота, мое будущее богатство, на него я заведу большущее ранчо в Бразилии или в Аргентине и стану царствовать в своих обширных владениях. Я распахнул пальто, Стэнли опустил в один из кармашков первый брусок, я ощутил его вес и тепло, и мне показалось, будто все последнее время жизненные тревоги медленно переворачивали мне нутро, а теперь все там понемногу становится на место. Вот и второй брусок положен. Стэнли — умелый упаковщик, он всегда начинает сверху, чтоб под конец на пальто не осталось ни единой морщинки. Жалко, нельзя плыть в Бразилию пароходом вместе со Смогом и Бриджит, ведь тогда Смог коротал бы долгие часы, играя этими золотыми брусками на полу каюты, строил бы квадраты и пирамиды, треугольники и частоколы и глаза бы у него так и блестели. Я представлял себе это и улыбался, но вдруг заметил: толстая рожа Линингрейда повернута ко мне, глазки-буравчики уставились на меня из-за всех этих аппаратов железного колпака-спасителя — и мне стало не до улыбок.
Стэнли уложил третий брусок, и тут зазвонил телефон. Он снял трубку. Железный сразу же взял отводную.
— Когда? — крикнул Стэнли. — О господи!
Мне не понравилось, какой у него стал испуганный голос, но я решил — пока там с Линингрейдом ведут деловой разговор по телефону, я могу грузиться дальше, и взялся было за брусок.
— Не смей! — рявкнул кто-то.
Они оба уже положили трубки, Стэнли глядел на меня, лицо у него стало серое от ужаса, будто я вышел из страшного сна, который преследовал его всю жизнь и вдруг обернулся явью.
— Это еще почему? — как мог высокомерней спросил я и перевел взгляд с одного на другого.
— Обоих схватили. Коттапилли и Пиндарри, — сказал Стэнли.
— Не повезло ребятам. А я при чем?
— Убью! — заорал Линингрейд.
— Врете, — сказал я. — Вы ж говорили, они уже улетели. В глазах Стэнли показались слезы. Он плакал от ярости.
— Их взяли из самолета, он уже выруливал на взлет.
— Давайте лучше нагружайте меня, — сказал я. — Если их и впрямь схватили, мне сейчас в самый раз лететь. Никакой опасности.
На меня уставилось дуло пистолета, и я знал: у Стэнли наготове еще один, под курткой. Внутри стало до жути холодно и пусто, вот сейчас мне крышка! И я уже ничего не мог — только трещал без умолку, старался успеть сказать как можно больше слов, покуда я еще не ухнул во тьму, словно в эти последние мгновения у меня только и осталось что слова.
— Это ты на них донес, — тонко прокричали репродукторы.
— А какая мне от этого корысть? — возразил я. — Они сами чем-нибудь себя выдали, так что держите свои обвинения при себе.
У Стэнли прямо глаза на лоб полезли.
— Кто ж на них донес?
— Ты, вот кто, — сказал я. — Нагружай меня, и я поеду, не то выложу мистеру Линингрейду все, что про тебя знаю, а может, нам всем лучше поскорей отсюда убраться, вдруг Коттапилли и Пиндарри проболтались. А они проболтаются, это уж как пить дать, — прибавил я, будто ни минуты не сомневался. Я клепал на всех чохом, орал до посинения, чтоб скрыть, что у самого рыльце в пушку. — Сроду не видал таких двурушников. Все мы в опасности, надо держаться вместе и друг другу доверять. Больше нам надеяться не на что. Иначе нам крышка. Ну и сволочной мир: как запахло жареным, так все готовы один другому перегрызть глотку. Хуже, чем в джунглях. Я ваш лучший курьер, а вам моя верная служба — что выеденное яйцо. Если я все ж скатаю в эту поездку и выйду сухим из воды, больше я с вашей бражкой не вяжусь. Даже у воров и у тех не осталось чести. Тьфу, до чего противно.
Меня переполняло искреннее, неодолимое возмущение, но на этот раз оно не подействовало. Линингрейд включил громкоговоритель на полную мощность и прямо оглушил меня.
— Подлец, обманщик, предатель! Ты нас выдал. Говори, кому служишь, не то убью на месте.
Я уже готов был сказать правду, вот честное слово, но тут распахнулась дверь, грохнул пистолетный выстрел. Пуля просвистела мимо моего уха, опалила горячим ветром. Она, видно, перебила какой-то провод под железным колпаком — Джек орал там у себя, а нам было ничего не слыхать.
Закрыв за собой дверь, у входа встал Клод Моггерхэнгер, а Кенни Дьюкс с громадной свинчаткой и Резак — руки в карманах, верно, там у него тоже оружие не из приятных, ринулись прямиком к железному колпаку. Резак выхватил что там у него было в кармане, и налетел на Стэнли, тот стал отбиваться пистолетом. Оба повалились на пол у моих ног, и я отступил — как бы не запачкали мне башмаки, не помяли брюки. Они дрались как львы, я и не подозревал, что Стэнли такой сильный и храбрый, даже приятно. Они катались по полу, хлестала кровь — в руках у Резака оказалась бритва и ему нет-нет да удавалось полоснуть противника.
Столик с золотом опрокинулся, и сорок семь брусков разлетелись по полу. Кенни Дьюкс взялся за железный колпак, и громкоговоритель снова заработал — Линингрейд махал на Кенни руками и вопил, чтоб он ничего не ломал. А Кенни знай работал, будто он заправский демонтажник и хочет показать новому хозяину, как ловко он изничтожает железные аквариумы. Джек Линингрейд из-под путаницы оборванных проводов и обломков палил через всю комнату в Моггерхэнгера, а тот так проворно увертывался и пригибался, что тебе молодой.
