Александр Кузнецов - Два пера горной индейки
— Суббота? Суббота... Что же я делала тогда по субботам?
Она наморщила свой высокий лобик.
— Всю осень мы с Глебом проводили выходные дни вместе. Ходили по музеям, по театрам. Он прекрасный специалист своего дела, но так мало знаком с искусством... Восемнадцатое ноября, суббота?.. Да, вспомнила! Мы были с Глебом в Архангельском. В музее и гуляли по парку. Еще не опали все листья с деревьев, шуршали под ногами на аллеях.
— Голубев показывал, что в Архангельском вы были в воскресенье.
Она ничуть не смутилась.
— Возможно, и в воскресенье. Разве теперь вспомнить? Но день был чудесный, и он остался в памяти. У меня, к сожалению, прескверная память. Если я, например, смотрю вечером телевизор, то на другой день уже не могу вспомнить, что смотрела.
— Теперь скажите, вы были знакомы с Хударовым Анатолием Эдуардовичем?
— Этот самый Толик, что ли? Да, была немного знакома. Теперь совестно, что я так потешалась над ним. Он же был кумиром всех местных дам. Всегда такой яркий, такой якобы мужественный, такой неотразимый! Мне всегда становилось смешно, когда он проявлял ко мне внимание. Может быть, нехорошо так говорить... теперь. Но ведь я должна вам говорить правду. Он даже заходил к нам как-то.
— К нам — это куда?
— К нам с Глебом.
И Котлов не стал с ней церемониться.
— Вы ведь не живете вместе с Глебом Семеновичем в одном номере. Глеб ночует совсем в другом месте. Он нам только что об этом рассказывал. — Котлов внимательно смотрел ей в глаза.
Взглянул и я. И как раз в тот момент, когда в них короткой вспышкой промелькнуло выражение ярости, злобы и лютой ненависти. Кажется, останови этот взгляд на две-три секунды, он прожжет насквозь.
Еленская печально вздохнула:
— Это сугубо личное, Андрей Петрович.
И сделалась она вдруг такой несчастной, такой обиженной, брошенной и забытой, что сердце всякого мужчины должно было дрогнуть, а сам он сейчас же бросится ей на помощь. Но Андрей не дрогнул.
— Вы не заполняли карточки туриста. Все приехавшие регистрировались по приезде, а вы нет. Почему?
— Андрей Петрович... — с укоризной произнесла Еленская, — о чем вы говорите? Это же чистая формальность. Кому нужен этот бюрократизм? А вы заполняли эту карточку? О чем мы говорим? Я вас не понимаю.
Теперь ухмыльнулся Котлов. Прижатый столом к окну, он с трудом приоткрыл ящик стола и вынул из него несессер. Я посмотрел на Катю. В лице ее ничего не изменилось.
— Ваша вещь? — спросил Котлов, положив несессер на стол.
— Моя?! — изумилась Еленская. — Почему моя?
— Голубев показал, что видел этот несессер у вас в Москве.
— Но послушайте, Андрей Петрович, — с легким упреком проговорила она, — это же ширпотребовская вещь. Я купила такой несессер для своего писателя. Он много ездит. Здесь мыльница, бритвенный прибор, коробочка для зубной щетки и пасты, зеркало... А Глеб... приревновал. Ох, этот Глеб! Как дитя малое!
В вопросах и ответах протокола этот диалог выглядел совсем иначе. «Да». — «Нет». Не видно в нем было аромата эмоций. Не было интонаций, выражения глаз, мимики лиц и движения рук.
— Гениальная актриса, — сказал я, когда она вышла.
— Да... — протянул Андрей. — Все врет, все. Но как?! Это в ее-то положении, когда лапа у нее уже в капкане. Непростая штучка... Но теперь пятак у меня в правом кулаке. В правом!
На мой вопросительный взгляд Котлов сказал:
— Всего-то не мог понять простой вещи: лыжи и все снаряжение у нее элитное, а на подъемник она проходит через очередь. Самая, что называется, «жар-птица», а перышки свои прикрывает каким-то Голубевым. Несоответствие... Сработала ваша классификация, Саша, еще как сработала!
— Вы уверены?
Андрей нахмурился.
— Подождем результатов обыска. Обыск нужен немедленно. Бегом за Амаряном!
...— Что там у вас? — спросил Котлов чуть ли не маршальским тоном. Во всяком случае, так говорил Ульянов, игравший Жукова.
И начспас начал коротко и четко докладывать:
— Погода окончательно установилась. Вертолет должен быть в ближайшие час-два. Ведется расчистка площадки для вертолета. Снизу, из города, бульдозеры и снегоочистители идут с ночи. Но к нам пробьются не скоро, дня через два-три, не раньше.
Котлов слушал его с недовольным выражением лица, как будто все это он давно знает и вот теперь его заставляют помирать от скуки. Но Юра был, как всегда, спокоен и ничем не выражал своего отношения к неизвестно откуда взявшемуся молодому начальнику.
— Слушайте меня внимательно, — проговорил Котлов, когда Амарян закончил свой доклад. — Я подозреваю в убийстве Хударова гражданку Еленскую Екатерину Федоровну. Юрий Михайлович, вы сейчас идете на первый этаж и ждете нас у дверей ее номера. Мы с Александром Владимировичем проводим тем временем короткий эксперимент. Мне надо знать, сколько минут потребуется для того, чтобы из бара дойти до люкса Еленской, потом до котельной и вернуться обратно. Встречаемся у ее дверей. Вы оба — понятые.
Эксперимент занял у нас четыре минуты восемь секунд. Когда мы все собрались в коридоре, Андрей кивнул в знак одобрения и постучал в дверь.
— Гражданка Еленская, — заявил Котлов, когда мы вошли, — вы подозреваетесь в убийстве Хударова Анатолия Эдуардовича. Я, оперуполномоченный Московского управления уголовного розыска Котлов, произведу у вас обыск. Это понятые — Амарян и Муравьев.
— У вас есть санкция прокурора на обыск? — удивилась Катя. — Насколько я понимаю, в детективных фильмах обыски производятся только с разрешения прокуратуры.
— В экстренных случаях я имею право на обыск без санкции прокурора с последующим его уведомлением, — отрезал Котлов. — Прошу вас сесть в это кресло и не вставать с него, пока мы не закончим обыск.
Со словами: «Что ж... раз так нужно...» — Катя провалилась в кресло, но тут же выпрямилась, приняла изящную позу и застыла в ней. Прямо снегурочка в своем розовом комбинезоне!
После общего осмотра знакомых нам комнат Котлов убедился, что подход с улицы к окну спальни не был до конца расчищен, и занялся окном, выходящим на котельную. Раскрыв его, он начал исследовать с лупой в руках подоконник и нижнюю часть окна.
— Ну и что вы там нашли? — В тоне Еленской прозвучала издевка. — Я сто раз вылезала в это окно еще до снегопада. — И добавила сердито: — Бросьте заниматься ерундой и закройте окно! Холодно!
Окно действительно ничего не дало. Тогда Котлов стал копаться в двух сумках Еленской, ибо шкафы оказались пустыми, она собрала вещи к отъезду. Он приказал нам не отходить от него ни на шаг и стал выкладывать содержимое сумок на диван. Еленская смотрела на него изучающе. Взгляд ее был мрачен, а весь облик как-то вдруг утратил свойственные ей женственность и изящество. То ли переменила позу, то ли опять потеряла над собой контроль, не знаю, но стала совсем иной женщиной. В этот раз метаморфоза длилась не долю секунды, а несколько секунд. После этого она вновь вернулась в свое привычное обличье.
— Чем я могу вам помочь, Андрей Петрович? — с улыбкой проворковала она.
Оборотень, чистейший оборотень! Никогда не видел такого. Аж оторопь берет! Раньше бы ее сожгли за эти превращения на костре как ведьму. Мороз по коже! Меняется не только поведение, голос, меняется внешность! Какая же в ней сидит скрытая сила!
Андрей не отвечал. Он достал из сумки красные перчатки и рассматривал их через лупу.
— Ваши перчатки? — спросил он Еленскую.
— Нет, не мои, — ответила она. — Я нашла их в шкафу, кто-то оставил. Это ведь гостиница, проходной двор.
— Почему же они лежат в вашей сумке? — терпеливо поинтересовался Андрей.
— Хорошие перчатки, чего их выбрасывать? Я хотела постирать, да забыла про них.
— Я их забираю. — Котлов опустил перчатки в полиэтиленовый мешочек.
Покончив с сумками, Котлов переворошил постель, поднимал диван и даже ковер. Не выдвигал, а вынимал все ящики шкафов и трельяжа и отодвигал их от стены. Наконец, он пошел в туалет и вернулся оттуда с веником.
— Веник конфискуется, — заявил он и сел писать протокол.
Еленская тем временем хотела было начать прибирать, но Котлов запретил ей вставать с кресла и сказал, что она соберет вещи и наведет порядок, когда мы уйдем. Подписать протокол Еленская отказалась. Пожелав ей всего хорошего, мы вновь собрались в нашей маленькой комнате.
— Отпечатки пальцев мы возьмем у нее официальным путем, — говорил Андрей, — вертолет вот-вот должен быть. На ее матерчатых перчатках — угольная пыль и жирные пятна.
— Гильзы искала? — предположил я.
Котлов взглянул на меня с неудовольствием:
— Рано еще говорить. Что это — копоть, мазут, каменноугольная пыль, может сказать только экспертиза.
Юра сказал, что он должен идти. Ведется расчистка посадочной площадки. Лыжники расчищают теннисный корт, до вертолетной не добраться. Ему там надо быть. Котлов не стал его держать. Он положил на стол веник Еленской и достал найденную перед котельной веточку проса. Она точно совпадала с обломом на венике.
