Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2005)
Книга Кузнецова дает возможность увидеть этих людей их собственными глазами. “Мои коллеги, относясь к так называемой богеме, вели себя временами столь разнузданно, что вселяли в меня гордость — вот, мол, насколько девиантна моя референтная группа! За то же я любил и Рунет времен Калашного (это когда основные проекты рождались в компании, собиравшейся на квартире Ицковича в Калашном переулке. — С. К. ) <...> обстановка общего беспредела, когда кто-то пьет, кто-то курит, кто-то уже спит, а все вместе делают историю Интернета в России…”
Высказывание это, забавное прежде всего инфантильным, почти подростковым восторгом автора перед “разнузданностью” друзей-соратников, снимает какие-либо подозрения в излишней “девиантности” этой среды, потому как по-настоящему “разнузданный” человек не способен воспринимать разнузданность как экзотику.
Люди эти, действительно “вместе делавшие историю Интернета”, — предприимчивые, энергичные, ответственные трудоголики; тот же Кузнецов появлялся когда-то в Интернете с новыми текстами, как правило, ежедневно, а были периоды, когда писалось по два-три текста в день; Антон Носик выдавал по двадцать страниц в день, это сверх колоссальной организаторской работы.
И еще в процитированном высказывании чувствуется интонация некой завороженности своей миссией, обостренное ощущение избранничества. Знаком этого избранничества была уже причастность к Интернету, самому прогрессивному, самому продвинутому, так сказать, явлению современности. Отсюда уходящее в прошлое самоуважение, с каким употребляются в текстах Кузнецова все эти “юзер”, “модем”, “браузер”, “домен”, “аська” и прочие термины. Это сегодня пятиклассники, обмениваясь дисками с новыми играми, хладнокровно, как слова “магазин”, “уроки”, “лыжи”, произносят “операционная система”, “драйвер”, “загрузка”; да и само понятие Интернет сегодня уже почти встало в ряд с будничным: почта, телеграф, факс, прайс-лист, рекламный проспект, справочник, словарь. А тогда еще была магия в самом жаргоне сетевиков.
Но продолжу цитату: “…собравшиеся демонстрируют именно те черты, которые я люблю в людях, — они одновременно социально успешны и чудовищно асоциальны”. Здесь принципиально важное для автора и его тогдашней среды — асоциальность как социальная установка. То есть мы осваиваем абсолютно новое информационное пространство, которое намерены делать “под себя”. Хозяевами в Интернете будем мы. Никакого давления извне, никаких стереотипов поведения, социальных, нравственных и проч., — полная раскрепощенность.
Пафос раскрепощения стал пафосом поколения 90-х, и время этому как бы благоприятствовало (в романе того же Кузнецова “Серенький волчок” есть точная дата, когда кончилось для того поколения “их время”, — август девяносто восьмого года, и это получилось в его романе убедительно). Период “цветения” того поколения оказался очень коротким, но и необыкновенно плодотворным, переоценить его значение для развития русского Интернета трудно. Собственно, русский Интернет во многом состоял из проектов перечисленных выше людей — сайтов информационных, литературных и, может быть, в первую очередь литературно-дискуссионных. “Интернет был прежде всего электронной почтой и ньюсгруппами, где велись бурные дискуссии <...> Главной идеей тогда было свободное общение, коммуникация. Привлекательность этой идеи в России объяснялась пафосом времен перестройки: свободная информация, отсутствие цензуры, либерализм и гласность...” Сравнивая начало русского Интернета с его сегодняшним состоянием, можно сказать, что то было, может быть, самое культурное почти во всех отношениях время русского Интернета (и самое романтическое, естественно, тут я с авторской интонацией полностью солидарен).
Возвращаясь вместе с автором к тогдашним интернет-проектам, ловишь себя сегодня на простых и даже грубых вопросах. Например, что это было? Какой смысл был в большинстве этих проектов? В чем их содержание? Что определяло их стилистику? А можно еще тупее: это все было всерьез или то была забава, игрушка молодых интеллектуалов?
Да нет, большинство проектов того времени были абсолютно серьезны и действительно значительны. Та же библиотека Максима Мошкова — подобных собраний текстов классической и современной литературы, по свидетельству автора, зарубежный Интернет не имеет. Или, скажем, могучие информационные сайты наподобие “ИнфоАрта”. Или литературные — “Тенёта”, “Арт-Лито”, “Вавилон”, в которых выбраживала сегодняшняя наша литература. И множество подобных.
Но и, разумеется, играли. И в разные игры играли.
Прежде всего — в литературные. Скажем, проект Романа Лейбова “РОМАН”, попытка коллективного писания романа. Или игра в поэзию — на сайтах “Буриме”, “Сонетник”, “Сад расходящихся хокку” (наш журнал писал об этом в “WWW-обозрении Михаила Визеля” — 2002, № 4).
Игровая природа многих сайтов и продолжающая ее стилистика общения в гестбуках и на форумах — черта тогдашнего Интернета. Естественная для самой среды сетевого пространства, с его атмосферой дружеского междусобойчика, провоцирующего на доверительность высказывания.
Ну а какими сегодня видятся другие сайты, тоже как бы игровые, но делавшие упор на игре в асоциальность, на легализацию мата, порнографии, темы наркотиков, политического экстремизма? На интерес к “трэш-эзотерике в духе детских страшилок и мифологизированного гностического фашизма”, — закавыченное словосочетание взято мной из материалов сайта “ЛЕНИН”, по-своему знакового для Интернета 90-х годов. Здесь регулярно вывешивал обозрения основатель сайта и “интернет-культуролог” М. Вербицкий. Обозрения назывались “Ужас и моральный террор” и представляли собой развернутые цитаты из разного рода “трэш-сайтов”. Вот характерная цитата из материалов этого обозрения: “Наше искусство — террор-арт. Падающий самолет — это шедевр. ГУЛАГ — развлекательный центр, вы получаете бессрочный билет на все аттракционы. <...> Мы открываем набор в наши Карательные Отряды Духа. Каждый истинный творец с нами. Каждый акт творчества — наша очередная победа. Последняя Революция — Великая Революция Духа уже уничтожает сегодняшний мир, возвращая нам РОДИНУ. ВСЕЛЕНСКИЙ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ” <http://imperium.lenin.ru/LENIN/2uzhas/37.html> . Игра? Разумеется. И всерьез с гражданским пафосом наезжать на сайты с подобной стилистикой текстов вроде как глупо.
Или, скажем, как относиться к “пропаганде” Кузнецовым самодеятельных “девичьих порносайтов”, которым он посвящает не один текст? Самой интонацией, иронично-благожелательной, автор обозначает эти обзоры как игру, как попытку перенесения сексуальной и нравственной проблематики в эстетическое пространство. Так же, как, скажем, и в большинстве текстов Линор Горалик времен ее интернет-проекта “Нейротика”, в котором она, по словам Кузнецова, “временами делала настоящую литературу из новостей, посвященных сексу, эротике и порнографии”. Но ясно же, что не будет Линор Горалик писать сегодня рекламные тексты к фотографиям барышень из отнюдь не игрового уже сайта “Проститутки.ру”.
Конечно, игра. Способ расстаться с ханжеством.
Но у каждой игры есть свои законы, и в определенных ситуациях они способны подчинять себе игроков. Особенно когда игры в “девиантность” переносятся на поле социально-нравственной и политической проблематики. Тут уже легко переиграть самого себя. Сама природа “социального” отличается от природы “эстетического” как минимум по признаку смысловой одномерности высказывания. Форма здесь не играет той роли, какую играет в художественном тексте. И есть своя закономерность в том, что тот же “интернет-культуролог” Вербицкий в конце концов становится реальной идеологической фигурой, выступая на международных “научно-политических форумах” в качестве борца с мировым еврейским заговором, а тексты его подвешиваются на определенных сайтах рядом с соответствующими сочинениями Сергея Нилуса и “Протоколами сионских мудрецов”. И это уже не интеллектуальная игра с “антисемитофобией” среди своих. Интернет с самого начала претендовал на аудиторию, несопоставимую с аудиторией даже самой популярной газеты, и сохранить здесь атмосферу дружеского междусобойчика невозможно. То, что было приперченной игрой в 90-е годы, приобретает в нынешнем интернетовском пространстве дурную однозначность идеологической установки или политического лозунга.
Сегодня “мы”, на котором настаивает Кузнецов в своей книге, даже в самом усеченном варианте (“Мы — это, скажем, Пелевин, Вербицкий, Эпштейн и я”) таковым не воспринимается. Сошлюсь хотя бы на ту отстраненность от всего “интернетовского” (от “интернет-колумнистов”), которую так демонстративно подчеркивает Пелевин в своем последнем романе.
