Дональд Крик - Мартин-Плейс
— У меня нет перспектив найти другое место, мистер Рокуэлл. И никаких перспектив здесь.
Управляющий внутренне отшатнулся. Это был один из тех моментов, когда подсознательный ход его мыслей становился каким-то шестым чувством. Так бывало на заседаниях правления, когда он улавливал какой-нибудь нюанс, не благоприятствующий его намерениям, и тогда, как и теперь, он сразу же инстинктивно стремился положить этому конец.
— Да, в таком случае вам, разумеется, незачем оставаться здесь, — сказал он резко.
Эти слова загрохотали в ушах Дэнни, как захлопнутая перед ним дверь. Не входить! Предостережение эхом прокатилось по кабинету, Рокуэлл по ту сторону стола вырос, и лицо его стало крепостной стеной. Тишина источала угрозу, словно к горлу Дэнни украдкой тянулась рука, и вдруг он вскочил на ноги, рывком отодвинув стул. Ему показалось, что вся предательская сущность этого места, где он проработал пять лет, сосредоточилась в человеке напротив, что этот кабинет был комнатой ужасов, прочно связанной с крахом, постигшим его страну и его самого. Он задыхался от злобы. Он сказал:
— Да, мне незачем оставаться здесь. Я не хочу участвовать в здешнем лицемерии. Вам нужен новый девиз, мистер Рокуэлл, новые слова. Прежние утратили теперь всякий смысл. И я не верю, что они когда-нибудь его имели!
Рокуэллу понадобилась почти минута, чтобы переварить этот немыслимый выпад, и теперь его душили бешенство и смех. «Увидеть себя чужими глазами», — бился язвительный рефрен в глубине сознания. И, перекрывая его, бурлило: «Значит, мне уже приходится выслушивать оскорбления от младших служащих!» А из шурфа совести доносилось эхо, которое ему не удавалось заглушить: «Ведь то же самое я говорил тогда Берни Риверсу!» В конце концов верх взяло оскорбленное самолюбие.
— Если вы явились сюда, чтобы дать выход добродетельному негодованию, то запомните: оно меня не интересует. Извольте объясняться с мистером Россом.
Дэнни обдумывал эти слова, а внутри него все ликовало: он больше не обязан выполнять распоряжения Рокуэлла. Он сунул руку в карман пиджака.
— Я не собираюсь объясняться с мистером Россом. Ну, а у моего добродетельного негодования есть и такая причина, — он положил на стол письмо. — Побочная продукция, но тут все изложено черным по белому, так что этому никакими сладкими речами придать благообразия не удастся.
Письмо как-то оправдывало О’Рурка, и Рокуэлл про себя вздохнул.
— Садитесь, Дэнни, — он бросил письмо на стол. — Мне никогда даже в голову не приходило, что я могу стать на сторону служащего против «Национального страхования» — и служащего и кого угодно другого. Вашего отца уволили?
— Да.
— Но ведь ваш уход только ухудшит положение, не так ли?
— Экономически — вполне возможно, — Дэнни пожал плечами. Он никогда не рассматривал свою жизнь с точки зрения экономических категорий. — Какой-нибудь заработок я найду.
Заработок, думал Рокуэлл. Необходимость существовать.
— Да, конечно, — угрюмо сказал управляющий. — Но зачем искать его вне «Национального страхования»? Какая разница?
Вот он — вопрос, который он задавал себе сотни раз. И ответ был порожден всей силой его отчуждения:
— Только та, мистер Рокуэлл, что теперь я сумею отстраниться от своей следующей работы. Я буду отдавать не себя, а только свой труд. А здесь мне будет казаться, что меня затягивает, как затянуло мистера Риджби, — все глубже и глубже. Так что под конец я уже не буду знать, кто я такой и что я такое.
Управляющий встал. Он взглянул на письмо у себя на столе, а потом отошел к окну и стал смотреть вниз. С тех пор как Льюкаса назначили заместителем управляющего, он сам погрузился в трясину инертности, и одиночество его было страшнее одиночества этого юного идеалиста. У старости нет будущего, и, когда у нее отнимают прошлое, ей не остается ничего. Утрата единства со своим временем — одна из величайших трагедий жизни. Вот Льюкас сейчас не испытывает никакой трагедии.
В душе Рокуэлла поднялась волна горечи, принося с собой желание действовать. Настанут же другие времена, к которым Льюкасу будет не так просто приспособиться. А сэр Бенедикт будет уже в могиле! Ну, а он сам? Может быть, у него еще есть впереди немало лет. А у О’Рурка — целая жизнь… Эта мысль завладела его сознанием, пустила в нем прочные корни. И если он останется здесь, чтобы распахнуть дверь перед грядущей эпохой, почему бы ему не распахнуть эту дверь перед О’Рурком?
Вернувшись, он присел на краешек стола и поглядел на Дэнни. Сильное лицо, подумал он, и твердая воля — и к усталому привычному разочарованию примешалась живая симпатия. Ничего подобного он никогда не испытывал к тем кандидатам на пост управляющего, которых опередил Льюкас, пока они, толкаясь, карабкались на вершину.
— Вы обдумали свое положение здесь, Дэнни, — сказал он. — И я понимаю ваше решение уйти. Я даже ему сочувствую. Но прежде все-таки выслушайте внимательно то, что я собираюсь сказать.
Он помолчал, выбирая слова, чтобы не обещать лишнего, не внушить мальчику слишком ослепительных надежд.
— Я создал эту компанию, и — как, возможно, я говорил вам раньше — благодаря мне она внесла существеннейший вклад в послевоенное развитие нашей страны. Не я виновен в разлагающем влиянии нынешнего времени. Но это время пройдет. И тогда вы смогли бы продолжить с того места, на котором остановились. Но лучше вообще не останавливаться. Сейчас мы, по-видимому, способны превратить вас либо в автомат, либо в мятежника, а мне не хотелось бы видеть вас ни тем и ни другим. Со временем кому-то нужно будет вернуть «Национальному страхованию» его прежнее место, а никто лучше меня не знает, как это можно сделать. Компанию придется создавать заново, как создавал ее я. Несомненно многое — и очень многое — будет зависеть от случайностей, но я могу обещать вам, что вы будете хорошо подготовлены к тому, чтобы выгодно использовать любую случайность. Как вы понимаете, я предлагаю вам свою помощь. А в конце концов она может привести вас к тому, о чем вы всегда мечтали. К этому креслу у этого стола.
Еще прежде, чем Рокуэлл замолчал, Дэнни погрузился в упоительную мечту, в которой управляющий вдруг стал сказочным джинном, готовым исполнять все его веления, и он уже начал блистательную жизнь в мире своих былых грез. А теперь волнение обожгло его кровь и голова пошла кругом. «Это кресло у этого стола!»
Рокуэлл увидел радостный огонь, вспыхнувший в его глазах, и поднял руку, чтобы остановить порывистое согласие.
— Я предпочту, чтобы вы все это хорошенько обдумали и приняли твердое решение, — сказал он. — Я хочу знать, что могу на него положиться. Это должно быть либо «да», либо «нет». — Он встал со стола и подошел к своему креслу. — Не торопитесь. И приходите ко мне, когда решите.
Дэнни вернулся в зал бухгалтерии, в мир, который не был мечтой. Он открыл счетную книгу и взял ручку. Машинально сделал несколько записей, а потом его рука остановилась. Он должен был принять решение — твердое решение, чтобы Рокуэлл мог на него положиться. Он бесстрастно взвешивал все последствия этого решения. Джинн станет господином, а он — рабом, всегда держащим наготове нужное слово, нужную улыбку, нужный жест, которые когда-нибудь потом сделают его повелителем рабов…
Он не заметил, как Дент прошел через зал, и осознал, что тот стоит рядом, только когда услышал его голос:
— Что-нибудь случилось, Дэнни?
— Ничего не случилось, — ответил Дэнни.
Раздраженный этим нежеланием посвятить его в происходящее, Дент сказал:
— В таком случае почему ты сидишь сложа руки и пучишь глаза?
Дэнни повернулся и посмотрел на него, отметая должностную назойливость:
— Гарри, уйди.
— Какого че…
— Уйди.
— Позже представишь мне объяснение, — сказал Дент. — И обоснованное!
В обеденный перерыв Дэнни ушел в Сады. Он лежал на траве и смотрел в небо сквозь кружево листвы и веток. Его ждало блестящее будущее — случай, который выпадает раз в жизни. В новой эре он будет новым человеком, который будет говорить голосом Рокуэлла и будет выписывать тот же самый чек, веря, что чек этот всегда будет покрыт. Он унаследует прошлое и свято повторит его — воздвигнет себе трон в башне из слоновой кости и, как Рокуэлл, будет воображать себя королем, осыпающим милостями благодарную страну. За законную прибыль. Так можно ли вложить в это жар убеждений, незыблемую веру? Какие шансы будут у него против более законного претендента на трон — против Мервина Льюкаса? Он заложил руки за голову и представил себе, как пробирается через укрепления Льюкаса, громоздит интригу на интригу, мстит за Рокуэлла. «Скользкий делец по фамилии О’Рурк». Пола это знала. Касвел был прав. Дэнни выругался тихо и злобно. Нет, он не Льюкас. И не Рокуэлл. Он — нуль. Полный и абсолютный нуль.
