Владимир Митрофанов - Врачу, исцелись сам!
Парень, живший в том районе, говорил, что у них наутро в подъезде мочи было по щиколотку. И тут же нашлись люди, которые брали деньги только за то, чтобы можно было зайти в подъезд помочиться. Виктоша тоже тогда выдала пенки, не хочется и рассказывать.
– У тебя точно хронический цистит! – говорил ей Борисков.
Еще она, когда читала, или листала какой-нибудь документ, то слюнявила языком палец. Борисков, считавший это вопиющим нарушением гигиены, ее постоянно критиковал, но Виктоша огрызалась:
– У меня кожа на пальцах сухая!
– Так ведь есть специальная губочка для бухгалтеров! А так ведь вся грязь в рот идет как так можно!
Но никакие увещевания не помогали – это была привычка с детства -
Виктошина мать точно так же слюнила пальцы. А человек ведь, как обезьяна, непроизвольно начинает подражать тому, что видит.
Поэтому-то и языки иностранные идеально изучать в естественном окружении – тут же схватывается стиль произношения и акцент.
Борисков это хорошо понимал, но все равно продолжал Виктошу туркать, она же в ответ ему говорила:
– А ты, Борисков, когда задумаешься, ковыряешься у себя в голове и в носу, а иногда еще и чешешь в попе!
И действительно, было. Такие мелкие гадости неизбежно существуют у любого человека, и с ними надо как-то мириться. Проще всего – не обращать внимания. А иногда такие вот людские привычки, если они не слишком уж гадкие, очень даже разнообразят жизнь. Конечно, надо, по мере возможностей, все-таки пытаться не делать того, что может быть неприятно близкому человеку и другим.
У одного знакомого был такой пунктик: пукнет под одеяло, а потом залезет туда с головой и нюхает свою вонь. Будто бы никто этого не замечает. Его жена боялась, что однажды отравится его газами насмерть, и считала, что именно от этого у нее постоянно болит голова и провоняла вся квартира. Уже покупали ему и ромашку и симетикон – все равно пердел неудержимо. Какая-то была у него ферментная недостаточность. Приходили по этому поводу на консультацию к Борискову. Оказалось, что проблемы с кишечником у этого мужика тянулись еще аж со службы в армии. Учебку он проходил в
Таджикистане. Там царила страшная невероятная антисанитария. Он вспомнил, как они таскали в носилках грязную, всю в земле, картошку, а потом в этих же самых носилках носили и квашеную капусту, которую тут же с них же и загружали в котел. Понос после этого был чудовищный. Из туалета раздавались страшные звуки. Несколько позже, уже в Афгане, когда сидели на заставе в горах, его каждый вечер бил страшный озноб. А утром было все нормально. И так продолжалось довольно долго. Наверное, это была малярия. Борисков ничего придумать не мог, чем бы помочь.
А у Виктошиной бабки, (они у нее жили первые года полтора после свадьбы), был особый прибабах: если кто идет в туалет, то она обязательно услышит это, высунется и крикнет: "Можете не закрываться!" Казалось бы, какое ее дело: закрывается человек в туалете или нет, но она так всегда подкарауливала и кричала. И такие причуды у людей встречаются довольно часто. Софья, например, никак не могла себе ногти обрезать на правой руке, и всегда Борискова стричь заставляла. Ему это вовсе не нравилось, но он любил Софью, и ему это не было противно, хотя все равно ведь, ведь согласитесь, странно это. Надо это принимать, как есть, все равно их, эти привычки, уже не исправить. У одной Виктошиной знакомой муж свои грязные носки куда-то постоянно запихивал (ну, положи ты их в стиральную машину или в корзину для белья – трудно тебе, что-ли!), у другой – не только ковырял в носу, но еще намазывал козявки на спинку кровати и под стулья – вообще всюду, куда рука дотягивалась, и потом еще постоянно руками чего-то шелудил у себя в мудях; другой мужик – тупо смотрел в телевизор, надолго замирая с вилкой у рта – чуть ли не на несколько минут, как гипнотизированный. Жена одного типа жаловалась, что он постоянно жрет чеснок, просто жить не может без чеснока. Причем, нажрется, и дышит прямо в лицо. Уже ей и с работы звонили: "Ну, хоть ты-то ему скажи!" Один чел занимался сексом, почему-то не снимая носков, что женщин раздражает невероятно, и к тому же вообще не мылся перед этим самым делом. Она с ним по этому поводу воевала очень долго, и, как говориться, "в результате упорных и продолжительных боев" приучила его, по-крайней мере, мыть перед сном ноги, подмышки и в паху. Другой мужик вообще читал книги и журналы исключительно в туалете и только когда ходил по-большому. Без хорошей книги туда и не ходил и книгу там же и хранил на полу рядом с дезодорантом. Впрочем, в другой семье жена люто ненавидела, когда муж вообще что-либо читал, ту же и впивалась в него: "Опять книжечку читаешь! Делать тебе, что ли, нечего?" – это для нее было то же самое, что и бездельничать, а ведь мог бы за это время и очередной гвоздь куда-нибудь вбить, или уроки у ребенка проверить, а он тут читает. Читатель долбанный! Так вот некоторые водку и заначку прячут, а тот мужик – книги. Потом еще непосредственно во время интимных дел бывают разные прикольные вещи
– сексуальные заморочки, особенности и привычки. Но все это обычно скрыто, хотя, пожалуй, и было бы интересно об этом поговорить. Одну женщину возмущало, что во время орального секса, который ей делает ее парень, он хитро на нее посматривает из-за лобка, с ее слов, "как солдат из-за бруствера" и еще чего-то постоянно сплевывает вроде попавших в рот волосков. Один тип перед самым оргазмом всегда начинает истерически хохотать, ну, просто заливаться смехом, как от щекотки, а его жену это буквально бесит: она считает, что секс никак не может быть смешным… ну и так далее.
Однако, несмотря на некоторые неизбежные шероховатости семейной жизни, Борискову с Виктошей вообще бывало очень даже неплохо.
Случались и совершенно неожиданные счастливые моменты. Как-то ехали откуда-то из гостей на машине белой ночью и попали на разведенные мосты. Деваться было некуда, тогда еще вантовый мост не был построен. Вышли, пошатались по набережным, Виктоша выпила пива, потом долго искали туалет, затем вернулись к машине. Борисков так хотел спать, что тут же и уснул, да так сладко, что был очень недоволен, когда его Виктоша стала пихать: "Эй, можно ехать!" Стояла теплая белая ночь. Самый-самый рассвет. Казалось бы, ничего особенного, но ощущение совершенства и насыщенности жизни посетило
Борискова. Какое-то время стояла тихая, теплая погода. Потом подул ветер и пошел дождь. Так закончились и отлетели навсегда те белые ночи. И что-то такое тогда еще неумолимое и неизбежное произошло.
Как-то еще ходили гулять на "Алые праруса", но такого ощущения уже больше не было.
Однажды почти целый отпуск, еще до рождения Лизы, они жили с
Виктошей в палатке на одном из островков Вуоксы. В то лето все время шли непрерывные дожди. В палатке было сыро, и на реке ветер поднимал довольно большую волну – так что захлестывало в лодку. Дни шли за днями, а погода все никак не улучшалась. Лежали целыми днями в палатке, занимались любовью до полного истощения. Больше делать было нечего. От переизбытка ощущений любовный пыл тоже стал несколько угасать. Пора было выбираться из этого глухого места. Затушили костер, погрузились и медленно погребли против ветра. Брызги от волн летели через борт, приходилось отчерпывать воду. Дорога заняла полдня. Там переночевали в деревне у какой-то бабки, а утром поехали в город. Через девять месяцев родилась Лиза. Потом, когда Лиза подросла, несколько лет подряд во время отпусков ездили по России на своей машине. Поступали просто: покупали в "Доме книги" подробную автомобильную карту, намечали маршрут и ехали.
Пытались не терять ни дня короткого отпуска. Помниться, как-то отпуск начался в субботу, вещи собраны уже с вечера, а всю ночь лил дождь. Изменить планы уже было невозможно, и в девять утра отъехали от дома под мелким моросящим дождем. Неслись по шоссе под темным нависающим небом, грозящим ливнем. Под Новгородом вообще была какая-то атмосферная дыра, и дождь лил как из ведра, пока не выехали с объездной на московскую трассу.
Капало еще целый день по всей дороге, и даже на Селигере. Так и легли спать в палатке под мелким дождем, который шуршал всю ночь.
Однако утро было ясное. Солнечные зайчики мельтешили по тенту палатки, звенели птицы. Засыпанная сухими сосновыми иглами палатка быстро высохла.
На следующий год поехали туда уже вместе с Долгободовыми, на двух машинах. По дороге остановились в одной небольшой деревеньке, стоящей на одном из притоков озера Ильмень.
Борисковы сняли комнату в большом обветшавшем доме, где жили только одни старики муж с женой. Старики натерпелись за свою жизнь.
В войну и после войны работали, считай, бесплатно, и еще года два после войны ели картофельные очистки и даже, говорят, были случаи смерти от голода. Уйти никуда было нельзя – существовало настоящее крепостное право, и только позже, при Хрущеве, колхозникам стали выдавать паспорта. Деревенька потихоньку чахла. Раньше тут был колхоз, и жили вовсе даже и неплохо. А тут – перестройка, гласность, приватизация, сменился один председатель, второй, и вдруг оказалось, что продано все, что только можно было продать: нет ни коров, скота вообще нет никакого, фермы развалены – остались даже без стен и без крыш – все растащили. Домашнюю скотину было держать выгодно только до тех пор, пока воровали из колхоза комбикорма, а покупать – уже было дорого. Пьянство почти поголовно выкосило сельских мужиков.
