Джон Ирвинг - Мир от Гарпа
С наступлением тепла рана у Данкена на месте правого глаза начала подживать, и он меньше реагировал на острые песчинки, разносимые ветром с пляжей. Роберта стала брать Данкена о собой на берег. Именно здесь Данкен обнаружил, что, видя летящий мяч, не чувствует перспективы. Роберта затеяла игру в футбол и угодила Данкену мячом в лицо. С играми в мяч пришлось распроститься. И Роберта, к удовольствию Данкена, стала рисовать на песке схемы всех футбольных встреч, в которых играла нападающим за «Орлов Филадельфии» под номером «90», когда еще была Робертом Малдуном. Ради Данкена она заново пережила свои пасы, пропущенные мячи, пенальти и самые блистательные голы. «Мы играли в Далласе, — вспоминала Роберта, — когда этот змей подколодный (его все звали «Восемь шариков») вылетел на меня с моей слепой стороны… " Роберта испуганно взглянула на спокойно слушавшего мальчика, которому предстояло всю жизнь опасаться слепой стороны, и незаметно сменила тему разговора.
Гарпу Роберта рассказывала пикантные подробности половой переориентации, во-первых, потому что Гарпа это явно интересовало, а во-вторых, Роберта надеялась, что ему будет приятно познакомиться с таким далеким от его личных горестей предметом.
— Я всегда знала, что должна была родиться девочкой, — рассказывала она Гарпу. — Всегда мечтала о любви, но в мечтах всегда была женщиной. Мужчина, любящий другого мужчину, — для меня это было немыслимо.
Роберта не выносила гомосексуалистов. И Гарп подумал: все-таки довольно странно, что люди, решившиеся на шаг, который навсегда привяжет их к сексуальному меньшинству, по всей вероятности, куда менее терпимы к своим гомосексуальным антиподам, чем прочая, нормальная, публика.
Роберта иногда жаловалась Гарпу на гонимых лесбиянок, находивших тепло и ласку в доме Дженни Филдз, и в ней вдруг просыпалась несвойственная ей злобность.
— Эти омерзительные лесбиянки, — говорила она, — так и лезут сюда. Пытаются обратить Дженни в свою веру.
— Мама любит доставлять людям удовольствие, делая вид, что исповедует их веру, — поддразнивал Роберту Гарп. — Мне кажется, она для того и создана.
— Даже меня эти гомики пытались сбить с толку, — продолжала Роберта. — Когда я готовилась к операции, они меня отговаривали. Хочешь спать с мужчиной, спи, пожалуйста, какая разница. Станешь женщиной, все равно «голубые» будут тобой пользоваться. Трусливые душонки!
«И ведь в самом деле пользуются, — с грустью подумал Гарп, — даже в очереди стоят».
Нетерпимость Роберты не была ее особым свойством. Другие отверженные, опекаемые матерью, относились друг к другу с поразительным ожесточением. Эта междоусобица была непонятна Гарпу, и он только удивлялся, как матери удавалось разобраться во всех их оттенках, удерживать от потасовок и вселять бодрость духа.
Гарп помнил, что Роберт Малдун до операции несколько месяцев жил на лекарствах. Утром он выходил из дому одетый как мужчина; совершал пробежку по магазинам женского платья, накупая себе обновки. Мало кто знал, что за операцию он заплатил из гонораров за выступления на банкетах в подростковых и мужских спортклубах. По вечерам в доме Дженни он демонстрировал купленные наряды перед его желчными обитательницами. Когда же под влиянием эстрогена у него стали расти груди и округлился зад, Роберт перестал выступать на банкетах, выходил по утрам в женском костюме мужского покроя и скромном, не привлекающем внимания парике. Он перевоплощался в Роберту задолго до операции. С медицинской точки зрения, сейчас у Роберты были те же мочеполовые органы, что и у большинства женщин.
— Но, конечно, я не могу забеременеть, — говорила она Гарпу. — И у меня не бывает менструаций.
— Так же, как у миллионов женщин, — утешала ее Дженни.
— Когда я выписалась домой, — продолжала Роберта, — знаете, что сказала ваша мама?
Гарп отрицательно покачал головой. «Домом» для Роберты, как он хорошо знал, был особняк Филдзов.
— Она сказала, что после этой операции я в половом отношении стала чисто женским типом. Мне была так важна ее поддержка: ведь на первых порах я все время пользовалась этим ужасным расширителем, чтобы влагалище не заросло. И я чувствовала себя каким-то механическим существом.
— В своих книгах вы так добры к людям, — неожиданно сказала Роберта. — А вот в жизни вам доброты недостает.
Именно в этом Дженни все время обвиняла его. Но последнее время он чувствовал, что добреет. Челюсть у него фиксирована проволокой, у жены весь день рука на перевязи, его красавец сын лишился глаза… И Гарп стал теплее относиться к несчастненьким, наводнявшим дом на берегу бухты Догз-хед.
Местечко было курортное. Их дом под черепицей со множеством крылечек и фронтонов белел среди серо-зеленых дюн в конце Оушн-лейн — улицы, идущей параллельно берегу. В глухой сезон он был ее единственным обитаемым оазисом. Иногда на берег прибегала чья-то собака и обнюхивала плавник, вымытый морем и похожий на оленьи рога; изредка по пляжу в поисках раковин бродили пенсионеры. Они жили в нескольких милях от берега, в домах, которые были когда-то их летними дачами. Летом на пляже было всегда много собак, детей, нянь, а в бухте стояли на якоре две-три ярко раскрашенные яхты. В марте же, когда сюда перебрались Гарпы, пляж на многие мили казался вымершим. В апреле и мае Атлантический океан переливался всеми оттенками лилового, как синяк на переносице у Хелен.
Если в холодные месяцы в городке появлялась незнакомая женщина, сомнений не было — ищет дом знаменитой медсестры Дженни Филдз. Летом эти женщины тратили иногда весь день, пытаясь найти кого-нибудь, кто мог бы показать, где живет Дженни. Но местные жители знали все. «Последний дом в конце Оушн-лейн, — охотно объясняли они. — Дом большой, как гостиница, милочка. Сразу узнаете».
Иногда они шли сначала на пляж и долго смотрели на дом, собираясь с духом; Гарп часто видел их — в одиночку, вдвоем, а то и втроем сидели они на дюнах, устремив взор на белый особняк, пытаясь по его виду угадать меру сострадания, которая там их ожидает. Если их было несколько, посовещавшись, они выбирали посланницу, а сами оставались у дюн, как собаки, которым отдана команда «сидеть!».
Хелен купила Данкену подзорную трубу, и он из своей комнаты с видом на море рассматривал боязливых гостей и частенько сообщал об их появлении задолго до стука в дверь.
— К бабушке пришли! — кричал он, без конца поправляя фокусировку. — Ей года двадцать четыре. А может, четырнадцать. У нее синий рюкзак. В руках апельсин, она его не ест. С ней другая женщина, но я не вижу лица. Она прилегла. Нет, кажется, ее тошнит. У нее на лице что-то вроде маски. Наверное, мать первой — нет, скорее сестра. А может, просто подруга. Стала есть апельсин. Он, кажется, кислый.
Тогда и Роберта подходила к окну посмотреть, а иногда и Хелен. Дверь чаще всего открывал Гарп.
— Да, это моя мать, — говорил он. — Но ее нет дома, ушла в магазин. Входите, пожалуйста, подождите ее, если хотите. — Он улыбался и в то же время внимательно разглядывал гостью, как пенсионер на берегу — найденную раковину. Пока не зажили язык и челюсть, Гарп выходил с заранее приготовленными записками. Многих посетительниц это не удивляло, они сами общались только таким образом:
«Здравствуйте, меня зовут Бет. Я джеймсианка».
Гарп в ответ давал ей свою записку:
«Привет, меня зовут Гарп. У меня сломана челюсть».
И тут же, в зависимости от обстоятельств, давал следующую записку:
«На кухне топится печка. Идите налево».
Была у него и такая:
«Не расстраивайтесь. Мать скоро вернется. В доме есть еще женщины. Хотите с ними познакомиться?»
Гарп опять стал носить спортивные куртки, и совсем не из ностальгического чувства (Стиринг, Вена) и не из щегольства (пожалуй, одна Роберта во всем доме старалась быть хорошо одетой); просто ему нужно было много карманов: столько записок приходилось носить с собой!
Он пробовал бегать по пляжу, но пришлось отказаться — челюсть тряслась, а язык бился о зубы. И он стал гулять по берегу, проходя мили и мили. Однажды, возвращаясь с прогулки, он увидел, как к дому подъехала полицейская машина, полицейские вывели из нее молодого человека и, взяв под руки, помогли ему подняться на просторное парадное крыльцо.
— Мистер Гарп? — спросил один из них.
Для прогулок Гарп переодевался в спортивный костюм; записок при нем не было, но он в подтверждение кивнул, что он и есть мистер Гарп.
— Вы знаете этого парня? — спросил полицейский.
— Конечно, знает, — заявил молодой человек. — Вы, полицейские, никому не верите. Вы не умеете расслабляться.
Это был парень в красном кафтане, которого Гарп выставил когда-то из спальни миссис Ральф. Как давно это было, будто прошли годы. Гарп подумал было откреститься от знакомства. Но потом все-таки опять кивнул.
