Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма
В захолустном затерянном Мохове явленно и проявилась тяжба тьмы с благостным светом, хранимым избранниками. Там и высказалось свое прозвание этой тьмы — "демиургынизм". Это прозвание как бы взошло из самого быта людского, сложено из его частиц, как из осколков чего-то разбитого. Главным тут стал выкрик "гын" погонялов гусей. Он принесен
был в Мохово в годы войны эвакуированными из Украины. И плотно прилепился этот выкрик к многозначному слову из "главной книги века" "демиург — твоќрец действительного", как это значилось в цитатке, которая и была подхќвачена вроде бы из любопытства дотошными учениками. "Демиург", вначале без "гына", выкрикивалось, или просто говорилось, в обиде на свое наќчальство. Но молва подхватила его, как наречение всякой власти, от коей исходил недад. А там и дальше — само собой прибавилось всезначимое "изм". И уже совсем незаметно, не назовешь и когда, вклинилась этот всезначный слог "гын". И произносилось как звание всей нынешней власти изречением "демиургынизм". И уже не "демиург", не творец, а "демиургын", погоняло. И сами "демиургыны" в семье стали забавляться этим словечком при веселой компании. Это был уже прямой признак раздвоения всего в самом "демиургынизме". И вспомнилось Евангельское: "Если сатана в себе раздваивается, значит конец ему близок". И верно, если уж какому делу суждено порушиться или даже измениться, то оно непременно начнет рушиться и меняться с раздвоения. И начнеќтся оно незаметно для самого "демиургынизма", скорей всего уже и начаќлось. Старик Соколов Яков Филиппович с дедушкой Данилой и усмотрели в нем это начало рушения как установление неверной управы над народом. Знали они и то, что эта кончина "демиугргынизма" не может миновать великой скорби. Они угадывали эту скоробь, но не хотели говорить о ней, чтобы и самим не огорчаться и люд не будоражить. Раньше времени не только что-то делать, но и думать не резон. Если уж чему-то надлежит случиться или измениться, то обязательно случится и изменится в жизни. Начнет меняться и переворачивать сознание.
Раздумья мои были похожы как бы на выпыты самое себя о самой твое сегодняшней жизни. И они исходили ко мне из самого Коринского дома, хранившего вживе заветы исконных пахарей. Эти заветы-устои и есть крепь духа дома, где поселился вторым жильцом Дух Сотвоќрения. Из стен одного обветшалого жилища, он переходил в новое охранќным домовым наставником. И дом терпеливо ждал и ждет часа-срока, когда будет все исходить из него в мирство без опаски сущной праведностью. Так и надлежит возрасти новому апостольскому завету в покаянии за действа, осуждаемые отступления от Начала. Ими скрепится и все едиќнство мирское взывом-примером благодати. Эту веру в себя и в свой дом, держал дедушка, она исходила к нему от Старика Соколова Якова Филипповича. Старовера, Коммуниста во Христе. Разумение воодушевленного человека в вере своей устремлено к познанию Божественного замысла в мироќздании. Оно и держится избранниками в себе неистребимо.
Через все узнанное в доме праведном, во мне утвердился ответ, как уже сущее, выспросы себя самою о грядущем рода извечных паќхарей, к коим теперь и я принадлежно причастна.
В Кориных-крестьянах, как в срезе древа векового, проглядываются времена, павшие в минувший век на Россию. И вот как бы явлено в них предвеќстие, что подходит время, когда она осветится Вселенским разумом. Во искупление праведников в моховской земле явлен и знак скорьби, Татаров бугор, усугублявший скверну века. Но в душах избранников этот знак не изжег надежды на воскрешение очистительным огнем покаяния. И услышан будет мирским людом благостный взыв к труду, творящему во чести — к свету истины. Но это в днях будущих, провидчески очувствованных посвяќщенными неизреченно.
А пока все под игом чужого наслания. Это иго и стоит преградой на пути у Свету. Мы отошли от Начала и на нас была напущена саранча, выведенная в пещере, куда не мог проникнуть благой разум. И мы приняли ее налет за благо. Мы — это и те, кто были до нас, и те, кому поневоле пришлось нести бремя насланного удела. Да и была ли неволя, было осознание затумаќненное обещание светлого будущего. В нас гнетом и живет как прошлое, так и нынешнее, затуманившее разум. И мы, неподобные, остались без защиты Творца во испытание духа нашего. И влетели в ураганное полымя, как бабочки на свет приманчивой свечи. Опальные и пытаемся осознавать свои действа, неугодные природе нашей, трудно выходя из повседневных прегрешений, мечемся непокаянными, терзая душу свою, отгораживаясь от страждущих.
В летнюю пору приезжали в Мохово, как в отчий дом, многолюдная коринская родня. Всех туда тянула какая-то неизведанная сила. И само собой затевались разные разговоры, вольные и в меру осторожные. Больше о земной и вселенской тверди. И как бы вскользь, ино-сказно, о своей жизни. Подсмеиваясь над собой, ионизировли над "бытием", будто это было что-то отдельное от своей жизни: "Разве это "бытие", оно походит на тяжкий воз с казенной кладью, который воќлочить лень, а выбросить опасно. Этот воз и есть жизнь. Она, как и воз, затащенный на гору, сползает сама по себе с высокой кручи, по неразуму туда затащенный". Это разговоры речистых говорунов, люќдей городских, избегающих прямого слова. А из уст пахарей, опора которых отчая земля, исходит скупое слово о том же, что они держат своим трудом, из этого уже их "бытия" и выползают на свет Божий люди, которых нарекают потом великими. Разговоры-беседы велись за вечерним чаем без особой опаски, была вера в защит-ные стены от всякой скверны Коринского дома. В это верилось, даќже и тем, кто жил как бы безо всякой веры во чтобы-то ни было. Освобождало от "страха" еще и уверование в "небоязнь", коя как бы уже была провозглашена. Хотя как было освободиться совсем-то от этой "небоязни", когда она, как неизреченная до конца болезнь, была в тебе, в душе твоей и в теле твоем. Она все еще и разуму не давала воли, заставляла исхитряться, прятать свои сокровенные мысли за присказки и анекдотики. Ходящими были анекдоты-иновысказы о Василии Ивановиче, его разговоры с Анкой и Петькой. Говорилась так, будто они все и сегодня среди нас. Анка за пулеќметом, а Петька сапоги самому Чапаю чистит. О Батьке Махно, который и поныне все еще рыскает по нашим полям-долинам и наводит страх-радость, а на кого-то тоску-печаль. Но тоже не без страха. Все это как бы видалось моховским гостям в большой жизни страны. В самом Мохове, вроде бы как из этих разговоров, не всеми и слышанными, рождались свои словечки-высказы. Они и втекали в молву, как ручейки в неистекающую реку. В самом Мохове они уже обрастали своими названиями-словечками, которые перенимались уже и большой молвой. Как бы невзначай липли к языку и уже мозолью сидели на нем. Невольно выговариваясь и пылали, как куст цветов, невесть откуда взявшийся над зеленым лугом. Где еще могли показаться эти "слова-костры", как "демиургыны" и "демиургынизм". Они выросли из самой моховской почвы, не высаженные кем-то, а сами по себе. Все, что естественно вырастает и вызревает, то и приживается с завидной легкостью. Городские "язычниќки" дали свое истолкование этим словечкам: "Демиургыны" — это обравательные крепостники, вождями ныне называемые, а "демиургынизм" — явление двадцатого века, как уже "обнаученное крепостничество", по-своему губившее Святую Русь. В таком "обнаученном праве" демиургынов усматриќвался и видимый прогресс. Декиургыны выучивали себе демиургынов. Лоќзунг — всеобщее образование. Даже старух пытались учить грамоте: вот она — новая жизнь. И земля колхозная пахалась уже не плугом-косулей, а трактором, убиралась комбайном. Шли тихо и другие рассуждения: обраќзованному колхознику отчего бы не дать воли общинника без ига над ним демиургынов. Но тут опять с высмехом горьким окорот-усмешка сочилась в молве. Русскому человеку трудно сотворить что-то правильное, свое, без понуждения. Даже вот Христовы апостолы и те не могли создать коммунизма. Человек и во Христовой вере не готов отдать все свое в общее пользование, то есть — "никому". У нас вот за отдачу "никому" вместо апостолов взялись демиугргыны, но и у них не вышло "со светлым будущим". Хотя для этого и была выбрана Святая Русь, как новый Иерусалим. Но вместо "апостолов" появились "умные кретины", отвергая уже саму идею Христова коммунизма и уничтожая, тех, кто держал в это веру. И Русь покорилась их игу. Это и понятно, как быть стаду без пастуха-погонялы, без выкрика "гын". Но вот подошло время и жизнь под демиургынами при демиургынизме стала расползаться, разлагаться, как что-то неестественное. Началось ее изжитие самой собой изнутри. И тут особую силу возымели "затылоглазники" — опора демиургынизма. Это слово, "затылоглазник", вместо обычного "доносчик", опять же возникло в Мохове. "3атылоглазие" и сгубит своим усердием плоть свою — "демиургынизм".
Затылоглазый человек, с коим Якова Соколова, бойца особого отряда Красной Армии, свела судьба, был явлен миру для сбережения люда о зла. Но зло он не оборол, погиб, как погибли и ученики Христовы от ига язычников. И осталось миру затылоглазие — зло распространившееся по всей Руси и охватившее мир. Гибелью демиургынизма, затылоглазия и должны стать усадьбы-корни — крепи земли нашей, какой мне, Светлане Кориной, увиделась за рекой Шелекшей новое жилище Кориных. Из них и изойдет свет по всей нашей Отчизне-Родине.
