Роберт Уоррен - Место, куда я вернусь
Что ж, по крайней мере, Дагтон оставался при мне, и теперь не надо было лгать матери про Нашвилл и «мисс Воображалу», потому что все мои тамошние приключения кончились ничем, и скоро я снялся специально для нее, изо всех сил втянув живот и задрав голову, и послал ей фотографию вместе с чеком на оплату зуба и просьбой сфотографироваться с ним, когда он будет вставлен. Через несколько недель я такую фотографию получил. На ней была седая женщина с удивительным блеском в черных глазах — это было видно даже на портрете, сделанном в дагтонской «Художественной фотостудии», — с широкой улыбкой и прекрасным, ослепительно белым передним зубом, на который она указывала пальцем. Наверное, владелец «Художественной фотостудии», он же ее единственный фотограф, надолго запомнил эту съемку. Мать всегда любила устраивать спектакли.
А я, руководствуясь своим новым определением счастья, жил, как монах, улыбался студентам на лекциях, а на семинаре для аспирантов заслужил прозвище Лютого Зверя, и много работал, стремясь доказать, что автором нескольких анонимных стихотворений, написанных под явным влиянием Арно Даниэля, был некий Манфреди ди Сиена.
Стихотворения, о которых идет речь, никуда не годились, я первый был готов это признать и даже испытывал некоторое снобистское удовольствие от такого признания. Вскоре к этому добавилось еще и удовольствие, которое я испытал, увидев в научной печати несколько упоминаний об этих стихотворениях с указанием, что автором их был Манфреди ди Сиена, хотя эта атрибуция и сопровождалась вопросительным знаком в скобках. Одно из стихотворений с той же атрибуцией, но на этот раз не подвергнутой сомнению, было даже включено в антологию средневековой литературы, составленную известным ученым.
Так прошел целый год. Потом я получил извещение о предстоящей свадьбе с приложением письма. Предстояла свадьба Марии Мак-Иннис и некоего Джеймсона Бофорта, а письмо было от невесты. Она писала, что посылает извещение мне первому, потому что обязана мне всем своим счастьем. Если бы она не уехала из Нашвилла, то так бы и умерла, не выбравшись из прежней колеи. И если бы не я, то она вернулась бы слишком скоро, потому что теперь могла признаться, что боялась вернуться и обнаружить, что «я ей не интересуюсь». «Да, — писала она, — я была влюблена в вас, да и сейчас люблю, но по-другому, поскольку у вас я обнаружила кое-какие сильные стороны и достойные качества, что помогло мне распознать их у другого человека, любовь которого принесла мне счастье».
Тот человек, которого она полюбила и за которого выходила замуж, был, как оказалось, психиатр, очень молодой университетский профессор, который, не имея ни гроша за душой, закончил колледж, зарабатывая себе на жизнь, потом добился стипендии, которая позволила ему учиться в медицинском институте, а теперь считался блестящим исследователем. Отец его был арендатором-издольщиком (а значит, как я сразу отметил, занимал на общественной лестнице место на ступеньку ниже, чем даже мой родитель), но с тех пор сын помог ему купить собственную маленькую ферму в западной части штата Теннесси, куда она обожала ездить с ним в гости. У них с «Джеймси» тоже было немного земли неподалеку от Нашвилла, и «Джеймси» фермерствовал там с помощью наемной рабочей силы. Они держали на ферме несколько лошадей и кроме них мало с кем там общались, наезжая только по выходным, потому что много работали в библиотеках, в больнице и в лаборатории. «Приезжайте к нам, пожалуйста! — писала она. — Вы с Джеймси созданы для того, чтобы подружиться».
Участок земли, который доктор Бофорт купил, чтобы вспомнить занятия своего детства и удовлетворить врожденную любовь к природе, был тем самым, который уговаривал меня «купить» (в кредит под деньги Мак-Иннисов) Кад Кадворт. Несомненно, известный психиатр мог и сам получить кредит, но при всем том у меня мелькнула мысль — интересно, что чувствует он, заполучив мою девушку, мою ферму и моих друзей. И что подумал бы он об этом письме, если бы его увидел. Решил бы, что одержал надо мной верх или же что подбирает за мной объедки?
И что чувствую теперь, узнав все, я сам?
Некоторое время я даже вновь предавался размышлениям о том, что было бы, если бы я дождался Марии Мак-Иннис. Я припомнил тот единственный поцелуй на новогодней вечеринке, то единственное мгновение, когда я впервые ощутил всю глубину и теплоту ее натуры. Я размышлял и о том, смог бы я, став мужем Марии Мак-Иннис, жить в том Нашвилле, который знал и в котором на той же новогодней вечеринке один гладкий сукин сын, потирая большим пальцем указательный и средний, сказал тихим вкрадчивым голосом: «И тити-мити у нее есть».
Или она уехала бы со мной в Чикаго, где все это, и даже ее тити-мити, не имело бы никакого значения? И когда я перебирал в уме все эти варианты, мне вдруг пришел в голову еще один — а что, если бы я дождался Марии и женился на ней, а потом, подчиняясь року, вступил бы в долгую, счастливую и особенно пикантную из-за своей незаконности связь с Розеллой Хардкасл-Каррингтон, тем самым соединив все лучшее, что мог дать мне Нашвилл?
Я подвел черту под этими размышлениями, послав невесте весьма дорогостоящий и крайне тривиальный свадебный подарок, после чего несколько дней с мрачным усердием предавался погоне за счастьем согласно моему личному определению. Я всего лишь такой, какой я есть, решил я.
Точно так же, как я ждал писем от матери, в которых передо мной разворачивались новые и новые главы дагтонских дел, я, продолжая месяц за месяцем предаваться погоне за счастьем согласно моему личному определению, то ли сознательно, то ли подсознательно ждал завершения дел нашвиллских. Долгое время судьба словно смеялась надо мной, придерживая всякую информацию на этот счет. А потом я обнаружил в «Чикаго трибьюн» короткую заметку со скромным заголовком: «СВЕТСКИЙ ЛЕВ НАШВИЛЛА — ЖЕРТВА ГЕРОИНА». В ней сообщалось, что некий Лоуфорд Каррингтон скончался при не выясненных до конца обстоятельствах, что некий свами обвинен в распространении наркотиков и что некая мисс Эми Даббит находится в больнице. Вдова, которая согласилась подвергнуться длительному допросу, была, как сообщалось в заметке, признана ни в чем не замешанной.
Несколько дней спустя пришло письмо от моей матери, где, помимо прочих ехидных замечаний, говорилось: «Похоже что связываться с мисс Воображалой вредно для здоровья». А на следующий день я получил конверт, набитый вырезками из нашвиллских газет, и письмо от миссис Дэвид Мак-Иннис:
«Дорогой Джед, сообщаю вам, что, несмотря на всю эту печальную неразбериху, я вступаю в новое, долгожданное и очень счастливое, несмотря на невеселые обстоятельства, состояние. Мы с Дэвидом долго откладывали нашу женитьбу — до тех пор, пока он… нет, пока мы не будем спокойны за судьбу Марии (она просто великолепна! И ее муж тоже!), — а потом как можно незаметнее зарегистрировали свой брак у мирового судьи в маленьком городке Лебанон (это недалеко от Нашвилла, вы, может быть, помните) и отправились в свадебное путешествие, чтобы, вернувшись из него, оказаться в самой гуще всех этих ужасов.
Грустно ли мне? Конечно, как всегда, когда чья-то жизнь пропадает впустую. Может быть, это я помогла избаловать Лоуфорда, когда у меня завелись деньги, — а он был безусловно избалован, да еще и труслив вдобавок. Я имею в виду не его самоубийство — если это было самоубийство, как я и полагаю, — а то, как он прятался от действительности и от собственного таланта (если он у него был), предпочитая играть свою жалкую роль в Нашвилле. У нас с ним и раньше бывали жуткие ссоры, но они ни в какое сравнение не идут с той, что случилась недавно, когда я сделала еще одну, последнюю попытку, а он связался с этой девицей, скользким созданием, и к тому же сильно подержанным, да и с самого начала не первосортным, и в конце концов я вычеркнула его из своего завещания, о чем и сообщила ему. Должна сказать, что Роза перенесла все с большим достоинством и самообладанием. Я только что обедала с ней и должна сказать, что некоторые ее качества вызывают восхищение. Она куда лучше, чем то, чего заслуживал мой племянник.
Не буду больше писать об этом, просто не хватает духа. Но когда мы с Дэвидом в следующий раз будем в Чикаго (он ездит туда довольно часто по делам), не дадите ли вы себя уговорить поужинать с нами? Это будет для нас большая честь и удовольствие.
Ваша восхищенная и благодарная ученица Ребекка Каррингтон-Мак-Иннис.
P.S. Чтобы удовлетворить ваше мужское любопытство — мужчин всегда интересует юридическая сторона дела, — сообщаю, что, хотя мой английский муж, будучи католиком, не дает согласия на наш развод, я просто махнула рукой и нашла себе заправского атеиста. По причинам, в которые входить неинтересно — впрочем, вы, вероятно, уже знаете их из печати, — мой муж, хоть и католик, сейчас не в таком положении, чтобы затевать против меня процесс, а после некоторых своих получивших широкую огласку любовных и прочих похождений он не способен и продолжать свою политическую карьеру».
