Марина Козлова - Бедный маленький мир
Лайсан начинает тихо рычать, и шерсть у него на загривке встает дыбом.
– Тихо-тихо, – Зоран хлопает пса по шее, – мы не ссоримся.
* * *Игорек Анисимов красиво поседел, стал носить шкиперскую бородку и курить трубку. После бурных объятий – с обязательным похлопыванием по спине, с обязательными же пятьюдесятью граммами коньяка – Владимир Тимофеевич от души приветствовал его за импозантность.
– Хочу нравиться женщинам, – развел руками Анисимов. – Вот хочу, и все. Причем необязательно молодым. Всяким. Как ты думаешь, Вова, это норма или патология?
– Для тебя – норма, – засмеялся Владимир Тимофеевич. Он помнил, что и в молодости этот маленький ростом, но чертовски обаятельный Казанова не пропускал ни одной юбки, причем отдавались ему быстро и с удовольствием. В результате он женился на молодой приме украинской оперы Оксане, которая была выше его на полторы головы – Игорек был сражен ее гордой монументальностью и античными пропорциями. С годами Оксана античные пропорции утратила, но чувство юмора и снисходительное отношение к проделкам своего мужа сохранила. «Игорек – фавн, – говорила она. – Это так мило. И ужасно смешно». Смешно не смешно но кроме двоих нажитых в законном браке оглоедов Анисимов честно поднимал и выводил в свет еще двух внебрачных дочерей. И почему-то все его отпрыски выбрали архитектуру.
– Небось твое влияние? – поинтересовался Владимир Тимофеевич, закусывая коньяк ломтиком лимона.
– Ты, Вова, как был разночинцем, так им и остался. Мы, дворяне, коньяк лимоном не закусываем.
– Кто-кто? Дворяне? – не расслышал Владимир Тимофеевич и налил еще по пятьдесят.
Анисимов заржал. А потом принялся шуршать в своем громадном чемодане, погрузив в него руки по самые плечи. Наконец выудил и победно поднял над головой длинную картонную коробку.
– Вот, Вова! Блок-флейта! – сказал торжественно. – Красное дерево, авторская работа. Лучший на весь Эйлат мастер делал. Мой подарок тебе.
Владимир Тимофеевич осторожно принял коробку и двумя пальцами вынул чудо-флейту. Подарок был таким неожиданным, так его тронул, что он чуть не прослезился, хотя никогда не был склонен к подобному проявлению чувств, и стал протирать очки бумажной салфеткой. Эх, а он-то, дундук старый, получается, с пустыми руками…
– Игореша, – растроганно сказал Владимир Тимофеевич, – да я ж на флейте после института и не играл-то.
– А теперь будешь, – поднял указательный палец вверх Анисимов. – Потому что она – красавица. А-ца-ца, смотри, какая красавица… За нее и выпьем. Как Алька?
Кстати, Игорек и в Алю во время оно был влюблен, правда, безответно, отчего Владимир Тимофеевич потрясен был до такой степени, что стал, как тогда говорили, к ней «приглядываться». В результате – живут они с Алей тридцать пять лет, и все эти годы Анисимов не устает повторять сакраментальное: «Какую женщину отбил у меня этот шлимазл!»
– Мы с тобой сейчас нажремся, и нас не пустят в зал заседаний, – задумчиво произнес Владимир Тимофеевич. – А у меня сразу после открытия пленарный доклад.
– Какая тема? – живо отреагировал Игорек. – Я буду тебе оппонировать. Ты же знаешь, я могу оппонировать «с листа». В режиме свободной творческой импровизации.
– На каждый тезис построить контртезис и дурак может.
– Ой, Вова, я тебя умоляю! – Анисимов приглаживал волосы перед овальным гостиничным зеркалом и поправлял виндзорский узел галстука. – Я тебя умоляю…
Въезжая в Чернигов, как раз в тот момент, когда маршрутка огибала Вал, Владимир Тимофеевич все-таки сформулировал тему доклада. «Глобализация как условие смыслового коллапса», – подумал он, глядя, как по розовым плитам сквера катится пустая пивная банка. Глобализация – как невозможность якобы очевидного. Танец на граблях. Змея, кусающая себя за хвост.
Основным тезисом доклада будет тезис о Бесконечно Разном, и Владимир Тимофеевич не видел к нему внятного контртезиса. А мыслительную игру с категориальной парой «единое – многое» считал в данном случае неуместной: она только затемнит суть дела, потому что «бесконечно разное» и «многое» – не синонимы, не тождественные понятия. Бесконечно Разное предполагает (имманентно?) принципиальную несводимость по какому бы то ни было из параметров… Тогда как унификация предполагает сводимость, сведение.
– Если ты хочешь разотождествить понятия логически, тебе не хватает аргументов. – Анисимов вытащил из нагрудного кармана маленькую расчесочку и теперь причесывал свою бородку. – Если хочешь показать на материале, то ошибешься, потому что есть железный параметр, по которому сводимость возможна, вот его и используют идеологи глобализма. Этот параметр – сам человек, человеческая его природа, его рефлексы, физиология, даже то, что человек суть Божья тварь. Человек хочет пить, жрать, совокупляться, воспроизводиться, обустраивать свое жилище… Причем любой, Вовушка. Лю-бой!
– Это просто разные модальности, – вдруг понял Владимир Тимофеевич простую вещь, которую почему-то не понимал раньше. «Многое» – данность, представленная в мире идей как бы априори, «Бесконечно Разное» – возможность, и мыслить его нужно именно как возможность. Как возможность выжить, следовательно – как ресурс. «Многое» и «Бесконечно Разное» существуют в разных действительностях, взаимно отражая друг друга, причем «многое» живет в платоновском мире идей, а «Бесконечно Разное» – в платоновском мире вещей. В котором, как ты понимаешь, Игорь, присутствуют также «вещи мысли».
– Ц-ц-ц… – неопределенно покачал головой Анисимов.
– И «целое» не тождественно «единому», – подытожил Владимир Тимофеевич и выдохнул.
– Страшное дело, – вздохнул Игорек. – Однако ты гигант. Но тебя здесь никто не поймет.
* * *Киев Ираклию очень-очень нравился. Он всей душой был согласен с шефом корпуса полевых аналитиков Лораном Баргани, французским шотландцем и с недавних пор страстным поклонником борща и вареников, что Киев – «это просто какой-то Копенгаген». Борща и вареников Лорану хотелось каждые три часа, и он смирял себя и буквально голодал, потому что Ираклий заставлял его работать.
Организационную структуру своей корпорации Ираклий строил любовно и с большим размахом. В отличие от минималиста Эккерта, который под конец жизни фактически свернул свою деятельность, он считал, что диверсификация задач и, соответственно, рабочих групп требует втягивания достаточного количества человеческих ресурсов, и тут не стоит лениться, а тем более – мелочиться. Нужны гении? Будут. Гении неразборчивы совершенно. Нужны маги? Будут маги, и качественные, но – внутри проекта.
Его люди в Венесуэле ведут Уго Чавеса. Читают ему на ночь Достоевского и даже не подозревают, что проект «Уго Чавес» успешно продан трижды – Америке, которая получила перспективного врага в латиноамериканском мире впервые за много лет после уничтожения Че Гевары; Евросоюзу, который получил врага Америки в латиноамериканском мире; и России – чтобы ее президент не чувствовал себя одиноко, создавая государство с «управляемой» демократией. Хотя изначально проект никто вроде бы и не заказывал, долгое время он варился в реторте на медленном огне, пока Ираклий не решил, что совпало время повышенной сензитивности трех геополитических адресатов и, следовательно, «Берлагу можно выпускать».
Фильтры и уровни доступа были организованы так грамотно, что Ираклия вовсе и не смущала многолюдность корпорации. Хотя после гибели Феди он из четырех-пяти лично преданных ему людей сам доверял только Лорану. И то, положа руку на гениталии, как римский патриций, отдавал себе отчет, что доверяет не на все сто процентов, а примерно на восемьдесят.
Новый его проект тоже никто не заказывал. Ираклий вообще терпеть не мог работать по заказу – не мог позволить себе позиционироваться как раб-исполнитель, встроенный в чужой замысел. И в какой-то момент понял, что можно прекрасно жить, не продаваясь, но при этом успешно и с удовольствием создавая дорогостоящие, иногда золотые предложения, от которых бывает трудно, а порой невозможно отказаться очень крупным покупателям.
Этот проект был платиновым.
Некоторое время Ираклий с молчаливым сарказмом наблюдал, как Евросоюз пытается взять в управление Восточную Европу. Его вообще удивляли чиновники, даже самые высокопоставленные, и он не мог понять, как у них устроен мозг. Проводят какие-то саммиты, пишут программы с множеством этапов, внедряют (и не могут, естественно, внедрить) стандарты и нормы и – только увеличивают поток нелегальных мигрантов на свою голову. Он вспомнил слова какого-то историка, которые мельком услышал по украинскому, как ни странно, телевидению: «Они (видимо, имелась в виду Римская империя) так боялись мусульман, что проворонили варваров». Есть народы, неспособные воспринять структуры рациональности, ментальный базис у них мистико-языческого свойства, что бы там ни говорили.
